Не лишним будет сделать и такое замечание. Катакомбная Россия жила и сохраняла свой потаенный лик для грядущего проявления не в последнюю очередь и потому, что в СССР не дробили единую, доставшуюся в наследство от Империи властную матрицу государственности. «Власть», похищенная из живого тела национальной государственности и заключенная в новую форму полой сферы, под аббревиатурой СССР, разверзнувшейся темным небом над вечной Россией, как бы сохранялась, а иногда и преумножалась, для того чтобы в будущем у политически здорового и зрелого народа была возможность вновь вернуть ее в свое природное тело, отвоевав «животворящую энергию» власти, разбив стеклянную сферу, придавившую историческую Россию под своей тяжестью, но не убившую ее.

И вроде бы благодатная влага освобожденной «власти», пролившись над высохшей от большевистского безвременья Россией, должна дать всходы новой национальной жизни под новым небом. Но этого пока не происходит.

Современная болезнь России заключается в том, что, начав возрождение форм национального бытия в условиях новой государственной структуры, мы сталкиваемся с феноменом разделения властных полномочий демократического государства. А феномен этот разрушает исторически сложившуюся властную матрицу страны, сложившуюся издавна и пережившую не только крушение исторической государственности, но и долгий тоталитарный период национальной деградации, не давшую дойти этой деградации до критической отметки тепловой смерти национально-культурного организма государствообразующего народа.

Поставив такой неутешительный диагноз, вернемся, однако, на привычное православному и, шире, — русскому человеку поле рассуждений, свободное от искусственных схем и построений, без которых, однако, не всегда можно обойтись. Да и не всегда нужно непременно обходиться, особенно когда мысль отвлеченная нуждается в условно иллюстративном материале.

Государство пронизано сакральностью исторического бытия, священные институты пронизаны государственностью. Иными словами, истинное государство и истинная Церковь — это единый живой организм с разнящимися функциями, по природе своей неразделимыми. Правды ради отметим, что такое традиционное единение государства и религиозных институтов вообще было характерно для всех древних традиционных сообществ.

Истинная власть всегда обладает абсолютной силой и абсолютным авторитетом как делегированная теократия. В таком случае необходима ее преемственность, ответственность высшего порядка, о которой мы говорили выше, ее легитимность и священная санкционированность, которая достигается исключительно наследственной передачей всей полноты власти, что невозможно вне истинной монархической государственности вообще. Церковь всегда отдавала себе ясный отчет в этом и закрепила это понимание на Константинопольских Церковных Соборах. Монархическая власть стала неотъемлемой частью Церковного предания, которое верующие люди воспринимают всецело как Двуединый источник веры, наряду со Священным Писанием. Об этом сейчас не любят вспоминать церковные чиновники, готовые формулировать любые социальные доктрины под любую власть, иными словами — до сих пор молятся «за благословенное временное правительство…». Строчная буква в названии правительства, за которое возносятся молитвы современных пастырей, неслучайна, хотя начало такой духовной гуттаперчевости было положено именно тогда, когда это правительство писалось с заглавной буквы.

Ныне понятие государства подверглось окончательному запутыванию. В силу этого обратимся к филологии и кратко проанализируем, а что же из себя представляет слово «государство», каков его изначальный семантический, смысловой корень.

Прежде всего, слово «государь» происходит от более древней славянской формы — господарь, которая и ныне фиксируется в славянских языках. Не будем бояться обвинений в привлечении сомнительного для научных выкладок подхода с позиций «народной этимологии» и скажем уверенно, что «господарь» есть в семантическом смысле тот, кто получил дар от Господа, и даром этим является всеобъемлющая власть. Безусловно, для христианских государей этот дар был еще и «ответственным заданием». Не лишним будет вспомнить и вежливую форму обращения к вышестоящему на социальной лестнице человеку в императорской России «господин». Не будем сейчас говорить о том, что из вежливости так называли и просто незнакомых людей, хотя и не только из вежливости. «Господин» — это в определенном смысле еще и некто Господень, Свыше поставленный над нами. И эта общественная иерархическая лестница господ имела в традиционном обществе самого последнего господина на вершине — государя. Далее был уже только Господь. В практическом смысле русское «государь» совпадает с греческим словом «монарх», т. е. самодержец. Если исходить из той простой мысли, что слова всегда и везде должны отражать реальность, навечно закрепленный за ними смысл, то государство есть прежде всего и только — самодержавная монархия. Или это не государство в самом точном и исчерпывающем смысле слова!

Современные монархии мира есть не что иное, как обычные республики. Власть в них принадлежит не государю, а узурпировавшим его монаршие полномочия ветвям власти — «исполнительной», «законодательной» и «судебной», чьим самым верным зримым воплощением был, есть и будет трехголовый Змей Горыныч русских былин — личность, далеко не случайно наделенная мудрыми предками всевозможными отрицательными чертами характера.

Важно учитывать и такой аспект проблемы. В силу беспрецедентно заниженного, а по сути — отмененного избирательного ценза (нынешние возрастные ограничения можно не считать) все современные республики, или, выражаясь на языке мудрых эллинов, демократии, имеют сильнейший охлократический оттенок (в современном российском варианте — охло-олигархический). Поэтому применение четкого термина «государство» к современным государственным образованиям с чисто юридической точки зрения также неправомерно.

Аристотель допускал три варианта управления полисом — монархия, аристократия и демократия. Отметим, однако, что полис древних греков нельзя приравнивать к полноценному государству. Это скорее всего высшее из возможных состояние общины, в данном случае — территориальной. Тот же Аристотель видел, что полисная монархия вырождается в тиранию, полисная аристократия быстро превращается в олигархию, ну а полисная демократия становится пошлой охлократией. Современные антитрадиционные государственные образования показали, что в них охлократия, олигархия и тирания идут рука об руку, будучи перемешаны в самых причудливых комбинациях. Пример послереволюционной России дает тому множество ярчайших, просто эталонных примеров.

Но форма правления — это еще далеко не все, чем исчерпывается само понятие государственности. Ныне произошла подмена важной сути государства как такового. Исторически и метафизически государство — есть политическая составляющая земной жизни человека. Не экономические, но исключительно политические предпосылки лежат в основании любого истинного государства. Homo politicus есть нормальное состояние человека и гражданина, реализовывающего себя в рамках государства. Homo economicus — чудовищный проект по отчуждению человека от самого института государственности. Человеку экономическому государство не нужно, ведь оно для него источник расходной части, но никак не доходной. Не случайно сейчас вся политика, в сущности, подменена экономикой. Точнее, исконное понятие политики сведено к экономике. Материалистически понимаемое благосостояние граждан ныне оказывается для властей предпочтительнее (по крайней мере, на словах), чем духовное, нравственное и политическое воспитание вверенных им людей.

И тут мы вправе задаться вопросом: а что, собственно, понимают под властью те, кому она вроде бы сейчас принадлежит, каковы их философские взгляды на государство?

Говоря об архетипе государственности, мы подразумеваем существование некоего канона, выражаемого через набор определенных традиционных институтов власти и их иерархическую структуру. Сохранением знаний о священных «началах», истоках всего существующего, занята Традиция. Форма сохранения и трансляции этой Традиции облечена в канон. Исторически сохранение канона обеспечивалось следованием определенному архетипическому образцу, который воспроизводил изначальную сакральную константу земного бытия. Канон являлся принципиальным условием функционирования определенного священного или культового пространства, выраженного определенным же государственным образованием или храмовым комплексом соответственно, и играл роль существенного организатора и регулятора социально-политической жизни человеческих сообществ. Канон организовывал «топос», если под «топосом» мы прежде всего понимаем священное местоприсутствие. Если говорить о каноне царства, то важно при этом помнить, что, по замечанию современного исследователя «топоса» культовых комплексов Шкурова, «возникновение своего эпистемологического поля в каждой отдельной религиозной культуре предусматривает акцентированную и разнообразную комбинацию топологических признаков, логику спряжения форм и смыслов». Он же считает, что «каждая отдельная вероисповедная доктрина, отправляющаяся от своего Св. Писания, способствует утверждению комбинаторных особенностей, группировок и перегруппировок топологического смысла» всей социальной системы. Из понимания канона вырастает и понимание заданной парадигмы развития и существования культурно-исторической общности, парадигмы, понимаемой как теоретическая модель, представленная через эталонный образец, выраженный в священном каноне. Духовная традиция, в таком случае, становится решающим фактором интерпретации и ретрансляции «внутренних смыслов» системы, ее внутреннего духовного содержания внешней материальной среды. Таким образом, традиционный подход к построению сакрального пространства социума предусматривает не просто реконструкцию, но постоянное возобновление исторически сложившихся основ и принципов системы, которые сохраняются благодаря взгляду на каноны как на сакральные константы бытия. Историческое сохранение канона обеспечивается неуклонным следованием определенным образцам, имеющим своим истоком седую древность и обладающим определенной знаково-символической системой, выражаемой мифом. Таким образом, в истории становления и развития традиционного общества и государства всегда, при всех эволюционных изменениях, содержится определенный канонический алгоритм. И в этом смысле мы можем говорить о канонической государственности или прямо о государственном каноне.