— Извольте обслужить себя сами, молодой человек!

Иван подошел ближе и заметил стоящие в глубине два дешевых, но вместительных чемодана из плотного темного брезента. Он вопросительно взглянул на Хасана.

— Прошу вас, не стесняйтесь — повторил тот.

Рогов взялся одновременно за ручки обоих чемоданов и хорошо понял, почему их хозяин предложил эту честь ему. Общий вес содержимого составлял никак не меньше нескольких пудов. Приложив немалые усилия Иван вытащил чемоданы наружу и положил их на прохладный каменный пол. Хасан присел рядом на корточки и быстро расстегнул молнию на одном из них. Затем откинул крышку и повернулся к Рогову. Тот зачаровано смотрел на плотно уложенные пачки тысячемарковых банкнот и в его голове с частотой пульса вибрировала единственная мысль: „Да, ради этого стоило…“ Все сомнения и страхи оставили взбудораженное сознание и в душе сейчас он был очень благодарен Моргунову, что тот сумел уговорить его на эту операцию. Рогов смотрел в чемодан, но больше не видел сложенных в нем денег. Своё богатое и беззаботное будущее — вот что видел он там.

— Исполнить это ваше условие было нелегко — голос Хасана начал выводить его из транса и оцепенения — в нашей стране в обращении не так уж много немецких марок, к тому же крупных купюр. Пришлось подключить международные контакты — добавил он многозначительно.

Пришедший в себя Рогов взял из чемодана одну пачку и подбросил её на ладони.

— Вы позволите?

Хасан презрительно пожал плечами.

— Как вам угодно.

Рогов вытащил из середины пачки одну банкноту и внимательно на неё посмотрел. Никакого изъяна. Не совсем новая, какой и должна быть столь редкая купюра. Полоска из фольги? На месте. Он провел по банкноте специальным карандашем, но тот не оставил следа. Порядок.

Хасан, внимательно наблюдавший за ним кряхтя поднялся на ноги.

— Надеюсь, и вы соблюдете взятые на себя обязательства столь же точно.

„Я тоже на это надеюсь“ — подумал Рогов, но вслух сказал:

— Не сомневаюсь.

Представить себе, что эти, уже почти принадлежащие ему банкноты, он может так и не получить, было просто невозможно. События, которые должны были сейчас разворачиваться в сотнях и тысячах километрах отсюда, волновали его мало. Свою часть работы он выполнил блестяще и имел право ожидать того же от партнеров. И хоть испытываемое им беспокойство меньше не стало, важен для него был лишь конечный успех операции. Неосведомленность о сопутствующих сему человеческих страданиях он рассматривал как приятную привелегию, но по сути это ничего не меняло. Перед ним лежала громадная куча денег, иначе говоря, новая и много более приятная жизнь и желание влиться в неё являлось доминирующим у Ивана чувством.

День на востоке начинал клониться к закату. Даже на высоте десять тысяч метров, где солнечный свет царит в пространстве еще тогда, когда тьма уже покрыла землю, приближение вечера чувствовалось неумолимо. Все цвета вокруг стали насыщенее и сочнее, прозрачный прежде воздух приобрел серо-оранжевый оттенок, холмы, поля и реки внизу стали неразличимы и слились в сплошную темную массу. Сигнальные огни летящего впереди „Боинга“ гораздо отчетливее чем прежде выделялись в подкрадывающихся сумерках, а когда лучи прилипшего к горизонту солнца пронзали оставляемый турбинами инверсионный след, казалось, что самолет тащит за собой широкую серую ленту. Избранный курс вел точно на Восток, лишь иногда „Боинг“, подчиняясь заранее проложенному коридору, закладывал плавные виражи, ненадолго отклоняясь от своего маршрута. Чаще всего такие маневры были связаны с запретом полетов над теми или иными секретными объектами, находящимися на земле. Хорев знал эту тонкость и зигзаги лайнера его не удивляли. Скоро маршрут начнет смещаться немного к югу, означая вступление полета в его последнюю треть.

Управление истребителем в таких условиях много внимания не требовало и Хорев почувствовал легкую, чисто физическую усталость в спине и пояснице. В конце-концов он уже не первый час сидит в пилотском кресле, не имея возможности даже нормально пошевелиться. В учебных полетах, симулирующих воздушный бой, стресс заглушает все иные ощущения, но, как ни парадоксально, этот его полет много спокойнее любого учебного. Стресс, конечно, был и сейчас, но иного, не авиационного свойства, и майор твердо держал себя в руках. Земные проблемы появятся на земле, а сейчас у него просто технически элементарный полет.

В прошедшие часы за исключением погоды не изменилось ничего абсолютно, а эта последняя стала ещё краше, избавившись от последних, тянущихся к горизонту облаков. „Боинг“ всё так же маячил на экране электронного прицела, четыре преследующих его перехватчика занимали ту же неатакующую позицию. Услышав соответствующую угрозу их командир и аэродром на связь больше не выходили. Раньше он мог ещё видеть головы и жесты пилотов, летящих справа и слева, но снизившееся солнце уже сделало их неразличимыми. В небе царило спокойствие. Главные события разворачивались на земле, и не под ним, а далеко отсюда, что внушало майору чувство привычной уверенности. Он был военным человеком, который привык получать приказы далеких начальников и всегда знал, что ему делать; сейчас был как раз тот случай. Стать организатором и перенять ответственность за всю операцию он бы вряд ли решился, да подобная мысль и не пришла бы ему в голову. Хорев просто делал свою работу и знал, что выполнит её хорошо. Как он привык. Как учили.

То, что посланные на перехват истребители принадлежали его полку, поначалу немного смущало, майор не ожидал этого, проще было бы поднять самолеты восьмой дивизии ПВО в Кирове, но, очевидно, соображения секретности оказались важнее. В отличии от большинства гражданских людей, Хорев думал об этом без иронии, в его собственной жизни определенная секретность и связанные с ней ограничения являлись постоянным компонентом, что выработало устойчивую привычку. Например, в СССР офицер был лишен возможности провести отпуск за границей, даже в соцстранах. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, свою страну вон за всю жизнь не объедешь. Ныне времена менялись, но секретность, иногда оправданная, иногда дурная, сохранялась, что для любой армии естественно. И вполне логично, что командование не испытывает ни малейшего желания выносить нынешнее ЧП за пределы части, в которой всё-равно ничего скрыть невозможно. Поэтому именно вчерашние коллеги получили приказ его уничтожить. Хорев был уверен, что приказ был воспринят нормально, как и он сам бы его воспринял. И дело даже не в совершённом преступлении, просто приказы в армии не обсуждаются, а выполняются. Однако никто не может отнять у него права защищать свою жизнь и он будет это делать мастерски. Люди, ищущие его смерти многочисленны и не хуже вооружены. Так что рука майора тоже не дрогнет. Всё честно. То, что это были люди, с которыми он на протяжении лет каждое утро здоровался и каждый вечер прощался, совесть не терзало. Друзей на базе у него всё-равно нет, а то, что Хорев наконец решился применить свои знания для себя самого, даже возвышало его в собственных глазах. Коллеги тоже люди опытные и неглупые и майор не знал ни единого, кто был бы своим положением доволен, однако все смирились и никто не решался вытащить на поверхность хотя бы себя самого, если не в силах человеческих сделать это для всей армии, для всей страны. А он, Хорев, позаботится о себе сам.

Иногда майор настраивал свою рацию на частоту „Боинга“ и слушал его переговоры с землей. В Стокгольме, Токио, на самом лайнере было спокойно. Даже наземные пункты слежения, делающие иногда контрольные запросы, сохраняли невозмутимось, хотя им-то частица правды была точно известна. Но на земле господствовала секретность. „Что ж, это мне на руку“ — подумал майор — „вдруг экипаж от страха забудет, как машиной управлять!“ Паника на борту авиалайнера явилась бы непредвиденным и совершенно излишним осложнением. Радиотелефон, который Хорев разместил теперь так, чтобы в любой момент ответить на сигнал был теперь самым важным прибором, определяющим его будущее. Переданный через спутник импульс должен будет сообщить ему о завершении операции и тогда у него останется единственная забота — собственная жизнь. Когда ожидать сигнала, майор точно не знал, но отдавал себе отчет, что если тот не придет в течении последующих четыркх часов, это означает срыв плана. Однако заботы о собственной жизни никто и ничто с него не снимает… В таком случае он рискнул, но напрасно и всё придется начинать с нуля. Начинать на пустом месте…