— Радость моя, у вас грандиозные планы.

— А что в этом такого? С вашим талантом и моими... В общем, вы могли бы стать моим памятником.

— Зачем вам памятник?

— Чтобы существовать вне себя самой — в вас. Ведь это вполне естественное желание для женщины...

— Пожалуй.

— Это было бы невозможно, если б я не верила в вас. А я верю всей душой.

— Как в художника, — осведомился Хьюи, — или как в человека?

— И как в художника, и как в человека. Я не смогла бы верить в какую-то одну часть вашей личности. Это очень скучно.

— Зато реалистично.

— Но, дорогой, вы говорите ужасные вещи!

— Я просто не хочу, чтобы вы ожидали от меня слишком многого.

— Но как же иначе, вы ведь моя путеводная звезда, мой кумир.

— А вы кто? В чем смысл вашего существования?

— Курить вам фимиам. Хьюи рассмеялся:

— В таком случае, я Высокая церковь[11].

— Но это еще не все, — добавила леди Франклин. — Я буду хорошей хозяйкой. У нас все время будут гости...

— Когда же мне работать?

— В промежутках между приемами. И устраивать выставки.

— Вы хотите, чтобы мы вели светскую жизнь? — забеспокоился Хьюи.

— Мой милый, у нас будет своя частная жизнь — это само собой разумеется. Мне этого так хочется! Только вам придется меня многому научить. Признаться, я немножко побаиваюсь замкнутости, уединения... Я так устала от всего этого!

— Устали жить наедине с собой?

— О да! Теперь я испытываю потребность делить все — и хорошее и плохое — с другими. Мне хочется жить одной жизнью с любимым человеком. Делиться с ним всем, всем...

— А мной вы могли бы поделиться? — спросил вдруг Хьюи.

Леди Франклин на мгновение задумалась; Ледбиттер весь напрягся в ожидании ее ответа.

— Вашим творчеством — разумеется. Со всем миром, — ответила наконец леди Франклин. — Но вами как частным человеком? Как личностью? Я, право, об этом не задумывалась.

— Я пошутил, — сказал Хьюи. — Мне просто стало интересно, куда может завести подобная теория.

— Я понимаю. Но все-таки это очень непростой вопрос. Делить вас с кем-то еще? Уму непостижимо. Нет, конечно!

— Даже мыслями обо мне не поделитесь?

— А это уже совершенно невозможно. Делиться ими, не разделившись самой? Какая нелепость! Однажды я жила раздвоенной жизнью. И вы помогли мне опять собраться воедино... По крайней мере, вы довершили начатое... — Она осеклась.

— Вы что-то скрываете! — сказал Хьюи. — А ну-ка признавайтесь, что... кто был главным спасителем? Выкладывайте начистоту!

Леди Франклин вдруг сильно заволновалась.

— Но разве вы не знаете?.. Не может быть, чтобы я ничего не говорила. Как странно. Во-первых, это был медленный процесс, ну а потом случилось потрясение...

— Да, да, я помню — потрясение, это знаменитое потрясение. Но в чем, собственно, оно заключалось? Теперь-то уж я, кажется, имею право узнать. Теперь-то у вас не должно быть от меня секретов.

— Это было... со мной случилось...

— Ну конечно, случилось, во всяком случае, остается предположить, что кое-что с вами случилось. Но все-таки что именно?

— Я же говорила. Потрясение. Легкое потрясение. Очень легкое потрясение.

— Потрясающее потрясение?

— Да... то есть нет. Я все расскажу как-нибудь в другой раз.

— Нет, я настаиваю, чтобы вы это сделали сейчас. Разве я могу жениться на женщине, у которой на совести тайное потрясение?

Машина вильнула.

— Хьюи, прошу вас, не смейтесь надо мной, это, в сущности, совершенный пустяк.

— Хорошо, но в чем же заключался «медленный процесс»? Это, надеюсь, не секрет?

— Это было медленное пробуждение от того транса, в котором я в свое время оказалась.

— Вы говорите сплошными загадками, Эрнестина. Боюсь, что я не смогу жениться на женщине, в которой шел медленный процесс. Это даже как-то неприлично.

— Ничего неприличного в этом нет.

— Хотелось бы вам верить. Но теперь вы окончательно пробудились?

— Конечно.

— Можно вас ущипнуть?

— Зачем?

— Чтобы удостовериться, что вы действительно проснулись.

— Но я могу и сама себя ущипнуть.

— Ну давайте.

Леди Франклин заколебалась.

— В период своей болезни я пробовала и это средство. Но без особого успеха.

— В таком случае позвольте мне попробовать.

— Не уверена, что мне это будет приятно.

— Неприятно пробудиться?

— Ну хорошо, только не больно.

— Вот так?

Леди Франклин тихо вскрикнула:

— Как прописал доктор!

«Да-а, особой радости в ее голосе не прозвучало, — размышлял между тем Ледбиттер. — Мое обращение ей, похоже, нравилось больше. По крайней мере, я ее не щипал». Он нажал на акселератор, машина понеслась, а в душе у него творилось что-то невообразимое, теснились противоречивые чувства. Отчаяние. Обида. Ревность. Наконец обида взяла верх. Казалось, случилось землетрясение: крыша над головой рухнула, стены обвалились, почва уходила из-под ног. Придумать такое: щипать леди Франклин, как уличную девку! Кошмар какой-то! То ли еще будет на обратном пути. Неужели он повезет их обратно? «Жена... моя жена опять расхворалась, — быстро проговорил он про себя, — знаете, как бывает с женщинами! Да, да, час назад все вроде было в порядке, но теперь ей стало хуже. Мне надо ехать домой. Я постараюсь прислать за вами другую машину».

Как следует затвердив этот текст, он затормозил у дверей отеля.

— Разве мы уже приехали?

— Кажется, да, — сказал Хьюи.

Ледбиттер вышел из машины и открыл дверцу, держась за ручку так, словно боялся испачкаться.

Леди Франклин не смотрела в его сторону. Она стояла в двух шагах от него и ждала, пока выйдет Хьюи. Затем взяла его под руку, и они двинулись к отелю. Уже в дверях она вдруг сказала:

— Подождите минутку. Я кое-что забыла в машине.

— Что именно? Я пойду и принесу.

— Нет, нет, я сама.

Машину она нашла не сразу. Ледбиттер отогнал ее на стоянку, где она затерялась среди других, в сумерках казавшихся совершенно одинаковыми. Наконец леди Франклин заметила высокую фигуру водителя: склонившись у дверцы, он запирал замок.

— Стив, — сказала она, не надеясь, что сможет выговорить это имя, но все же выговорив.

Ледбиттер выпрямился, но остался на месте. Тогда леди Франклин подошла к нему и протянула руку.

— Стив, не сердитесь на меня, — сказала она.

— За что же, — пробурчал он, взял ее руку в свою и тотчас отпустил.

— За все. Вы были мне верным другом.

— Миледи, — начал было он.

— Нет, нет, ничего не надо говорить. Теперь мне все ясно и без слов, да и вам, надеюсь, тоже.

— Но вы, наверное, не понимаете, — начал опять Ледбиттер хриплым голосом.

— Не понимаю? — повторила леди Франклин.

— Да, миледи, вы, наверное, не понимаете, почему я тогда... — Он чуть было не задохнулся, так важно было ему высказать то, о чем он все это время думал. Сделав отчаянное усилие, он все же закончил: — Почему я тогда так поступил.

Она молча смотрела на него, слегка приоткрыв рот.

— Я сделал это потому, что... потому что... — «Люблю вас», хотелось ему сказать, но на сей раз слова застряли в горле.

— Умоляю вас, не надо больше об этом, — сказала леди Франклин и, увидев, что он расстроен, расстроилась и сама. — Лучше послушайте, что я вам скажу. Вы это сделали, потому что вы один из самых добрых людей в мире.

— Вовсе нет, — ответил Ледбиттер. — Я совсем не добрый. Я сделал это, потому что... — Он снова замолчал с напряженным выражением человека, который хочет сказать что-то очень важное, но страдает заиканием.

— Если вам трудно об этом говорить, — сказала леди Франклин, честно пытаясь понять, но, увы, не понимая смысла исповеди, затеянной Ледбиттером, — то лучше не говорите ничего. Иначе вам потом может быть очень больно. Я знаю одно: вы хотели мне помочь, и больше ничего знать не хочу. У каждого из нас есть недостатки, и если то, что вы сегодня увидели...