— Ложь! — крикнул Соболь. — Я все равно узнаю, кто трогал.

В редакции учуяли запах скандала.

И тогда Благов, как обычно, спокойно сказал:

— Если вы считаете, что правильно расставленные знаки означают слово «трогать», то извольте: трогал его я по своей обязанности корректора.

И тут же Соболь бросился к Благову, крепко прижал старика к себе, троекратно поцеловал его:

— Спасибо. Вы дали мне чудесный урок. Но только жалко, что так поздно. Я чувствую себя преступником по отношению к своим прежним вещам…

А студенты в семинаре Паустовского, выслушав рассказ-воспоминание, во время усвоили очередной урок любимого мастера.

Известно, что драматург Всеволод Витальевич Вишневский был неистощимым выдумщиком. Фантазия его всегда рождалась экспромтом в соответствии с обстановкой, обликом встреченного человека и с собственным настроением. Подобных случаев, когда скромный, неведомый ему человек становился вдруг известным полярником, бесстрашным пограничником, ученым с мировым именем в его речи, тосте, экспромтном выступлении история знает немало.

Помню, в частности, рассказ кинорежиссера Ефима Львовича Дзигана, с которым мне довелось встречаться, когда в 60-х годах заведовал кафедрой русского языка во ВГИКе. Так вот он рассказал, что нечто подобное проделал с ним Всеволод Витальевич.

Они, как известно, сняли фильм «Мы из Кронштадта», принесший им неслыханный успех, что предопределило продолжение творческой дружбы.

Однажды Вишневский пригласил Дзигана к себе домой, чтобы поговорить о новом замысле.

Тот приехал.

И только начали говорить, как в дверях кабинета писателя появился не то администратор, не то руководитель какого-то клуба. Представившись, человек сообщил, что внизу писателя ждет машина и они срочно должны ехать на ранее запланированное и обусловленное с Вишневским выступление.

Вишневский не стал спорить и тут же уговорил Дзигана поехать вместе, просто «за компанию». Пока, мол, он будет выступать, и не очень долго, Ефим его подождет, а потом они вернутся и продолжат начатый разговор…

И вот они уже в клубе.

Дзиган, оставшись за какой-то стенкой, отгораживавшей его от стены, закурил. Неожиданно рядом с ним в кресло за столиком присел Вишневский, чтобы подождать вызова к аудитории.

И тут эта самая «стенка» раздвинулась, поскольку оказалась занавесом.

Аудитория встретила аплодисментами сидевших за столиком Вишневского и Дзигана. Последний от неожиданности чуть не выронил папиросу изо рта.

Тут же вскочил Вишневский и заявил, что ему доставляет огромное удовольствие представить собравшимся в зале известного героя гражданской войны, второго номера пулеметного расчета из Первой Конной и смелого братишку с Волжской флотилии. И все, что он говорил далее, конечно же, никакого отношения к биографии Дзигана не имело.

И вдруг Вишневский неожиданно остановился и представил слово первоконнику.

Что было делать? И Дзигану пришлось выкручиваться из ситуации, дабы не подвести товарища и с честью выйти из положения, созданного самим же товарищем. А положение действительно выглядело анекдотичным.

— Ну я тоже наговорил кучу такого, что зал прекрасно понял и по-достоинству оценил мою фантазию на счет того, что перед ними и рядом со мной стоит легендарный сподвижник полярного исследователя Амундсена, один из основателей буддийской философии по аграрно-индустриальному вопросу, полководец вооруженных сил племен средней Африки и пустыни Сахары и вообще замечательный писатель Всеволод Вишневский…

Писатель Гарий Леонтьевич Немченко, автор известной повести «Пашка милиция», поведал историю из жизни многотиражки на Магнитке, где он был главным редактором.

Работал с ним некто Ежиков. И вдруг подал заявление об уходе и отправился на жительство в другой город. Вскоре Ежиков дал о себе знать, прислав письмо. В нем сообщалось, что он женился на женщине, старше его на двадцать лет.

При встрече Гарий спросил Ежикова:

— Что тебя заставило пойти на такой шаг в жизни?

— Видишь ли, — ответил ему Ежиков, — жена моя заведующая кафедры иностранных языков. А я хочу изучить английский…

При встрече с нашим великим писателем Леонидом Максимовичем Леоновым я спросил, правда ли говорят, что когда ему исполнилось тридцать лет, он якобы схватился за голову и произнес:

— Боже, как я уже стар!?

Леонид Максимович улыбнулся:

— Через шестьдесят лет вспомнить, что произошло с тобой в тот момент, — нереально. Можно, конечно, подтвердить: «Да, именно так я и говорил». Но это будет неправда.

А после паузы оживился:

— Да что я со своими тридцатью годами. Вот Пушкин в свои двадцать два в письме к другу Дельвигу писал, что живет воспоминаниями. И добавлял, а чем, мол, еще жить остается под старость нашей молодости.

Василий Петрович Росляков вспомнил, как однажды на Пленуме писателей он оказался рядом с Павлом Филипповичем Нилиным.

Глядя в президиум, Нилин сказал:

— Базилек, смотри, видишь рядом с Георгием Марковым сидит человек с профилем римлянина периода упадка империи?

Росляков пояснил:

— Это Альберт Беляев. Из отдела культуры ЦК.

— Так вот он сидит на твоем месте.

— Как так.

— А так. Тебя приглашали на работу в ЦК? Ты отказался. А он нет. И вот теперь сидит на твоем месте.

По Переделкину шла группа писателей, среди которых был и Павел Филиппович Нилин.

Из-за угла соседней улицы навстречу им вышел Корней Иванович Чуковский.

— Здравствуйте, Корней Иванович, — поприветствовал Чуковского Нилин.

— Здравствуйте, Павел Филиппович! — снял головной убор Корней Иванович, проследовал дальше и скрылся в одной из калиток.

Павел Филиппович, проводив взглядом Чуковского, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:

— Ваще, если этот старичок задержится лет на пять-семь на земле, он всех обосрет, кого еще не успел…

Пройдя несколько шагов, Нилин продолжил:

— Намедни приезжала к нему одна старушка. Назвалась гимназической подругой. Повспоминали они о своей юности, попили чайку. Потом Корней Иванович со всей своей челядью пошел провожать Наденьку. Когда Наденька скрылась, челядь обратилась к Чуковскому: «Так кто же она, эта ваша Наденька?»

— Я же вам сказал, что гимнастическая подруга. Правда, в одна тысяча девятьсот шестнадцатом годе она вышла замуж за известного санкт-петербургского гомосексуалиста, который на вторую ночь бежал от ее в ея чулках.

Лидия Николаевна Сейфуллина прославилась своими повестями «Перегной» и «Виринея». Нередко ей приходилось встречаться с Алексеем Максимовичем Горьким, который поддерживал талантливую писательницу. Нередко он делился с нею и какими-то личными неурядицами.

И вот однажды из его уст она услышала такую жалобу на житье-бытье:

— Понимаете, меня сейчас все избирают почетным — то булочником, то пионером. Завтра собираюсь осмотреть сумасшедший дом… Боюсь, как бы не вернуться оттуда почетным… сумасшедшим.

Среди многих баек о Михаиле Аркадьевиче Светлове существует и такая.

Уезжая отдыхать и творить в Дом творчества Коктебель, Светлов договорился с директором издательства «Советский писатель» Николаем Васильевичем Лесючевеким. что тот через десять дней переведет ему деньги за выходящую в издательстве книгу.

— Только уж не подведи, Николай Васильевич! Мне там ребят надо будет угощать, да и самому немножко пображничать не мешает.

— Не волнуйся. Михаил Аркадьевич, как договорились…

Но минуло десять дней. Потом две недели. А денег, обещанных директором издательства, на его имя не поступило.

Кипела в душе обида и жаждала воплощения в самое крепкое слово. Но такого слова почта не пропустит. И тогда Светлов находит формулу для выражения своего возмущения.