Наступила тишина. Смысл сказанного стал доходить до Вилли. Ее мать совершила самоубийство! Но почему? Была ли веская причина, или ей просто не хотелось больше жить?

– Мэм...

– Да? – С застывшей в глазах болью Вилли смотрела на полицейского.

– Мне очень не хотелось бы беспокоить вас в такой момент, но я прошу вас пройти со мной в управление.

– Зачем?

– Мы хотим, чтобы вы опознали некоторые драгоценности. Мы думаем, что они, возможно, принадлежали покойной.

– Не понимаю... Почему вы сомневаетесь? Если вы нашли их у нее...

– Поймите меня правильно, – перебил ее полицейский, – я действую согласно инструкции.

По дороге в полицейское управление сержант объяснил ей, что в последнюю ночь своей жизни Джинни была не одна. Домработница видела, как она ночью возвращалась с мужчиной.

Боль пронзила Вилли, когда она вспомнила ссадину на щеке матери.

– Вы подозреваете, что ее ограбили?

– Мы пока ничего не можем утверждать, – сказал полицейский. – Мы задержали этого парня. Он был пьян и шумел. У него оказалось с полдюжины этих вещичек – бриллиантовая заколка и несколько пар серег. Мы думаем, что они украдены, но он клянется, что леди была его подругой и сама подарила их. Он не хотел называть своего имени до тех пор, пока мы не предъявили ему обвинения и не сказали, что леди умерла... Я действительно сожалею, мэм, что мне приходится рассказывать вам все это, но похоже, что ваша мать подцепила этого типа в баре и привела его домой. Он говорит, что попросил у нее денег, и когда обнаружилось, что у нее нет достаточной суммы, он взял драгоценности. Мы беседовали с домработницей и барменом, и они сказали...

Полицейский продолжал говорить, но Вилли было невыносимо его слушать. Она представляла себе мать, одинокую, лишенную друзей, проводящую за телевизором скучные дни и бессонные ночи в ненужной роскоши большого пустого дома или уходящей от тоски в бар, где она подбирала незнакомцев...

Когда Вилли вспомнила, как Джинни уверяла ее, что у нее все в порядке, работа по обучению кройке и шитью идет прекрасно, причем, говорила это бодрым и уверенным голосом, она почувствовала в сердце острую нестерпимую боль, словно его разрывали на миллион частичек.

Сержант показал Вилли драгоценности. Вот заколка с бриллиантом, которая была на Джинни в день открытия "Серебряного экрана". Вилли узнала изумрудные серьги, которые Нил подарил жене на годовщину свадьбы. Ее затрясло от ярости. Эти вещи, которые когда-то заставляли глаза Джинни блестеть от удовольствия, были отняты у нее вместе с доверием и самоуважением.

Совершив все формальности, Вилли, переполненная горем и чувством собственной вины, ушла из полицейского участка. Она терзала себя тем, что должна была это предвидеть...

Вилли остановилась в мотеле, не имея желания идти в дом, который никогда не был для нее родным, он стал лишь залом ожидания для матери после развода с Нилом и до ее смерти.

В номере мотеля было душно. Вилли чувствовала себя полностью разбитой и не в состоянии была заниматься делами, которые кроме нее некому было сделать. Чтобы подбодрить себя, она приняла душ. Потом, завернувшись в полотенце, упала без сил на кровать. Ее бил озноб, несмотря на духоту и жару.

В дверь постучали.

– Кто там? – откликнулась Вилли.

– Я хозяйка мотеля, – ответил женский голос. – Можно войти?

Вилли открыла дверь и пропустила в комнату седую женщину, которая принесла тарелку со льдом и содовую.

– Извините меня, – застенчиво сказала она. – Я подумала, что вам, может быть, захочется чего-нибудь прохладительного... Погода такая жаркая...

Спасибо, – сказала Вилли и полезла за кошельком.

– О, нет, – поспешно остановила ее женщина. – Это совсем не обязательно.

Она поставила воду и лед на ночной столик, но уходить не торопилась.

– Что-нибудь еще? – спросила Вилли, делая над собой усилие. Больше всего ей хотелось, чтобы женщина поскорее ушла.

Та стояла в нерешительности, прикусив губу. Наконец она заговорила.

– Вы Вилли Делайе, не так ли? Адвокат? Я видела вас по телевизору. Вы совершили просто чудо для жены Шейха...

Вилли продолжала молчать.

– Я не хотела беспокоить вас. Мой муж пришел бы в ярость, если бы узнал, что я обратилась к нашему клиенту по делу. Но когда я увидела вас, я поняла, что это – знамение Божье...

Вилли знала, что последует за этим, но у нее не было сейчас сил помогать кому-либо – даже себе самой. Но и остановить женщину не хватило смелости.

– Это касается моей дочери, – продолжала хозяйка. – Ее муж – пьяница. Она ужасно страдает. Я взяла ее к себе, но Ларри пригрозил, что, если она не вернется домой, она никогда не увидит своего маленького сына. Он способен сделать это, мисс, моя дочь знает... Не можете ли вы что-нибудь сделать для нее?

Вилли смотрела в полные слез глаза женщины и чувствовала себя брошенной в водоворот мучений, тревог и боли. Она хотела сказать этой женщине, что у ее дочери есть все средства для защиты и борьбы, но не могла произнести ни слова. Она почувствовала на своих щеках теплоту слез и услышала бешеный стук своего сердца. Тяжелая беспомощность навалилась на нее.

Женщина с тревогой посмотрела на нее.

– Господи! Мисс Делайе, вам нехорошо?

Вилли вздохнула и сделала глубокий вдох, будто ей не хватало воздуха.

– Я просто очень устала... Я...

– О, Боже! И я еще пристаю к вам. Извините, мисс, что побеспокоила вас.

Женщина вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Вилли легла на кровать и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Прошел час, потом еще один. Наступила ночь – тихая, прохладная и полная одиночества. Неужели и Джинни чувствовала то же самое – безысходность и ужасную парализующую тяжесть? Сколько людей умирает в такие одинокие ночи? Сколько их, измученных и уставших от жизни?

Вилли была единственной, кроме священника, кто присутствовал на отпевании Джинни. Она сидела вся в черном, скорбящая, с мокрым от слез лицом. Она прощалась с матерью. Так часто они вместе противостояли всему миру, но сейчас они были просто вдвоем. В эти минуты, глядя на мать, лежащую в гробу, Вилли как никогда остро почувствовала свое одиночество.

Небольшая часовня была вся убрана цветами: два венка от юридической фирмы, остальные цветы Вилли заказала сама. Служитель пропел двадцать третий псалом, который она выбрала специально, потому что в нем говорилось об ушедшем детстве и были молитвы, обещающие покой и мир. Но у нее самой не было ни того, ни другого. Она не могла воскресить мать, чтобы попросить ее остаться.

Вилли старалась сосредоточиться на словах молитвы, но внутри у нее закипела ярость, перехватывая дыхание и не давая воздуху ни проникнуть в легкие, ни выйти оттуда. Неужели некому было обвинить бродягу в том, что он ударил и ограбил ее мать? Было невыносимо думать, что какое-то ничтожество уничтожило единственного человека, кого Вилли безгранично любила. Ритуал закончился, и Вилли, с опущенной вниз головой, скованная горем и болью, вышла из часовни. Кто-то шагнул ей навстречу и дотронулся до плеча. Это был Джедд. Его взгляд был таким искренним, что Вилли покинули последние силы. Она упала ему на грудь и горько разрыдалась.

– Мне так жаль, Вилли, – шептал он снова и снова. И она верила ему. Из всех людей, которые знали ее мать, только Джедд Фонтана был сейчас рядом с ней.

– Как ты узнал? – спросила она позже.

– Моя сестра проводит отпуск в Палм-Спрингс. Она прочла в газете и решила, что мне следует знать об этом. Я никогда не говорил о тебе с Сэмом, но в течение всех этих лет часто делился со своей сестрой... Я вылетел сразу же, как она мне позвонила. Вилли... чем я могу тебе помочь?

– Просто будь со мной рядом, – прошептала она. – Мне невыносимо оставаться одной.

Именно сильная рука Джедда держала Вилли, когда она наклонилась, чтобы положить цветы на гроб матери. Именно Джедд поддерживал ее, когда по дороге с кладбища ноги у нее подкашивались.