Но есть и еще один примечательный парадокс современной политической и экономической ситуации в России. Не секрет, что в государстве, которое на словах озабочено исключительно экономическими проблемами, совершенно невозможно заниматься частным бизнесом. Оно в лице чиновничества не только душит поборами частную инициативу, но и не дает ей жить вообще. Дело в том, что современная власть в России видит себя исключительно в роли распределителя денежной массы и кондуктора ее движения. Частный бизнес — невыносимый конкурент для сегодняшней окологосударственной корпорации на этом, столь дорогом во всех смыслах, поприще. Поэтому и нет для частной инициативы большего врага, чем современный корпоративный клан, узурпировавший государственную власть. Либерализм же, вопреки всем заверениям, есть тормоз на пути развития такой инициативы, поле внеэкономического соперничества индивидуумов и групп, которое лукаво называется рынком. Честное экономическое соревнование возможно только в сильном государстве с независимой от партий и выборов авторитетной и наследственной властью!

Еще античные философы убежденно говорили, что править в государстве должны лучшие. Никто никогда с этим не спорил. Демократия могла бы заслуживать поддержку у сторонников традиционной государственности, коли она могла бы по природе своей осуществлять подбор и продвижение наверх лучших людей. Но, увы, — вся история человечества свидетельствует о том, что демократия, возведенная в государственный принцип, осуществляет набор не лучших, а худших, неминуемо становясь охлократией. С другой стороны, аристократия, предоставленная самой себе, вырождается в олигархию, которая неминуемо срастается с подпирающей снизу охлократией, поэтому мы имеем в РФ, да и в Европе, то, что имеем. Подлинной же аристократией в государстве может быть та, которая не вырождается и не вредит общегосударственному делу, поскольку открыта для вхождения в нее лучших сынов народа.

Что же может уравновесить, сохранить и соблюсти здоровую меру в столь необходимых для общественной и государственной жизни институтах демократии и аристократии? Только монархия. При этом и сама она нуждается в подлинной аристократии, которую подлинная демократия подпитывает снизу лучшими сынами народа, чтобы не выродиться в тиранию!

Для истинного государственного деятеля важно духовное и нравственное качество личности. В этом его государственная политическая ценность. Разве может партия, сословие или класс, исходя только из своих корпоративных интересов, выдвигать наверх столь уникальный человеческий материал? Никогда! Государственное дело ищет единого, общего, всенародного интереса, а не частных вожделений. Народный же интерес не может определяться только из политических пристрастий группы или индивидуума. Он вообще непознаваем вне длительного исторического процесса и не может быть составлен из арифметической суммы потребностей дня. Тоталитарный владыка, халиф на час, не способен выявить это народное благо из опыта своего правления или из своих политических убеждений. Интерес народа есть сокровище долгого исторического опыта этноса на его путях к высшим, религиозным идеалам. Подобное благо может быть правильно оценено только такой верховной властью, которая сама проходит с народом долгим историческим путем побед и поражений, удач и трагедий — исключительно наследственной монархической властью!

Россия как национально-политическое явление была создана сильной государственной властью. Строго говоря, само выражение «сильная власть» должно считаться странным и излишним, ведь власть сама по себе есть общественно-обособленная и организованная сила. В этом ее сущность и назначение. Власть есть средоточие и живое воплощение уполномоченной через инициацию религиозным институтом (в нашем случае Церковью) могущественной по ее неземному происхождению воли, которую все признают, уважая и почитая ее, особым институтом (несть власти не от Бога). Власть и сила в этом контексте синонимы.

Русский народ от начала своего национального бытия был поставлен перед выбором: или сильный государственный центр в лице самодержца, или распыление на дорогах истории. Сильная власть — не есть власть тоталитарная, чьи внешние атрибуты силы и принуждения лишь свидетельствуют о ее слабости и внутренне осознанной «неканоничности». Сила власти, прежде всего, выражается в ее духовно-государственном авторитете, опирающемся на священные принципы властвования. Сила власти — в ее духовном достоинстве, правде и религиозно осознанной ответственности.

Говоря о традиционной государственности, мы не имеем в виду некую схему или научную абстракцию, не имевшую или не имеющую практического воплощения в действительности.

Традицией же мы условимся называть мировоззренческий комплекс, систему четких представлений, определяющих религиозную, политическую и хозяйственную деятельность человеческих коллективов. Такой органически взаимосвязанный комплекс представлений, который имеет в своем основании фундаментальные духовные и нравственные ценности, находящие свое оформленное воплощение в религиозной системе данного сообщества и в ней же обнаруживающие константу своей поведенческой мотивации во всех сферах жизни, бытийную санкционированность Свыше.

Традиционализм отличается в корне от консерватизма тем, что имеет своим сокровищем и духоносным центром не ценности прошлых эпох, а вечные, духовные надвременные идеалы, определяющие как прошлое народа, так и его будущее максимально возможным воплощением этих идеалов конкретным этносом в исторической, земной реальности.

Следует также разделять социальную утопию и традицию, к которой общество обращается на современном этапе. Социальные утопии детально описывают механизм функционирования идеального государства или порядка, никогда ранее не имевших реального жизненного воплощения. Утопии, как и моделирование будущего, — черты Нового времени, черты утраты европейским обществом самой традиции, утраты старых ценностных ориентиров. Утопии не могут возникнуть на фундаменте традиционного общества. В известном смысле их появление — это сигнал того, что общество уже утратило традиционный дух. Смерть традиционного Мифа порождает веру в прогресс, которая сама по себе есть утрата истинной религиозной веры. Утопия не возникает в обществе, где существующий порядок вещей воспринимается как естественный порядок, но лишь в эпоху духовных надломов этносоциальных систем. Прогрессизм — это, в сущности, рационализированный, утопический социо-эволюционизм, пропитанный инстинктивным пантеизмом. Природа наделяется внутренним разумом, которому одному ведомы цели и задачи поступательного и линейного развития, понимаемого как совершенствование системы в целом. Человек мыслится включенным в этот общий эволюционный процесс вне зависимости, понимает, признает ли он этот факт, или нет. Логика природы — поступательное совершенствование. В этой логике нет места одноактовому творению личного Бога. Эта линейность далека от линейности христианского времени, где признается качественная инволюция всего, изначально тварного.

Традиционализм — это желание жить в мифическом времени, когда священный и уникальный акт творения из ничего волею Творца таинственно возобновляется циклически в сакральной жизни Церкви, и эта жизнь пропитывает собой все ткани социума, предохраняя ее от распада. Миф традиционализма — это не простое повторение и следование историческому эталону, но сакрализация всего, восприятие жизни как процесса вечного возрождения. В мифе прошлое идеализируется, а настоящее воспринимается как органическое свершение циклического процесса. Утопия же исходит из глубокого недовольства действительностью и, не имея ни опоры в мифическом времени, ни исторических примеров, пускается в сомнительное моделирование идеального порядка вещей, всегда имеющего субъективный окрас. Миф всегда открыт к комплексу светских дополнений, к своей изначально религиозной структуре, утопия всегда разрушает сакральный мир окружающей ее культурной действительности, нарушает гармонию мира. Мифологическое, традиционное настоящее не может быть плохим, так как оно порождено божественными энергиями, божественной силой священного прошлого. Традиционное общество — это общество гармонии в самом общем значении этого слова. Эта гармония создает необходимые предпосылки для индивидуума чувствовать себя счастливым, тоже в самом общем понимании счастья. Впрочем, в этих общих рассуждениях мы можем поставить верный акцент и на субъективном характере переживания счастья каждым человеком. Кто-то из мудрых заметил, что по-настоящему быть счастливым человек может только тогда, когда он счастлив на Родине. Несколько расширяя понятия Родины и возводя его к духовным высям, заметим, что Родиной для человека является не только клочок земли, где он родился, но в еще большей степени — идеальное и религиозно окрашенное представление о своей стране. Иными словами, человек видит свою Родину в свете идеальных представлений о ней, сложившихся в представлении народа. Такой образ Родины есть глубинный мифологический образ отчего дома, «золотого века». Он является аналогом или, лучше, отблеском утерянного Рая.