В литературе есть вечный, «кочующий» сюжет «блудного сына». Схема сюжета известна всем. Юноша полон фантазий о чудесных дальних странах, где только и возможно обрести полноту счастья. В поисках страны с молочными реками и кисельными берегами он преодолевает массу препятствий: завоевывает дальние страны, пробирается через смертоносные джунгли, тонет в бушующем океане, словом — проходит инициацию жизни. И вот пройдено полмира, огонь, вода и медные трубы, а чаемого счастья все нет. Героя вдруг нестерпимо тянет домой. И вот, после долгих странствий, он видит вдали маленькую пристань родного городка, и слезы застилают глаза. Он видит покинутых и повзрослевших друзей, он встречает постаревших родителей и с горечью понимает, что счастье, за которым он отправлялся в тридевятое царство, было дано ему от рождения. Это счастье — отчий дом.

Для нас как для народа этим отчим домом была наша историческая государственность, икона нашего государственного бытия — Святая Русь. И для обретения простого человеческого счастья всем нам в частном и общем порядке надо отказаться от прогрессистских утопий и внимать призыву архимандрита Константина Зайцева, написавшего после национальной катастрофы 1917 года о том, что нам надо бежать не вперед, но, наоборот, круто назад — назад в родную историю, назад в Отчий Дом традиции. Где же обретается погребенный под мусором веков фундамент нашей традиционной государственности?

В отечественной истории был длительный период сложения и расцвета традиционных институтов власти, которые были, в свою очередь, бездумно разрушены европейским реформаторством времен Империи. Вопрос этот заслуживает рассмотрения, и начнем мы смотреть на него извне, «из-за бугра», как, увы, стало для нас привычнее.

С мыслями философа И.А. Ильина о фундаментальных основах государства традиционного типа по-своему резонируют идеи Освальда Шпенглера, высказанные им в замечательной и до конца не оцененной в русских правых кругах работе «Прусская идея и социализм». Не вдаваясь в монотонное цитирование, возьмем лишь то, что свободно, без всяких натяжек, могло бы выйти у этого же автора с названием на титульном листе «Русская идея и социализм». А преобразовав под таким углом зрения его идеи, позволим себе некоторые замечания, которые действительно характеризуют русскую традиционную государственность.

Только оговоримся сразу, что социализм Шпенглера противопоставлялся в его работе социализму Маркса. Шпенглер совершенно справедливо считал, что марксизм незаконно узурпировал этот термин для определения своей прогрессистской утопии, построенной на умозрительной картине классовой борьбы и акцентирующего исключительное внимание на вопросах экономики, не являющихся вопросами первостепенной важности для традиционного сознания и для традиционного понимания социализма, каковым обладал не только Шпенглер, но и ряд выдающихся ученых того времени. Лишь вкратце отметим, что и выдающийся отечественный мыслитель К.Н. Леонтьев усматривал для грядущей России возможность построения государства на социалистических принципах, в которых он видел возможность творческого возрождения «нового феодализма», говоря словами Бердяева, построения такого государства, которое будет увенчано институтом монархии. Марксистский социализм по Шпенглеру — это еретическое направление всей социалистической мысли человечества за многие века ее подспудного существования. Отсюда и современный буржуазный этатизм (а равно и этатизм советской эпохи) Шпенглер понимал как искажение традиционного института государства. Современный этатизм — это тотальное вторжение государства в те области, которые традиционно были для него вторичными, вкупе с полным пренебрежением всем тем, что и составляло его главную священную задачу в качестве религиозно санкционированной организации бытия социума.

В традиционном государстве человек всегда стоял на службе, понимаемой им как религиозный долг, послушание. В современной этатистской государственной машине человек у государства в коммерческом найме.

С незапамятных пор живет в русском народе укорененное державное сознание того, что государственное тягло — это осознанное подчинение единичного целому, в котором сосредоточено наше самое дорогое и святое достояние, наше сокровенное наследие, которое отличает нас от всех иных народов. Мы — другие, и этот факт есть краеугольный камень нашей национальной истории. Если француз, кем бы он в реальности ни был, в душе всегда мещанин и буржуа, немец — всегда рабочий, а англосакс — предприниматель и торговец, то идеальный русский психологический тип — воин и крестьянин. Именно таковым и было подавляющее большинство наших пращуров. Читая древних авторов, которые описывали славянское население Поднепровья как земледельцев, перепоясанных мечом, мы понимаем, что именно этот тип поселенца и воина породил два основных сословия Московской Руси — дворянина-воина и землепашца.

Усвоив базовый факт того, что все население Московии было не совсем сословным, а скорее функционально разделенным, но, в сущности, равно включенным в ткань государства, разнящимся в правах и обязанностях, но и не отчужденным вовсе от государственного организма, с религиозно осознанным равенством в тягловом служении религиозно-государственной идее, двинемся дальше. Повторим вслед за Шпенглером парадоксальную мысль: «Республиканская форма правления не имеет ничего общего с социализмом, в особенности прусского, да и древнерусского типов». В действительности либерально-демократический парламентаризм и авторитарный социализм не являются чем-то новым в политической истории человечества. Это есть лишь обновленное в своей практике базовое проявление двух типов древних жизненных укладов народов, свойственных каждому в отдельности и не передаваемых от одного к другому. Русский государственный инстинкт свидетельствовал о том, что источником всякой земной власти является Всевышний. На земле же его представителем является монарх, олицетворяющий собой делегированную теократию, своего рода глава исполнительной власти, полученной Свыше, через церковное таинство миропомазания. Таким образом в России издревле сложилась особая политическая система, которую не грех назвать «теократическим авторитарным социализмом». Государство понималось русским национальным инстинктом как общее религиозное послушание, причем суверенность его несомненна, когда в нем правит православный Государь и все частное подчинено целому, имеющему не земную, но божественную инвеституру. Царь — это первый по рангу слуга Божий. Такой теократический и авторитарно ориентированный социализм, монархический по своей природе. Самая ответственная должность в таком организме и самая ответственная служба — у монарха. Однако он является не только слугой первого ранга, но и гарантом того, что вся система, весь организм будут едиными в своем служении и в своей национальной воле. Слугами Божьими являются и все его подданные. В таком государстве каждый служит на том месте, на которое он призван к служению фактом своего рождения. Из этого следует, что его место и ранг не есть акт сословной несправедливости, но исключительно промысел Божий. Собственно говоря, в стране профессиональных воинов-чиновников и крестьян, из которых составлялось и духовенство, белое и черное, нельзя было четко определить жесткие сословные рамки, как это было в Западной Европе. И уж подавно в этом достаточно гомогенном социальном организме не выделялось ни третье сословие, ни четвертое. Отсутствовали сами предпосылки того разделения национального организма, которые привели, например, во Франции к крушению монархии и созданию парламентской республики третьего сословия.

Наверное, не случайно февральский либеральный опыт в России закончился не просто крахом, но созданием жесткой парамонархической тоталитарной системы. Выбирать можно форму, внешний покров, но не дух народа. Можно написать и принять любые конституции, но важно только то, что извлекает из писаных и неписаных законов национальный инстинкт. Народ, исстари воспитанный в определенном духе, не может измениться, даже если он на время поддается самообману. Русская исконная государственная идея — это особое ощущение жизни, особый инстинкт и воля, невозможность поступать иначе, совокупность уникальных духовных и душевных свойств, с глубокой древности сформировавших наш народ. Особый земский строй воспитал в русском человеке допетровских времен чувство личной независимости и ощущение значимости сверхличной общности, ставших основой «теократического социализма».