Биллингсворт кивнул.

— Подготовка операции «Дух Человечества в действии» продолжается, — сказал он. — По графику старт через четыре месяца… то есть пятнадцатого октября.

— Меня интересуют детали.

Биллингсворт подсел поближе и взял Бакнера за руку. Со стороны это выглядело как чуть затянувшееся рукопожатие, но за это время микросхема, вживленная в его ладонь у основания его большого пальца, нашла выход наноцепи на ладони чиновника «Пан-Терры». Несколько микросекунд потребовалось для того, чтобы скопировать файлы, хранящиеся в имплантантах госсекретаря, в файловую систему Бакнера. Никакой утечки высокочастотного или микроволнового излучения, которое можно было засечь и проследить.

— Прекрасно, — с обычной язвительностью объявил Бакнер, хотя явно был доволен. — Мои люди боялись, что правительство пойдет на попятный.

— Я не понимаю, почему вам так нужно, чтобы я был вашим… вашим шпионом.

— Не шпионом, мистер Биллингсворт. Союзником. Через двадцать лет, если все пойдет нормально, это будет ценный союз. Очень ценный.

— Двадцать лет…

— Считайте это долгосрочной инвестицией. Вам будет… м-м-м… Восемьдесят один? Восемьдесят два? В общем, вы будете достаточно молоды, чтобы программа комплексного омоложения пошла вам на пользу… если вы этого захотите. И достаточно богаты, чтобы купить тот островок в Карибском море, на котором вы хотели уединиться.

Биллингсворт ощутил приступ острой тревоги: мимо как раз проплывал «стеклянный глаз» Всемирной Сети Новостей, высматривая что-нибудь любопытное. Люди могут забыть его лицо, но ИскИн службы новостей — никогда. Госсекретарь отвернулся и сделал вид, что следит за парочкой, которая кувыркается на своем коврике. За спиной негромко взвыли магнитоподъемники, и «глаз» неспеша направился прочь, к началу Четырнадцатой авеню.

— Все равно, я не понимаю, зачем вам записи совещаний, — проговорил Биллингсворт, убедившись, что настырный аппарат удалился на достаточное расстояние.

— Они помогают нам строить планы, мистер Биллингсворт. Правительство, как всегда, в своем репертуаре: когда готовишь долгосрочные проекты, на него лучше не полагаться. А то, что произойдет после очередного тура выборов, предсказать вообще невозможно. Когда речь идет о перспективах развития бизнеса на расстоянии, это может создать определенные затруднения. А благодаря этому, — он похлопал себя по правому виску, — мы знаем, что можем по-прежнему определенные проекты — долгосрочные и дорогостоящие проекты — не рискуя прогореть. Если ветер переменится, если правительство забудет, о чем говорило, и решит, что ему нужна война. Кроме того, вы ведь должны как-то оправдать свое желание участвовать в этой авантюре, верно?

— Полагаю, вы правы. Но представляете, какой разразится скандал, если эта история получит…

Он смолк: мимо проскакал еще один щелкопер из конгресса, отгороженный от всего мира стенками своего шлема… и совершенно неузнаваемый. В следующий раз, подумал Биллингсворт, он непременно придет на встречу с такой же штукой на голове, только отключит функцию внешней идентификации. Какой-никакой способ спрятаться от любопытных глаз.

Бакнер тонко улыбнулся.

— Не стоит губить хорошее дело на корню. Это в наших общих интересах, верно?

— Да, будьте вы прокляты.

— Вот и прекрасно. Дайте мне знать, если произойдут какие-нибудь изменения, нововведения и тому подобное… Как обычно, пару слов, — он встал и швырнул информкарту в ближайшую урну. — Выше голову! Вам предстоит разбогатеть и прожить до двухсот лет, не вылезая вон из кожи. И никто никогда не услышит от вас, что вы сделали… неудачные инвестиции. По крайней мере, за последний год.

Бакнер развернулся на каблуках и зашагал в сторону сада, заполняющего внутреннее пространство Мола.

Некоторое время Биллингсворт тупо смотрел на парочку, которая по-прежнему занималась любовью на бугорке, затем отдал мысленный приказ прислать машину-робота, встал и пошел к началу четырнадцатой авеню.

Он взмок, хотя кондиционеры Мола работали во всю мощь. Дышать стало нечем. Черт возьми… Он должен, должен придумать, как сделать следующие встречи по-настоящему… конфиденциальными.

24 июня 2138 года

Офис инструктора по строевой подготовке, Рота 1099

Центр по подготовке новобранцев Корпуса морской пехоты США

Остров Пэррис-Айленд, Южная Каролина

09:20 по восточному поясному времени

— Гарроуэй! Равнение на люк!

Джон Гарроуэй ввалился в офис инструктора, строевым шагом, как требовали от него и остальных новобранцев Роты 1099 с того дня, как они прибыли на остров Пэррис-Айленд.

— Докладывай! — рявкнул комендор-сержант Маковец, не отрывая глаз от своего настольного дисплея.

— Сэр!

Гарроуэй попятился, чтобы носы ботинок оказались у белой линии, нарисованной на полу, и вытянулся по струнке, устремив неподвижный взгляд на древнее мокрое пятно, темнеющее на стенке как раз над левым плечом инструктора.

— Рекрут Гарроуэй докладывает инструктору по строевой подготовке согласно уставу, сэр!

— Рекрут, — в голосе сержанта звенела бритвенно-острая сталь турецкой сабли, — ваши учебные группы укомплектованы, и вы готовы приступить к первому этапу подготовки. Полностью ли вы сознаете, что из этого следует?

— Сэр! Этот рекрут понимает, что от него потребуется подчиняться всем техническим и информационным нормам, пока жизнь теплится в теле, сэр!

— Славно сказано, сынок. Прямо как по книжке. Вольно.

Тон инструктора изменился слишком неожиданно. Джон был изумлен, если не напуган, и едва не сделал шаг от белой черты. Чувствуя, как неохотно расслабляются мышцы, он сменил стойку.

— Почему ты решил стать морским пехотинцем, сынок? — спросил Маковец.

— Сэр, этот рекрут…

— Да перестань ты. Поговорим без церемоний, как человек с человеком. Ты уже достаточно времени провел в лагере и понял, что жизнь здесь не сахар. Этот ад кромешный продолжается, скоро двенадцать недель. Так почему ты на это согласился?

Гарроуэй колебался. Он только-только начал привыкать говорить о себе в третьем лице и называть себя «этот рекрут» — и вдруг инструктор обращается к нему как к нормальному, думающему человеческому существу… Здесь что-то не так. Джон был полностью выбитым из колеи.

— Сэр, — проговорил он. — Все, что я могу сказать: я решил стать морским пехотинцем с тех пор, как мать рассказала мне про моего прадеда. И не собираюсь менять это решение.

Маковец опустил ладонь на подсвеченную белым панель на столе, проверяя данные по корковой связи.

— Ваш прадед — один из величайших людей, служивших в Корпусе, — сказал он. — «Манила» Джон Басилон… Дэн Далли… Присли О’Бэннон… Чести Пуллер… И Гарроуэй «Пески Марса». Прекрасная компания. Такое имя — славное наследство, чертовски славное…. Но ты знаешь не хуже меня, что морским пехотинцем делает не только имя.

Он выжидающе смолк, и Джон понял, что должен что-то сказать.

— Сэр… этот рекрут… то есть… я не знаю, что вы хотите от меня услышать. Я не могу стать тем, кем был раньше… сэр.

— Ваш отец склонен к насилию.

К такому повороту Джон был совершенно не готов.

— Ох… все не так плохо, сэр. Это насилие… не в том смысле… Не в сексуальном отношении. Просто он…

— Подробности меня не интересуют, сынок. Просто послушай меня внимательно. Любое оскорбление со стороны родителей — родных, приемных, супругов родителей от нового брака — словом, от любого взрослого, который имеет власть над ребенком, — наносит ему страшный вред. Насилие остается насилием, в чем бы оно не выражалось. Секс, побои, оскорбления — или, как ты говоришь, «просто» крик и привычка капать тебе на мозги. И неважно, кто этот взрослый. Алкоголик, наркоман, сексуальный извращенец, который может спать только с виртуальными партнерами — или просто тупая ослиная задница, болван, который топчет других и даже об этом не задумывается. И невозможно сказать, кто из них сильнее уродует психику ребенка. Потому что все дети разные и по-разному реагируют на оскорбления.