Напрашивалось единственно разумное решение неожиданно возникшей проблемы: ноги в руки – и огородами к своим. Но вопреки здравому рассудку я не сдвинулся с места, лишь небрежным движением расстегнул "молнию" потертой кожаной куртки, скрывающей пистолет с глушителем – на всякий случай.

Драка меня совершенно не пугала, пусть и под кровавым соусом – неопределенность с операцией "Брут" и мое чересчур затянувшееся сожительство с вконец обнаглевшими тараканами раздраконило меня до полного озвережа. И я, сам себе в этом не признаваясь, втайне ждал оказии набить кому-нибудь морду для разрядки.

Мои размышления и сомнения разрешились с удивительной быстротой – массивная резная дверь таверны, обитая по краям начищенной латунью, со скрипом отворилась, и на пороге нарисовался… Акула! Неужели он и есть мой афинский связник?! Не скрою, я удивился до потери пульса.

Я перевел взгляд на улицу – среди "туристов" явно наметилось оживление. Похоже, моего бывшего сержанта припасли как годовалого бычка…

Надо отдать должное Акуле – едва завидев мою физиономию, тут же побледнел и на ватных ногах поплелся к стойке бара: мы еще с Афгана научились понимать друг друга без слов. Интересно, что он вычитал на моем лице, скользнув по нему мимолетным взглядом?

Ведь я, опасаясь подсадных в самой таверне, в это время задумчиво созерцал наполненный бокал, в сферическом тулове которого отражались действующие лица предстоящей драмы, а возможно, и трагедии – завсегдатаи, приблудные и сам хозяин, похожий на казацкого атамана Тараса Бульбу. Но с черными, как смоль, усами и почему-то феске с кисточкой.

Но, как бы там ни было, а Акула из ситуации вышел достойно – пообтерся, сукин сын, по заграницам: уже у самой стойки он изобразил дурацкую ухмылку и зашпарил черт-те на каком языке, похоже на испанском.

Хозяин, колыхая брюхом, сладко улыбался и кланялся, правда, не очень низко и без должного рвения, и в ответ что-то буровил по-гречески. Короче, диалог получался еще тот.

Наконец Акула, в достаточной мере продемонстрировав возможным наблюдателям свой явно не славянский образ, просто согнулся в поясе и сгреб с полки за спиной хозяина таверны бутылку шотландского виски.

Прихватив заодно и стакан, он раскованным шагом направился в табачный туман, где разглядеть его было довольно проблематично; за ним, семеня на удивительно непропорциональных – коротких и кривых – для такого богатырского телосложения ногах, поспешил и грек, держа в руках керамическую мисочку с маслинами.

Я одобрил выбор Акулы – он уселся рядом с дверью, ведущей в коридор, где были туалеты; а то, что они имели достаточно широкие окна, выходившие на задворки, мой бывший сержант, похоже, знал точно.

У меня совершенно не было сомнений в том, что он, как и я, дня два ходил кругами в окрестностях таверны. А потому я даже загордился: нет, не зря своих орлов гонял на тренировках до умопомрачения, нарабатывая автоматизм в выполнении главных правил разведчика-диверсанта при проведении спецопераций в тылу врага.

Они вошли сразу же, как только Акула уселся за стол. Двое. С типично славянской внешностью и мягкой тигриной походкой убийц.

Я бросил быстрый взгляд на окно – троица "туристов" по-прежнему щелкала "Кодаками", видимо фотографируя голубиное дерьмо на карнизах обветшалых домов.

Пять человек! Моб твою ять! Не много ли для нас двоих? А ведь еще есть и подвижные группы на автомашинах. И сколько их там?

Дела-а… Я зыркнул исподлобья на Акулу.

Он поймал мой взгляд и виновато потупился. Мне почему-то захотелось его подбодрить: не дрейфь, братан, бывало хуже, но реже. И твоей вины в том, что сюда заявилась толпа топтунов, нет – судя по солидно поставленному материальному и, несомненно, техническому обеспечению наружки, о нашей встрече было известно не только тому, кто послал тебя в Афины…

Условными жестами я просемафорил Акуле о наличии хвоста и о примерном количестве топтунов. Впрочем, вошедших в таверну он уже вычислил и без меня.

Глядя на его хищный оскал после приема моих "новостей", я забеспокоился – как бы он, взбесившись, не наломал дров. Что-что, а норов бывшего сержанта Акулькина я знал не понаслышке; он долго раскачивался, мог вытерпеть любые насмешки и наезды, но, когда ему попадала вожжа под хвост, крушил направо и налево без разбору до полной своей отключки, будто древний берксерк.

Однажды, когда мы чудом вернулись на базу, потеряв половину отделения, Акула едва не разорвал на куски чересчур ретивого особиста, вздумавшего по горячим следам провести дознание.

От трибунала его спас наш Батя, командир 173-го отдельного разведывательного батальона спецназа Светличный, тогда еще майор. Он тет-а-тет пообещал ретивому сверх всякой меры нюхачу, приехавшему в Афган за внеочередными звездами и наградами, лично пристрелить его, если сержанта Акулькина отправят на тюремные нары.

Зная из оперсводок репутацию Бати, особист не усомнился ни в одном его слове и поспешил спустить дело на тормозах. А вскоре и сам сбежал в другую часть…

Продолжая пить вино и закусывать маслинами (а они в таверне, как и в других афинских пивнушках, были отменного качества), я краем глаза наблюдал за двумя топтунами, сидевшими через три стола от Акулы.

С их места открывался превосходный обзор всего зала, и я не мог не отдать должное профессионализму топтунов. Они были похожи друг на друга, словно родные братья-близнецы, – крепко сбитые, русоголовые, с виду совершенно бесстрастные и, понятное дело, имеющие скандинавские ксивы. И на том, и на другом были недорогие и неброские прикиды с датской символикой – наверное, чтобы подчеркнуть "нордическое" происхождение хозяев.

Итак, мы с Акулой оказались в западне. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, кто нужен топтунам. Ясное дело – мистер Волкодав.

Хотя, скорее всего, ни меня лично, ни моей клички они не знали: наученный горьким опытом предыдущих заданий, я на этот раз потребовал от Кончака смены своих установочных данных. И теперь по легенде, предназначенной для толстозадых лампасников и их продажных адъютантов, в Греции с Мухой работал некий капитан спецназа Кудряшов по кличке Кот – это чтобы и намека не было на мой профессиональный уровень и физические кондиции.

А я, выполнив свою часть задания – вытащив Муху из зоны, – отправился выполнять другое куда-то в Штаты.

Конечно, проследить, куда девался майор Левада, не составляло особого труда для нашего начальства, в особенности тем, кто болел за благополучный исход операции "Брут" всей душой – понятно, по каким причинам.

Но чтобы знать конкретику, требовалось влезть в мозги Кончака (для начала), а после в главный компьютер ГРУ, где под спецшифрами значились "борзые", "волкодавы", "торпеды" и прочие профессионалы военной разведки, в отличие от "тихушников", большую часть которых заносили в компьютерную память лишь после выхода на пенсию. И то не всегда.

Так что я был совершенно спокоен на предмет опознания моей светлой личности; ко всему прочему я шарил под задрипанного моряка, коих немало слонялось по столичным дешевым кабакам, – трехдневная щетина на физиономии, пиратская повязка из черной в красную крапинку материи на лбу, добротная, но видавшая виды одежда и тяжелые американские ботинки на "солдатской" подошве.

Таких скитальцев морей, приехавших из Пирея, чтобы после очередного рейса оттянуться на всю катушку, в Афинах было пруд пруди.

Глядя на топтунов, я всеми фибрами души ощущал нарастающее напряжение, готовое в любой миг разрядиться грозой среди постепенно наполнявших таверну любителей опрокинуть за компанию стаканчикдругой.

Эти двое, поначалу само спокойствие и миролюбие, теперь нетерпеливо ерзали на жестких скамейках, будто им вставили шило в одно место, и буквально пожирали глазами любого, кто появлялся на пороге забегаловки.

Я их понимал – время шло, а желанного контакта "объекта" с "клиентом" не было. В разведке такая тянучка могла означать лишь одно – что-то не связалось. Или засветилась наружка, или агент перестраховался, изменив время и место встречи.