Нельзя нам забывать и то, что Русский Царь должен изначально расти и воспитываться в русской семье. Русский язык должен быть для него первым и истинно родным для формирования его первичной языковой личности в рамках определенной лингво-национальной самоидентификации. При других вариантах такой человек не сможет стать истинно русским. И если в эпоху Империи, когда живо было мощнейшее поле русской традиции, когда непоколебим был авторитет Церкви, можно было надеяться, и не тщетно, на неминуемую русификацию, при наличии желания, кандидата на русский Трон из любого немецкого захолустья, то в эпоху упадка и вырождения русскому народу нужен такой верховный вождь, который сам будет более русским, чем все мы, вместе взятые, — национальные калеки, пережившие советчину. Глубинный национальный русский архетип видит Государя не иначе, как богатыря на Троне или как святого. Прилежный мещанин на Троне глубоко чужд русским представлениям о неотмирной природе монархической власти.

Справедливости ради надо отметить, что за Кириллом Владимировичем ретроспективно должна быть признана определенная правда, о которой мы уже говорили и скажем еще раз, в его политических демаршах 1922–1924 годов. Действительно, зная, что более 80 % Русского Зарубежья — это убежденные монархисты, и понимая тот непреложный факт, что монархия — это не абстрактная общеполитическая доктрина, но она должна воплощаться в конкретной личности, он лично поднял знамя Русской монархической государственности. По большому счету, тогда, по разным веским причинам, никто не решался этого сделать вот так, напрямую. И шаг Кирилла Владимировича, шаг по принятию на себя определенного служения в качестве личной ответственности за судьбу Российского Трона, стимулировал само развитие монархического правосознания в эмиграции. Вообще говоря, Великому князю стоило бы остановиться на том рубеже, когда в 1922 году он объявил себя местоблюстителем Престола, и он вошел бы в анналы отечественной истории как безусловный нравственный лидер монархического возрождения. И может быть, его прегрешения перед Троном и святым Императором Николаем были бы ему прощены. Но Кирилл Владимирович пошел дальше, и, провозгласив себя самого Императором, он не только нарушил все законы о наследии Престола, но внес пагубнейший раскол в русское монархическое движение. Будучи непризнан всем Домом Романовых, вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, женой Императора Александра III, всеми участниками Всезарубежного русского съезда 1926 года, он фактически поставил себя в оппозицию всей правой монархической части Русского Зарубежья. Никакого Божиего промысла в самопровозглашении себя Императором увидеть не удастся даже самым отчаянным «кирилловцам», зато от ленинского «керженского» мятежного духа здесь очень много. Это самопровозглашение шло вразрез вообще со всеми традициями Русской монархической государственности и находит себе аналогии только в деятельности Лжедмитриев. Не случайно русские монархические круги после этого акта произвола сплотились вокруг фигуры дяди последнего Царя, Николая Николаевича. Пусть он также нес определенную вину за свою позицию в деле отречения Государя Николая Александровича, но зато всегда был любим армией, в том числе и за свои славянофильские убеждения.

Династия Романовых устранилась от Белой борьбы. В этом была правда. Гражданская война вроде бы не дело династии, но ведь давно не секрет, что это была не гражданская война в собственном смысле слова. Это была война честных русских патриотов с мировым интернационалом, а не с политическими противниками из другого русского лагеря. Война велась христианами против сил антихриста, против откровенных богоборцев, поэтому самоустранение династии из этой борьбы отнюдь не красило ее в глазах массы русских монархистов. Николаю Николаевичу это простили в силу его личной популярности у военных, но вот другим простить не могли. Отсюда у военной русской эмиграции, у правых кругов при всем их монархизме такое недоверие к оставшимся Романовым и к их претензиям на Трон.

И наконец, последнее для этой части. Перед Второй мировой войной правая русская эмиграция сплотилась около Владимира Кирилловича. Это был вынужденный шаг. Все понимали, что перед лицом грядущих эпохальных перемен необходимо единство и необходим символ этого единства. Справедливости ради надо сказать, что в тот самый момент Владимир Кириллович, не в пример многим иным представителям Императорской фамилии, четко и недвусмысленно исповедовал монархический идеал. Но увы — и он не оправдал надежд честных русских монархистов и своим браком с разведенной с банкиром Кирби женщиной полуеврейского происхождения, Леонидой Георгиевной, окончательно перечеркнул все надежды русских монархистов на объединение вокруг одного из возможных наследников Престола, которому уже были готовы простить грехи его деда и отца. Отныне при выборе кандидата в русские Цари наши взоры не могут вообще обращаться в сторону Кирилловичей. После всего того, что они вытворяли, начиная с Кирилла Владимировича с его революционным экипажем и не менее революционным предательством своего законного Монарха, после всевозможных нарушений царской воли последнего Императора, после совершенно преступного брака Владимира Кирилловича с женой человека, сопричастного к разрушению Русского Царства, взирать на эту фамилию как на претендентов на Святой Русский Трон абсолютно безнравственно. Этим мы попираем святую память Царя-мученика.

В 1997 году мне уже приходилось писать еще об одном зловещем монархическом проекте для России. В частности, эта тема была освещена в альманахе «Лабарум» за 1998 год. Ей же посвящена замечательная статья В. Акунова и В. Карпеца в газете «Просветитель» за № 3 от 2005 года — издании опричного братства преп. Иосифа Волоцкого. Речь идет о том, что в кремлевских кулуарах вынашивается проект о реставрации Российского Трона под упитанный зад Майкла, герцога Кентского. Майкл Кентский официально является крупнейшим акционером международных нефтяных компаний, а неофициально занимает видное место в табели о рангах среди виднейших масонов современности. Все это делает его человеком, весьма заинтересованным в таком «аппетитном» проекте. Определенная кощунственность здесь усматривается даже на символическом уровне. По древним православным преданиям, род Романовых начался Михаилом на Троне Российском, Михаилом же и закончится. Библейские пророчества о спасителе народа Божия Михаиле только усиливали веру православных людей в возможность воскрешения истинно православной монархии в России под скипетром Михаила II. Ужели чаемым избавителем окажется Майкл-Михаил? Издевка, достойная дьявола — обезьяны Бога. Поистине обезьяний монархический проект. Такого ли спасителя чает православный люд?!

Но здесь важно отметить и некоторые существенные детали. Во-первых, Майкл Кентский на удивление хорошо говорит по-русски. Не хуже некоторых депутатов Государственной думы. Спрашивается, зачем он столь хорошо и добросовестно учил язык, который для среднего европейца есть «китайская грамота»? Видимо, сам проект «Майкл Кентский = Михаил II» готовился давно, и не в границах бывшего СССР. Безусловно, сей проект — альтернатива «кирилловским» притязаниям. Спрашивается, почему? Да, видимо, на Западе уже давно стала понятна вся смешная мелкотравчатость этой публики, на фоне которой холеный аристократ Майкл выглядит много солидней. Но само появление подобных проектов есть прямое следствие деятельности потомков Кирилла Владимировича, чья дутая легитимность на весах мировой закулисы оказалась много легче легитимности Майкла Кентского. Так что и этот псевдомонархический антихристов проект, подробнее описанный нами во вступлении к данной книге, на совести «императрицы» Марии и ее матери Леониды. Хотя, конечно, им с этим согласиться очень сложно по причине общей политической недалекости вышеозначенных особ.

Итак, для преодоления современной постсоветской бесформенной и политически импотентной Эрефии нам нужен не просто некий царь-государь типа болгарского Симеона, или румынского Михая, или Майкла — короля бензоколонок, озабоченных проблемами уютного европейского общежития, но истинно русский национальный вождь. Более того, прежде всякой монархии нам нужен именно национальный вождь. Можно спорить, кем он должен быть: русским Наполеоном или русским Хомейни, ведь задачи, которые встанут перед ним, потребуют от него быть и Наполеоном и Хомейни в одном лице, и даже более того. Он должен будет водить русский народ в «Синайской» пустыне, пока не вырастит принципиально новое духовное поколение, способное во всей полноте воспринять монархизм как неотъемлемую часть Церковного предания. Только после испепеляющего жара пустыни из глины и навоза современного постсоветского русскоязычного этнографического материала может блеснуть металл новой аристократии Последних времен, готовой к последнему Крестовому походу за Троном для Русского Царя.