«Санни» даже не потерял сознание и охотно сотрудничал с полицией в вопросе установления личности человека, покушавшегося на его жизнь. Два детектива, доставлявшие Лестера Мэдокса Парсонса в суд, злобно потешались над его бездарной стрельбой.

На следующее утро, когда они пришли к нему в камеру и сообщили, что с него снято обвинение в попытке убийства первой степени, у Кусаки забрезжила надежда на оправдание. Позже он узнал, что не его выстрелы стали причиной смерти его костлявого, противного партнера... просто какой-то болван в приемном покое больницы сделал «Санни» укол антибиотика, на который у того была жуткая и, как оказалось, смертельная аллергия.

Кусака поблагодарил в мыслях незадачливого эскулапа и отделался довольно легко, но навсегда потерял веру в огнестрельное оружие. И все же две оставшиеся пули были лучше, чем пустой барабан.

Вот почему он не захотел тратить их на Авилу, этого вечно хнычущего латиноса. Уж кого-кого, а Авилу Кусака никак не ожидал встретить в «Парадиз Палмс». Он, словно призрак утопленника, материализовался из дождя и начал орать о деньгах за крышу, которые Кусака обманом выудил у миссис Уитмарк.

– Да ты знаешь, кто она такая? Знаешь, кто у нее муж? – вопил Авила.

Сцинк и обе женщины отошли под карниз здания, чтобы укрыться от дождя, а Кусаку Авила поволок на стоянку, вцепившись в него, словно терьер. Трудно было понять их разговор, но все же суть Иди уловила: Кусака прикарманил семь тысяч долларов.

Забавно, что о них он ей тоже забыл рассказать. Как и об обручальном кольце.

Пистолет в руке Кусаки хоть и тревожил Авилу, но не мог остановить.

Ведь все восемьдесят миль по дороге сюда Авила молил Чанго о помощи и теперь был полон решимости. Тем более что Кусака казался измотанным, возможно, его уже грызли темные духи.

– Отдай деньги, – потребовал Авила.

– Хрен тебе, – прорычал Кусака.

Когда он повернулся, Авила прыгнул ему на спину. Кусака стряхнул его. Авила повторил попытку, разорвав при этом Кусаке пиджак и выбив из его руки бутылку с виски. Мужчины сцепились и завертелись в тумане. В конце концов, Кусаке удалось подтащить Авилу к пальме и с силой приложить его спиной об ствол. Завизжав, Авила осел на землю.

Кусака, тяжело дыша, помахал Иди и крикнул:

– Возьми револьвер, а я задушу эту сволочь!

Иди неохотно взяла револьвер у Кусаки и навела его на Бонни и Сцинка. А Кусака тем временем, взгромоздившись на Авилу, избил его до потери пульса. Авилу удивило, насколько ясно он ощущает боль, и, когда его нос сломался под ударом кулака Кусаки, Авила понял, что сказки о блаженстве, которое причиняет боль, это просто чушь. Чанго наверняка не простил ему неудавшееся жертвоприношение.

И когда пальцы Кусаки с грязными ногтями сомкнулись на горле Авилы, тот мысленно перебрал все источники боли: сломанный нос, осколок от разбитой бутылки виски в правом бедре, незажившая дыра от распятия в левой ладони, рана от козлиных рогов в паху, а скоро и горло будет раздавлено.

«Черт с ними, с семью тысячами, – подумал Авила. – Черт с ним, с Гаром Уитмарком. Пора уносить ноги».

Правым коленом он с силой пнул Кусаку в промежность. Кусака вскинул брови, но не ослабил хватку на горле Авилы. Авила пнул еще дважды и, в конце концов, добился желаемого результата. Кусака со стоном скатился с него в сторону. Авила с трудом поднялся на ноги, сделал три шага и поскользнулся. А когда снова поднялся, то услышал позади шаги Кусаки. И тут, собрав все силы, Авила помчался в сторону шоссе.

Из-за дождя очень трудно было разглядеть детали гонки двух мужчин по шоссе № 1. Но, собственно говоря, губернатора это не очень-то и интересовало, а Августин просто физически не мог наблюдать за ними. Патрульная машина припарковалась в сотне ярдов в стороне, и со своего места Джим Тайл не мог разглядеть, была ли у высокого мужчины сломана челюсть. Это мог быть просто какой-нибудь местный пьянила в промокшем костюме в полоску.

Черный джип все еще стоял возле мотеля, и патрульный решил сидеть и ждать.

Прежде чем выбиться из сил, Авила пробежал полмили. Он остановился на мосту и согнулся пополам, жадно глотая воздух. Пытался махать проезжавшим мимо мотоциклистам, но ни в одном из их ледяных сердец не нашлось места для сострадания к этому забрызганному грязью, обслюнявленному, перепачканному кровью любителю передвигаться автостопом. И совсем доконало Авилу то, что из окошка промчавшегося мимо автомобиля высунулась девчушка и щелкнула фотоаппаратом, сняв его.

«Как же болен мир, если искалеченное человеческое существо становится дорожной достопримечательностью», – подумал Авила.

А тем временем из пелены дождя показался Кусака. Шатаясь, словно зомби, он двигался по мосту. В руке Кусака держал заржавленный топор, который в качестве оружия прихватил из брошенного на обочине грузовика.

Авила умоляюще вскинул руки.

– Давай все забудем, ладно?

– Не шевелись. – Кусака поудобней перехватил топор за ручку и занес его над головой, словно кувалду.

При виде этой ужасающей картины Авила бросился вниз с моста. Падать ему предстояло всего четырнадцать футов, но, учитывая его боязнь высоты, это было равносильно падению с четырнадцатого этажа. Поэтому Авила очень изумился, обнаружив, что остался жив после такого падения.

Вода была теплой, течение сильным, и Авила позволил потоку нести себя из канала в направлении океана, поскольку у него совершенно не было сил плыть против течения. Когда намокшая одежда начала тянуть его под воду, Авила сбросил ботинки и брюки, затем вылез из рубашки. Вскоре фонари шоссе № 1 исчезли из вида, поглощенные темнотой и плохой погодой. Он ничего не видел, кроме изредка сверкавших в небе молний. Почувствовав тяжелый толчок в задницу, Авила решил, что это нос большой белой акулы, и значит, смерть неизбежна.

Но оказалось, что это всего лишь лист фанеры. Авила вскарабкался на него, как покалеченная лягушка. «Какая ирония судьбы, – подумал он, – а что, если этот спасательный кусок фанеры сорвало с одной из крыш, которые я за взятки не осматривал? Возможно, такая шутка пришла в голову Чанги».

Всю ночь, дрейфуя по течению, Авила проклинал ураган, который принес ему столько несчастий: полоумный садист, Уитмарк и, конечно же, Кусака. На рассвете дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло из-за облаков. Уже ближе к полудню Авила услышал шум двигателя. Он закричал, призывая на помощь, и увидел белую рыбацкую шхуну, которая медленно двигалась в пределах расстояния, на которое долетает крик. Авила помахал рукой. Шкипер и его клиенты, одетые в тропические наряды, помахали в ответ.

– Держись, амиго! – крикнул шкипер и резко увеличил ход шхуны.

Спустя двадцать минут прибыл катер береговой охраны и забрал Авилу на борт. Команда снабдила его сухой одеждой, напоила горячим кофе и угостила острым соусом домашнего приготовления. После того как Авила поел в полной тишине, поскольку чуткая команда не приставала с расспросами, его отвели на нижнюю палубу в небольшую каюту, где уже поджидал человек из Службы иммиграции и натурализации.

На ломаном испанском чиновник из Службы иммиграции спросил, как называется кубинский порт, из которого он отправился в плавание. Авила рассмеялся и объяснил, что он житель Майами.

– Тогда что вы здесь делали в одних трусах?

Авила рассказал, что за ним по дороге гнался грабитель, поэтому он был вынужден прыгнуть в воду с моста в Исламораде.

– Советую говорить правду, – решительным тоном предложил чиновник. – Вы явно беженец-нелегал. Так откуда вы... Гавана? Мариель?

Авила уже было собрался вступить в спор с чиновником, но тут его осенило, что нет быстрейшего пути упрятать все концы. Что его ждало в этой жизни, кроме разгневанной жены, покалеченной тещи, банкротства, мести Уитмарка и, возможно, обвинения в преступлении?

– А если я сознаюсь, что тогда? – поинтересовался Авила.

– Ничего. Допросят и, вероятней всего, отпустят.