— Да, это уже не по-казахски.

И после паузы добавил:

— Но еще и не по-русски…

Автор известной «Гренады» и «Песни о Каховке» Михаил Светлов и писатель Юрий Олеша — автор романа «Зависть» бражничали в ресторане «Националь».

Уже изрядно подвыпившими, они вышли из зала и возле входной двери Светлов прислонил Юрия Карловича к стене и сказал:

— Юра, стой и не шевелись… А я мигом за такси…

Через некоторое время Олеша открыл глаза и увидел перед собой человека в черной форме, расшитой золотом, с золотыми пуговицами.

— Швейцар, произнес Олеша. — Такси…

— Я не швейцар, — ответила фигура в черном с золотом.

— А кто же?

— Я адмирал.

— Тогда катер! — приказал Олеша.

Шестого июля 1928 года Алексей Максимович Горький, вернувшийся в СССР отправился в поездку по стране, чтобы воочию убедиться в переменах, происшедших на родной земле. Его путь пролегал через Курск, Харьков, Запорожье, Крым, Ростов-на-Дону, Казань, Нижний Новгород и многие другие города.

После возвращения в Москву жаловался близким:

— В каждом городе, на каждом вокзале как будто одни и те же люди и говорят как будто одно и тоже, и теми же словами. На одной из таких встреч баба в красной косынке заявила: «Товарищи! Перед вами пролетарский поэт Демьян Бедный!» Но тут кто-то крикнул ей в ответ: «Дура! Бедный — толстый, а Горький — тонкий».

И улыбнувшись, Горький добавил:

— Знают, черти полосатые, литературу. Знают…

Исаак Бабель, которого знают по его «Одесским рассказам» и «Конармии», прослышал о трудном материальном положении критика Петра Сторицына, который отличался тем, что всячески где только можно было говорил про Бабеля всякие гадости.

И вот Бабель решил дать Сторицыну червонец.

Осуществляя замысленное, сказал:

— Деньги, Петр Ильич, как вы знаете, даром не даются. Клевещите на меня, пожалуйста, если это доставляет вам удовольствие. Но клевещите до известного уровня. Давайте установим уровень…

На поэтическом семинаре Михаила Аркадьевича Светлова в Литературном институте имени А.М.Горького обсуждали стихотворение кого-то из симинаристов. И одно из представленных в подборке стихов в целом понравилось всем, включая и мастера. Только одна строчка, по общему мнению, выбивалась своей инородностью. Она не согласовывалась с общей тональностью стихотворения.

— Ну, это ерунда… Подумаешь, строчка, — горделиво поглядывал на своих товарищей автор.

— Напрасно вы так полагаете, — отреагировал на слова семинариста Михаил Аркадьевич. — Хотите, я вам популярно объясню, что такое несовершенная или неудачная строка?

Представьте себе, что вам очень захотелось по малой нужде. Вы огляделись, увидели перед собой телегу со стогом сена, забежали за нее и с удовольствием стали освобождаться от ненужной жидкости. А телега тем временем со стогом сена тронулась. А вы не заметили этого а продолжаете ловить кайф. Вот это и есть неудачная строка…

Как-то во время очередной нашей встречи Григорий Иванович Коновалов серьезно заметил:

— Знаешь, во мне что-то сталинское стало прорезаться.

— Как так?

— Вчера заседание секретариата было. Все говорили, говорили. Особенно Бондарев. Мне надоело слушать, я стукнул кулаком по столу и сказал: «Будя! Юрий Васильевич заморился!» И ты знаешь, секретариат закончился…

Из курьезнейших эпизодов, рассказанных Михаилом Годенко, запомнившихся ему в жизни редакции журнала «Октябрь», был и такой.

Федор Иванович Панферов вел заседание редколлегии, на котором присутствовали Брайнина, Коптяева.

Вдруг в дверях показалась рука с пузырьком.

Федор Иванович прервал свое выступление и обратился к тому, кто был в дверях:

— В чем дело. Боря? Что случилось?

Боря был водителем у Федора Ивановича.

— Да вот… Опоздали… С анализом. Лаборатория только до одиннадцати принимает.

— Да не волнуйся, Боря, — успокоил его Федор Иванович. — Пересцым, пересцым…

По-разному готовятся студенты к экзаменам. Кто сам читает программный материал, а кто пользуется методом фольклора, когда выслушивает содержание произведений от товарищей. Вот таким образом подготовленный студент вытащил билет, в котором значился вопрос «Вс. Вишневский „Оптимистическая трагедия“.

Он решил отвечать без подготовки.

Бодро и вдохновенно начал с общих фраз о выдающемся произведении, о его сценической и кинематографической судьбе.

Сделав паузу, продолжил:

— Краткое содержание трагедии такое. На корабль пришла женщина и украла кошелек. Ее поймали. Завернули в брезент. Выбросили за борт. И корабль пошел…

Принимавшие экзамен соответственно отреагировали на это «краткое содержание».

— А почему пьеса названа «Оптимистическая трагедия»? — сквозь слезы спросил один из экзаменаторов.

— Так ведь корабль-то пошел…

Журнал «Сельская молодежь» находился на четвертом этаже издательства «Молодая гвардия», куда нередко спускались мы с пятого и делились с коллегами равными новостями. Так вот «селяне» рассказали, в частности, об очередном вояже их спецкора Петра Скобелкина в Вешенскую.

Так случилось, что он чем-то пришелся по душе Михаилу Александровичу Шолохову. И тот каждый раз во время его приезда приглашал Петра к себе в дом.

— Недавно, — говорили ребята, — Петя вернулся из Вешенской и рассказал, что сообщил Михаилу Александровичу о том, что он, наконец, женился.

— А сколько тебе? — спросил Шолохов.

— Сорок с небольшим, — ответил журналист.

— А я бы, Петя, — сказал Михаил Александрович, — женился в двадцать, но с большим.

В Доме литераторов сидела группа поэтов и шумно бражничала в буфете. Среди них был и Егор Исаев. А через буфет пролегал путь в солидные организации, включая и партком.

Неожиданно в зале появился Сергей Петрович Антонов, автор известных «Поддубенских частушек», повести «Дело было в Пенькове». Он направлялся в сторону парткома. Увидев его, Егор Исаев из-за стола крикнул:

— Сережа, ты не Чехов, не Чехов…

Тот смущенно пожал плечами и прошел мимо.

Через некоторое время ему предстояло возвращаться тем же путем. Он осторожно, почти крадучись, пробирался к выходу, дабы не услышать, кем он еще не является.

Но тут опять послышался голос Исаева:

— И не Горький, не Горький…

В профкоме издательства поручили писателю Федоровскому Евгению Петровичу в канун Нового года выступить перед ребятишками издательских работников в роли Деда Мороза. Достали реквизит, нарядили. Все пришлось впору.

И вот в канун празднования Елки в детском саду он отправился на выделенном ему «Москвиче» по адресам работников, где в семье были малые ребята. Каждому из ребят он привозил подарки. Благодарные родители, знавшие сослуживца, подносили ему по лафетничку беленькой. Под конец поездки он уже был изрядно начитанным. А наутро ему надлежало прибыть в детский сад на праздник Елки и поздравить ребятишек с наступающим Новым годом…

Евгений Петрович буквально заставил себя подняться.

Сполоснув лицо, надел на себя форму Деда Мороза. Вышел на улицу. Было довольно прохладно. На улице стало немного полегче. «Москвича» еще не подали.

Чтобы поправить здоровье, отправился в ближайший магазин. Купил две четвертинки, или, как он говорил, двух «малышей», сунул их в карман шубы: после представления они будут кстати.

Подошла машина, и он отправился в детский сад.

У входа его встретила директор и попросила подождать: ребята должны привести себя в порядок, нарядиться в новогодние костюмчики зайцев, лисичек, белочек.