А Нечиппа уже не Нечиппа! Теперь он Барраслав, ярлградский ярл, так им Белун сказал — и они покорились. И этот Барраслав теперь сидит там, где прежде сидел я, и ест из моей мисы, и пьет из моего рога, и отдает распоряжения моим рабам и даже моим младшим ярлам, тратит мою казну и воздает мои дары — и так изо дня в день, а ночью укрывается моим одеялом, ложится на мою подушку, к нему приходят мои сны…

И пусть бы и пришли хоть раз! Вот я бы посмеялся! Пусть бы увидел он…

Но я спросил:

— А почему его назвали Барраславом?

— А потому, что, — ответил хозяин, — «Барра!» — это их клич. С этим кличем они и явились в Ярлград, и жгли, и грабили, а Хрт, ярлградский бог, нисколько не разгневался на них, а принял, как родных детей и даже обещал им свою защиту. И они приняли ее — и поклонились Хрт, а свою прежнюю руммалийскую веру отринули, ну а Нечиппа, тот и вовсе стал ярлградцем — он и изъясняется только по-ярлградски, и живет по ярлградским обычаям, и требует, чтобы его именовали только ярлом Барраславом и никак иначе. А Хрт за все это платит ему с лихвой: Ярлград покорен Барраславу, и Ровск и Глур уже признали его старшим. А что тэнградский сухорукий ярл и кое-кто еще пытается ему перечить, так Барраслав и их очень скоро образумит и поставит на колени. Один лишь Владивлад, ярл Уллина, пока что еще держится, но и тот, я так думаю, очень скоро подставит под меч свою бороду. А посему я вам советую: идите сразу к Барраславу, нанимайтесь к нему, он и заплатит хорошо, и верх будет его. Идите безо всякого сомнения!

Мы, расплатившись, вышли из харчевни. Обговорили все, как есть. И я сказал:

— Мы идем на Рубон, к Владивладу!

И в тот же день мы покинули Йонсвик. Прошли вдоль берега, пришли к устью Рубона, вошли в него и поклонились Хрт — там на холме есть капище, там Хрт, изваянный из камня. Я руку резал в кровь и этой кровью мазал ему губы, а Хрт молчал, я снова мазал, мазал, мазал, а Хрт по-прежнему молчал.

И я смолчал — не стал я им рассказывать, что это нехороший знак, зачем им, белобровым, это знать?

Как вовсе ни к чему им знать и о том, что Владивлад — мой злейший враг. Ведь, может, и не враг уже. Ведь то было когда! Еще при Хальдере, когда мы пришли в Уллин и, взявши город на копье, явились к капищу — и я сидел, а Владивлад стоял, — и воздавали дары Хрт, рабов и золото, и Хрт их пожирал огнем, а после Владивлад склонился предо мной и я мечом отрезал ему бороду, швырнул ее в огонь — и Хрт принял и бороду, и Владивлад стал младшим, а я старшим…

Но то было давно! Да и к тому же я из рода Хрт и Владивлад из рода Хрт — и между нами многое дозволено. А Барраслав — чужой. Да и какой он Барраслав — Нечиппа! Темнорожий! А посему и я, и Владивлад, и Верослав, и Судимир, Гурволод, Миролав, Стрилейф — все до единого должны встать заодин, прийти к Ярлграду и бить, бить, бить тех чужаков! И…

Да, все это, конечно же, так. Но прежде я должен явиться в Уллин, где меня встретит Владивлад. И он будет сидеть, молчать, пощипывая бороду, а я буду стоять и говорить, и говорить, и говорить, как будто если много говорить, то речи, как вода, проточат камень. Хальдер смеялся над болтливыми, он восклицал:

— Это холопам дан язык. А ярлу — меч!

Ха! Рассуждать легко. А тут как быть? У Владивлада за спиной дружина, в дружине триста воинов. И Уллин, если надо, выставит три тысячи, не менее. А у меня всего один корабль. Вот тут и будешь говорить, и будешь растекаться сурьей, и обещать такое, что потом…

А у Нечиппы, говорят, два легиона, а это значит, что…

Но главное не в том! А в том, что Владивлад, встретив меня, пренепременно спросит:

— Ты кто такой?

А я скажу:

— Я — Айгаслав, сын Ольдемара, старший ярл.

Он усмехнется, скажет:

— Нет, неправда. И Ольдемар давно убит, и Айгаслав. Ярл Ольдемар убит в бою, а ярлич Айгаслав зарезан, обезглавлен. А ты — не знаю, кто такой.

Он так и прежде говорил, еще при Хальдере, и мы тогда явились к Уллину и взяли его на копье, и я отстриг у Владивлада бороду и сжег ее на жертвенном костре, и Владивлад мне поклонился, и Уллин мне платил, и Владивлад был тих… А через год опять забунтовал, поднялся, и Хальдер говорил:

— А я предупреждал! Я что хотел? В костер его! А ты — одну лишь бороду. А вот теперь…

А вот теперь ярл Владивлад крепко сидит на Уллине, а у меня всего один корабль — и я иду к нему за помощью, я буду ему кланяться, а он будет сидеть и усмехаться, и, если пожелает, будет спрашивать: «ты кто такой?», а нет — так вообще будет молчать. Вот так-то вот! А тут еще и сон…

А сон мне был такой. Я — совсем маленький, мне года три, не более, и я сижу на коленях у Хальдера. Хальдер внимательно смотрит на меня и спрашивает:

— Ты кто такой?

Но я не отвечаю — я молчу и в страхе озираюсь. И вижу — мы в какой-то хижине, сидим возле стола, а рядом с нами Бьяр, а у двери стоит какой-то человек, одетый в рубища. Это, должно быть, смерд. Смерд тоже перепуган и молчит. А Хальдер говорит:

— Хозяин, кто это?

— Мой сын, — так отвечает смерд.

Тогда Хальдер осторожно — двумя пальцами — поворачивает мою голову, указывает на висок и спрашивает:

— А это что?

— Родимый знак, — так отвечает смерд. — Недобрый знак. Мы, господин…

Но Хальдер, рассмеявшись, говорит:

— Нет, ты не прав! Это — знак власти. Очень большой власти! И ты за это, смерд…

Тут Хальдер замолкает, а после, повернувшись к Бьяру, говорит…

Говорит по-окрайски! Я по-окрайски знаю хорошо, я жил в Окрайе, я женился там…

Но это там — в той, в настоящей жизни, ну а во сне я ничего не понимаю! А Хальдер говорит и говорит, Бьяр ему отвечает, и они спорят, ссорятся! А после Хальдер ссаживает меня с колен, встает из-за стола и что-то кричит Бьяру. И Бьяр кричит. Хальдер хватается за меч… Но тотчас, успокоившись, вновь — уже тихо — говорит, и они выходят из хижины. И смерд выходит вслед за ними. И вот уже их шаги замирают во тьме…

А я стою возле стола, мне страшно. Но тут я замечаю на столе кусок хлеба, беру его и начинаю есть. Я очень голоден, я жадно ем, я забываю обо всем!

Но вдруг из-за печи ко мне выходит…

Ключница. Да-да, это она! Только одета непривычно просто. И ключница берет меня на руки, прижимает к груди и уносит, кладет на лежанку, и начинает нежно приговаривать, а после напевать. Мне хорошо — я сыт и мне тепло, — глаза мои сами собою закрываются, я засыпаю, сплю…

А просыпаюсь, вижу: я на корабле, а рядом со мной Сьюгред, а вон и Лайм, а вон…

Гребцы гребут, корабль идет вверх по реке, и скоро мы прибудем в Уллин, и Владивлад с усмешкой спросит у меня: «Ты кто такой?», а я ему скажу…

Что я скажу?! Кто я такой? Ведь я не Ольдемаров сын, теперь я это точно знаю, а лгать врагу ради спасения — это, значит, признать свою слабость, это бесчестие, я Владивладу лгать не буду — скажу, как есть. А дальше что? Он посмеется надо мной, Лайм отвернется от меня, Лайм уведет корабль, и я останусь…

Мысль оборвалась. И я лежал, смотрел на облака, пытался думать, но не думалось. Сьюгред спросила:

— Что случилось?

— Нет, ничего, — ответил я. — Все хорошо, моя любимая.

И продолжал лежать, смотреть на облака, на пролетавших птиц. Когда мы еще морем шли, мне думалось: вот мы придем в Ярлград, изгоним Верослава и на кумирне разведем костры, и воздадим дары, Хрт примет их, все будут ликовать, кричать: «Ярл Айгаслав! Наш ярл! Сын Ольдемаров! Хей!» Но этого увы! — не будет. Ярл Верослав бежал, Ярлград поддался темнорожему Нечиппе, Нечиппа сидит там, где прежде я сидел, и ест и пьет мое, моим владеет и мое дарует… Нет, не мое! Кто я? Смерд и сын смерда, ярл Владивлад был прав, когда не пожелал меня признать.

Да и не он один! А сколько было тех, кто называл меня подкидышем, подменышем, а мы хватали их и жгли, и резали, топили, и обрубали языки, и глаза вынимали, и… О, Заступник Хрт! Ведь, значит, все они невинно убиенны! А ты же принимал их в дар, ты изъявлял довольство, ты…