Воздушное пространство в районе г. Тайшет, московское время 17:35
Стрелка указателя уровня топлива опустилась уже довольно низко, хотя по данным бортового компьютера, на рассчитанную дальность полета его вполне должно хватить. Хорев включил насос и перекачал содержимое подвесных топливных баков в основные, где для него уже нашлось место. Отстреливать пустые баки сейчас майор не стал, чтобы не привлекать внимания преследователей и не показать, что помимо того, что им известно, он имеет ещё и свой, личный, ни с кем не согласованный план. От баков он избавится непосредственно перед тем, как „Боинг“ получит свою ракету и майор почти уже не сомневался, что так оно и будет. Вера в успех операции с картинами оставляла его всё больше и больше, но он практически не жалел об этом, слишком велика была опасность и незаметно, но верно накапливающийся стресс от полета, чтобы думать обо всем. Потом, потом будет время… или не будет. „Странно, но Матвееву я до сих пор верю! Или это самоуспокоение? Вряд ли.“ А там… Баки на мини-парашютах опустятся на землю, но много раньше, нежели они её достигнут, всё решится. Во рту пересохло и скулы как-то неприятно сводило, но последними каплями воды майор запил последние таблетки для поддержания бодрости. Его преследователи всё также держались позади и рядом с ним в полной темноте, не включая прожекторы, чтобы не выдать себя „Боингу“. Очевидно, в предписаниях секретности ничего не изменилось. Один раз Хорев попытался прослушать их переговоры с землей и между собой, но перебрав все известные частоты своей части, оставил эти попытки, не найдя ничего, кроме треска и шумов. Очевидно, переговоры кодировались — неплохо придумано. То, что посланные на перехват не включали бортовых огней, майору пришлось по душе. Это как-то уравнивало их всех, пять однотипных истребителей, пронзающих ночь, одинаково темных и готовых к бою. Казалось, что не было его, Хорева, „плохого“, и остальных, „хороших“, а просто ночь, в которой все равны. Облучать его радарами боевого наведения так никто и не рискнул и в глубине души майор поапплодировал разуму тех, кто принимает решения на земле. Ибо в этом случае он бы стрелял не медля, чтобы успеть катапультироваться самому ещё до того, как ракета настигнет его собственную машину. Даже далекий сообщник не знал, как жаждал майор настоящего боя. Но всё казалось спокойным. Луна взошла высоко и лайнер, и без того ярко светящийся сквозь свои иллюминаторы, лежал перед ним как на ладони. Радиотелефон, который Хорев переложил себе на колени, по-прежнему молчал. А это означало, что самое интересное ещё впереди.
г. Мадрид, российское посольство, время 15:30
На двери приемной второго секретаря посольства висела табличка „закрыто“, но Мак Рейнолдс не обратил на неё внимания. И сейчас в здание посольства он прошел пользуясь своим прежним, собственно говоря уже недействительным пропуском, а больше наглостью, дружески и снисходительно кивнув охраннику на дверях. Улаживать мелкие формальности времени не было, и без того каждый взгляд на часы повергал его в ужас.
В приемной было всё также пусто и Алек постучал, сопроводив свой стук словами „Это я, Мак Рейнолдс“! В конце-концов, все присутствующие за дверью в той или иной степени его знали, а получить шальную пули от распсиховавшегося террориста ему совсем не улыбалось. Ответа не последовало и он вошел — всё, как и в первый раз. Но ситуация в кабинете, казалось, явно изменилась. Заметно побледневшими выглядели все, а в особенности тот, кто заварил всю кашу. Но в то же время лицо этого человека несло на себе выражение достаточно самоуверенное и отчаянное, чтобы попытаться настоять на своем силой и это Алеку не понравилось.
Когда он вошел, Моргунов криво и вымученно улыбнулся и немного расслабился.
— А, наш американский друг! Ну заходите, а то мы вас уже потеряли.
— Я отлучался поговорить с моим руководством — начал Мак Рейнолдс, стараясь глядеть собеседнику прямо в глаза — и оно по-прежнему настаивает на таком решении проблемы, чтобы люди на борту самолета не понесли ущерба. Я лично исхожу из того, что все меры для этого хороши.
— Разумно мыслите — кивнул Моргунов — я уже который час пытаюсь внушить то же самое этим остолопам!
— Тогда вы позволите мне поговорить минутку наедине с господином Казанцевым?
— А потом вы опять исчезнете, оставив меня в неведении? Говорите уж открыто, чего там, все свои! — террорист хрипло расхохотался, но в комнате от этого почему-то не стало веселее.
— Мне кажется, если вы согласитесь с моим предложением, господину Казанцеву будет проще принять решение, которое устроит нас всех.
2 секретарь посольства не отрывал от Алека остекленевшего взгляда. Для того, чтобы понять, что российского дипломата раздирают изнутри неразрешимые противоречия, достаточно было одного мгновения.
— Валяйте — Моргунов устало махнул рукой, держащей пистолет.
Едва выйдя в приемную, Казанцев вновь опустился на стул, казалось, что нервное напряжение порождает чисто физическую усталость, да ещё какую!
— Есть новости? — коротко спросил он.
— Наши люди пытаются найти заказчика, но результат мне пока неизвестен. Это была плохая новость, а теперь настало время для хорошей. Ваш президент дал гарантии правительству США, что любой ценой попытается спасти жизни людей. Вы понимаете? Любой ценой! — Мак Рейнолдс ободряюще улыбнулся собеседнику — Значит картины должны быть выданы!
Казанцев поднял на него глаза, полные печали и иронии.
— Мне ничего не известно о каких бы то ни было гарантиях, но несколько минут назад я вновь говорил с Москвой. Приказ прежний. И имейте в виду, рассказывая вам об этом я совершаю должностное преступление.
— Я оценил. Но что же тогда происходит? Это что, типичная русская халатность времен перестройки? Кто-то отдаёт приказы, которые не доходят до лиц, обязанных их выполнять?! — Алеку казалось, что он сейчас сорвется, хотя американец чувствовал, что его возмущение отдавало ненатуральностью. В конце-концов, он имел собственное мнение о происходящем, однако на подобное обвинение его собеседник должен дать какой-то ответ и из него возможно будет что почерпнуть.
— Халатность была бы меньшим из зол. Я подозреваю, что есть люди — Сергей Иванович сделал паузу — люди на самом верху, которые сознательно тянут время. С человеческими жизнями это не имеет ничего общего, мы столкнулись с политикой!
Говоря об этом американцу, 2 секретарь чувствовал себя на редкость скверно. Вымуштрованному за годы службы, ему сейчас казалось, что он не просто проявляет нелояльность к своей стране, а совершает акт предательства по отношению к Родине. Но разве можно ассоциировать Родину с наделёнными полномочиями людьми, принимающими преступные решения? Разве им он присягал? Разве для них работал? Да, у него есть приказ, но снимает ли этот приказ ответственность лично с него, Казанцева? И триста отданных на заклание душ, не будут ли они являться ему во сне всю оставшуюся жизнь? Ответа на вопросы Казанцев не знал, а на размышления времени не было. Можно было только проклинать судьбу, подложившую ему такую свинью, и занимался этим 2 секретарь весьма усердно. Но от звучащих внутри него проклятий решение проблемы не приближалось ни на йоту. А действовать нужно срочно. В глубине души Сеогей Иванович уже давно решился, но подсознательно оттягивал время, надеясь на воцарение разума в Москве. То, что террорист угрожал его собственной жизни, волновало Казанцева мало. Это была привычная опасность и он знал, как с ней обращаться. Но остальное… Выполнять глупые, неквалифицированные и даже преступные приказы ему доводилось не раз, как наверное и всякому, проведшему десятки лет в условиях строгой иерархии. Но ни один из этих приказов не вел людей непосредственно к смерти и, ругаясь, Казанцев всегда выполнял их бесприкословно. Этот же приказ был чудовищен в своем цинизме и жестокости и более всего Сергей Иванович хотел, чтобы и в Москве это поняли. Надежды на подобное было мало, но с каждой уходящей в небытие секундой 2 секретарь чувствовал присутствие некоей высшей силы, отдающей одни приказы и запрещающей выполнять другие. И теперь он уже точно знал, что так или иначе нарушит преступный приказ.