– Расскажи о своей матери, – попросила Вилли.
– Моя мать никак не могла понять, почему я хочу жить не так, как она. Крепкий дом, неплохой достаток. Мери сама была из хорошей семьи и посвятила себя воспитанию детей, покорно выполняла все обязанности по дому.
Вилли подумала об амбициях Джинни. Ассоциация с тем, что рассказывала Сюзанна, была неслучайной.
– Может быть, это часть проблемы, – сказала она. – Матери хотят научить детей мыслить так же, как они.
Сюзанна закурила сигарету и отпила глоточек "целебного" чая.
– Я не представляю, что она сейчас думает. Впервые я сделала то, что никому из них не нравилось. Я должна получить профессию юриста, а потом...
– Что потом? – перебила Вилли.
Сюзанна посмотрела в окно на улицу с зарослями старых деревьев и старыми деревянными домами.
– Потом... не знаю, – призналась она. – Потом, если мне повезет, я наконец почувствую себя свободной, чтобы делать что-то еще.
Она посмотрела на Вилли и невесело улыбнулась.
– Буду делать все, что мне нравится.
Вилли этого не понимала. Большую часть ее жизни у нее была цель. Она постоянно проверяла себя, выбирая путь, который приведет ее к цели. Она не могла понять, почему Сюзанна Паркмен выбрала профессию юриста. Хотя подсознательно Вилли чувствовала, что скоро все выяснится.
– Почему ты так много куришь? – спросила она, когда Сюзанна вновь зажгла сигарету.
Девушка рассмеялась.
– Не знаю. Может быть, потому, что это очень по-мужски. Вначале я курила только "Кэмэл", они без фильтра. Но табак на языке вызывал у меня отвращение. Поэтому я переключилась не "Мальборо", стала курить с фильтром. Хотя мой брат говорит, что все сигареты такого типа отвратительны, но Джек – она покрутила глазами – я позволю себе иметь собственное мнение о нем... Сейчас Мой брат Тони...
Вилли слушала с увлечением, как Сюзанна болтала о своей семье, о маленьких эпизодах из жизни Паркменов и постепенно открывала для себя ее мир. У Сюзанны были отец с матерью, прекрасный дом и целый выводок братьев. Семья жила в Коннектикуте, лето проводила в Мэне, а зиму в Палм-Бич. Сюзанна наслаждалась достатком, но относилась к этой стороне жизни достаточно спокойно. Вилли чувствовала, что они в этом похожи. Сюзанна была такой же ищущей натурой, нетерпеливой, и она тоже не нашла пока своего места в жизни. Встреча с Сюзанной добавила Вилли опыта, и она думала, что дом и семья – это еще не формула успеха. Но о том, что же нужно для полного счастья, Вилли еще не имела представления.
Первый год учебы в университете оставлял мало времени на раздумья и философские размышления. Работа оказалась не настолько трудной, как это представлялось Вилли, но она занимала почти все время и не позволяла часто бывать дома.
В финансовом смысле Вилли стала меньше зависеть от Нила и больше не посылала ему просительных писем. Вскоре после начала семестра в деканате ей сообщили, что она будет получать стипендию, учрежденную для женщин-юристов. Она с благодарностью приняла ее и написала маме короткую записочку, объяснив, что теперь не нуждается в денежной поддержке Нила.
Как раз перед Рождеством она ухватилась за случайно брошенное замечание Сюзанны, что неплохо было бы провести вместе каникулы, и напросилась на приглашение в Палм-Бич. Она придумала объяснения для Джинни, которые даже ей самой казались неправдоподобными. Она все больше замыкалась в себе и отдалялась от матери. А правда состояла в том, что она стремилась быть подальше от Джинни и Нила, пока не закончит университет и не начнет работать.
Когда пришла весна, она написала матери, что ей понадобится время, чтобы завершить неотложные дела. А когда наступило лето, она получила приглашение от самого Боудлея Хоуджа III снова поработать в конторе "Звони и жди".
Вилли скучала по матери и чувствовала себя виноватой из-за того, что бросила ее на попечение Нила, но ничего не могла с собой поделать, вспоминая с отвращением его дом, который никогда не называла своим.
Вилли закрыла глаза, спасаясь от бликующих солнечных зайчиков, скачущих по Чарльз-ривер миллионами сверкающих осколков. Апрельский день выдался холодным. Но бесстрашная команда "Гарвардских темно-красных" скользила по ледяной воде, делая сильные, уверенные взмахи веслами. Усевшись на свою жилетку, Вилли нерешительно произнесла: "Ура, команда" и подула на оледеневшие пальцы. Сюзанна, ее соседка по комнате, а теперь еще и лучшая подруга, ответила, дымя тридцатой за день сигаретой: "Ура тебе". В этом сиплом голосе проскользнула ирония.
– Я думаю, что в этом стремлении мужчин испытывать боль и напряжение есть что-то генетически неправильное. Дай мне двойной "Джек Дэниэл" и сигарету без фильтра, и я покажу тебе, что такое настоящее мужество.
Вилли рассмеялась. Сюзанна все то время, что они были вместе, казалась ей находкой и глотком свежего воздуха. Она обладала даром ко всему относиться с юмором.
– Думаю, на этой неделе они победят, – сказала Вилли, наблюдая за быстрым движением гребцов.
– Кого, к черту, это заботит? – ответила Сюзанна. – Это ерунда! Эти парни ничего не потеряют, будем мы болеть за них или нет. Зачем нас должно волновать, выиграют они эти Глупые гонки или не выиграют? Волнует ли что-то их, когда мы сдаем статьи закона?
Ее голос стал громче, она как будто подражала судье, ведущему заседание.
– Или когда старый Фергюсон на "правонарушениях" обходится с нами подобно маркизу де Саду. Прольет ли хоть один из этих парней слезу, добиваясь руки девушки-студентки юридического факультета? Нет, моя дорогая, даю слово, нет.
Вилли улыбалась. Она любила Сюзанну такой вот, разговорчивой. Разговорчивость привлекала ее и в Шерил. Она уже научилась различать, когда их слова следует принимать всерьез, и знала цену сказанному.
Вилли и Сюзанна были очень разными. Но вместе они составили изумительную комбинацию, это сразу бросалось в глаза. Бледно-розовые цвета блондинки Вилли удачно дополнили яркие краски Сюзанны. Они обе не походили на большинство молодых женщин, которых можно было видеть на Гарвардской площади, или тех, что приезжали на выходные из Веллесли, Хоулиоки и других колледжей. Они гордились этой своей самобытностью.
– Самолет, на котором должна прилететь моя мать, будет в семь часов, – вдруг сказала Вилли. – Боюсь, что не успею встретить ее.
Сюзанна не была любопытной, но Вилли знала, что ее подруга удивляется, почему же она не навещает свою мать, о которой подолгу любит рассказывать.
Когда Джинни позвонила и сообщила, что собирается в Нью-Йорк, она дала понять, что хотела бы побывать также и в Бостоне. Вилли ухватилась за эту возможность побыть с матерью вдвоем. И сейчас она немного волновалась в ожидании предстоящей встречи.
– Ты не откажешься с нами пообедать? – спросила она Сюзанну.
Та взглянула на Вилли, удивленно подняв брови.
– Ты правда этого хочешь? По твоим рассказам я поняла, что твоя мать – леди-динамит. Неужели ты не хочешь побыть с ней наедине? Поговорить, что-то вспомнить?
– Ты права, поехали.
Они сели в темно-синий "крайслер", который Джордж Паркмен подарил дочери в день окончания колледжа, и отправились домой. Машина Сюзанне не нравилась, этот подарок ее даже разочаровал. Ей всегда хотелось иметь что-то спортивное, заметное. Типа "феррари" или "ягуара", подаренных отцом ее братьям. Свое разочарование она выражала, всячески ругая "крайслер".
– Получай, сукин сын, – ворчала она, пиная машину ногой или останавливаясь так резко, что визг тормозов разносился по всей округе.
Джинни ждала в "Хемпшир-хаус". Среди клубной мебели, традиционно обитой кожей с ее специфическим запахом, и ореховых панелей она походила на камелию в декабре. Джинни была в белом габардиновом костюме с горностаевым воротником. Образ "роковой женщины" мог быть заимствован из фильма с Джоан Кроуфорд в зените славы. Вилли про себя улыбнулась. Мама, конечно же, знала, как себя подать. Вилли заметила, что и света, благодаря Джинни, казалось больше, – она сама светилась ярче неоновой лампы.