На следующий день по рации сообщили, что отряду необходимо задержаться на линии фронта еще на неделю, потому что противник стремится атаковать именно наши позиции.

Поэтому в город меня провожать отправился только Яшар. Кроме него в машине было еще четверо солдат, отправившихся пополнить запасы продовольствия. Всю дорогу мы с Яшаром сидели рядом, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу. Мы не говорили ни слова, но к чему тут были слова.

На нас никто не обращал внимания. Обычное дело: двое друзей вдруг повстречались на горячих дорогах войны, а впереди — вновь разлука. Фронтовая судьба...

Автомат и форму я сдал в том же бомбоубежище-складе, и тут мой друг, переговорив с командиром, протянул мне уже сданный мною берет:

— Возьми, это тебе на память...

Кроме берета мне осталась на память старая кобура, четыре гильзы от автомата да чувство негасимой любви к Яшару.

Уже в вагоне, провожая меня, Яшар обнял меня и заплакал. Он плакал, не стесняясь своих слез, и я ревел, и тут я понял, что не смогу покинуть его. Что я останусь здесь, вместе с ним. О чем я ему и сказал. Но он, поглаживая мою голову, прошептал, что здесь меня точно убьют, и это будет куда страшней, чем разлука. Что я должен ехать, чтобы остаться живым. Ехать во имя нашей любви, а когда вся эта заварушка закончится, то мы встретимся, обязательно встретимся.

Поезд уже два дня мчит вдаль от фронтовой линии, а у меня на губах все горит прощальный поцелуй Яшара. Горит и, похоже, не погаснет никогда...

Когда ты сидишь один в купе на своей полке (а это не удивительно, когда на весь вагон всего пять человек, включая проводника), то наконец-то появляется возможность собраться с мыслями и попытаться разложить все по полочкам. Итак, что мы имеем:

Во-первых, жутко трещит с похмелья голова (еще бы, это после четырехнедельного-то возлияния!);

Во-вторых, я застрял в неизвестном измерении, и как выбраться отсюда, не имею ни малейшего понятия;

В-третьих, Лешка с Игорьком наверняка ищут меня, а я даже не знаю, как дать им знать, где я торчу.

В общем, перспективка не самая радужная.

А куда же привезет меня поезд?.. Привезет ли он меня домой? Вряд ли, у этого поезда вагонов втрое больше, чем нужно. И я часто, стоя в последнем, пятнадцатом вагоне у задней двери, наблюдал, как уносятся из-под меня вдаль бесконечной лесенкой рельсы и шпалы...

С другой стороны — в кармане куча монет (плата за участие в военной акции), так что голодная смерть в ближайшие месяц-два мне не грозит.

Но и задерживаться здесь даже на такой срок почему-то не хочется...

За подобными мыслями я и не заметил, как поезд прибыл в столицу. Было раннее утро, и выйдя в такой по-земному уютный городок, я вдруг, жутко возжелал смыть с себя всю фронтовую грязь и пот. Разумеется, не имея в этом городе квартиры с ванной или дворца с бассейном (и сильно сомневаясь, что их можно купить на мои скромные сбережения), я уверенным шагом отправился на поиски городской бани. Спустя минут сорок, я начал уже сомневаться, а есть ли вообще в этом измерении бани, и тут, спустя еще минуты четыре, я на нее и наткнулся.

Приятно смыть с себя грязь и пот, стоя под горячими струями душа. Словно рождаешься наново. Даже похмельный синдром тут проходит. Я блажено жмурился в горячих потоках, когда под соседнюю лейку душа кто-то стал. Я взглянул туда и увидел мальчишку. Ростом он был мне почти до груди, такой же смуглый, как большинство жителей этого мира, длинные черные волосы волнами спадали ему на плечи, румяная и очень округлая попка двигалась в такт движениям его мочалки. И тут паренёк повернулся ко мне. У него оказалось приятное, немного продолговатое лицо с глазищами цвета густого кофе. А меж ног его свисал небольшой, не заросший еще волосами писюн.

Малыш замер, глядя то мне в лицо, то на мой, начавший подниматься от такого зрелища, пенис. А затем, видно, не сдержавшись, протянул руку и погладил мой принявший почти вертикальное положение кол.

Я не стал сопротивляться, наоборот, поощрительно погладив его по голове и плечам, я подмигнул и улыбнулся ему. И он ответил мне светлой и искренней улыбкой. А затем, присев и делая вид, что трет мне мочалкой ноги, он осторожно и нерешительно коснулся моей залупы губами. Словно поцеловал. И тут же, отпрянув, настороженно взглянул на меня. И во взгляде был страх от собственной дерзости: «Не ударит ли?». Разумеется, я не ударил, но, лаская его за ушами, приблизил вновь к своему члену, словно поощряя его продолжить. И продолжение не задержалось...

Он покрывает мой член поцелуями, нежно дражня его своими по-детски пухлыми губками. Целуя, он успевает поддразнить его языком, и сладость щемящей волной разливается по моему телу, смешиваясь с теплом от воды. Нежные, почти невесомые касания. Язычок дразнит дырочку на конце залупы, затем пробегает под шкуркой, входя на полную глубину. И тут же следом — поцелуй сбоку, и вдруг — слегка сжимает его на середине зубками, словно собака, схватившая палку. И вмиг шутливый укус переходит в долгий поцелуй взасос, постепенно затягивающий весь мой член почти по самые яйца.

И когда я готов был уже испустить струю спермы прямо в этот нежный и ласковый рот, мальчишка вдруг отшатнулся от меня и вновь начал тереть меня мочалкой, поднявшись во весь рост и натирая мне спинку. Мгновение спустя я понял, что случилось: в баню зашли новые люди.

И тут я обратил внимание, что его писюн даже и не поднялся за все это время.

— А почему он у тебя не стоит, — спросил я осторожно.

— А он так не встанет, его нужно подтолкнуть, — и соблазнительно повел попкой.

— Понял, — и мы тут же вдвоем отправились в парную.

Заперши за собой дверь, я прилег на верхней ступени деревянной парилки и блаженно вытянулся. Мальчишка же присел на ступеньку ниже и стал гладить пальчиком мой напрягающийся член. — Как тебя зовут? — спросил вдруг он, словно мы знакомились с ним на школьном дворе или в сквере.

— Володька. А тебя?

— Науруз. Смешное имя, не правда ли? В переводе со старого оно обозначает «Новый год».

— Ага, новогодний мальчик. И новогодний подарок его — нежный и ласковый рот, — пока я говорил эти слова, Науруз, став еще на одну ступеньку ниже, вновь обхватил губами мой член, доводя его до экстаза. Я стонал и слегка извивался от наслаждения, но при этом краем глаза замечал, что писька парнишки не приподнялась ни на миллиметр.

И тут, издав победный рык, я начал кончать. Науруз тут же выпустил мой член из рта и, собрав всю мою сперму в ладони, небрежным жестом размазал ее по стенке парилки. А затем вновь вернулся к моему члену, легкими движениями губ подзадоривая его и не давая ему поникнуть. Правда, от близости нежного и красивого мальчика он и не собирался падать, но каждое касание его губ лишь прибавляло приток крови к моему красавцу. И тут милый мальчик развернулся ко мне попкой и, приняв позу пьяного енота, еле слышно прошептал: — «Подтолкни меня!».

Для никогда не видевших этой позы поясню: ноги расставлены, вполуприсядь, коленями наружу, тело наклонено вперед, руки покоятся на коленях. Конечно, это не «Цой требует гонорара», но тоже весьма характерная поза.

Приглашение было настолько очевидным, что я тут же поднялся с полки и пристроился к Наурузу сзади. Мой член легко скользнул между пышных румяных половинок и вонзился в отверстие попки. Паренёк тут же обрадованно застонал. Я обнял его руками за пояс и принялся водить своим членом вперед и назад, «прочищая» задний проход пацаненка. Затем моя рука скользнула к нему на писюн. Ой, мама! Он не лежал уже сморщенной крошкой, а возвышался, вытянувшись на всю свою длину. Мне показалось, что я брежу, но когда, кончив, я вынул свой член и, развернув Науруза взглянул на него спереди, то убедился, что ощущения не обманули меня. У него возвышался красивый, стройный и прямой, как стрела, двадцатисантиметровый член. Э, а что же будет, когда ему исполнится двадцать?!