Размахиваюсь. Удар! Плод летит вниз.

Бросаюсь за ним. Хватаю. Вкусно!

Съел плод, а хочется еще. Лезу вверх за другим. Но где же ветка, которую держал в лапе? Потерял.

Выбираю другую — потолще и подлиннее. Отламываю. Мешают листья. Очищаю ее от листьев. Сбиваю плоды: один съедаю — сбиваю второй. Вкусно!

Сажусь на толстой ветке, прислоняюсь к другой. Вверху, куда не добраться, крылатые устраивают гнездо, носят в клювах веточки. Один из них взмахивает крыльями, уносится ввысь. Пробую сделать то же самое, машу лапами, но остаюсь на месте. Отдыхаю.

Потом продолжаю путь. Снова хочется есть, но плодов больше не попадается.

Внезапно доносится незнакомый запах. Слышится визг.

Удрал бы, но любопытство берет верх. Пробираюсь сквозь кусты, выглядываю из-за них. На поляне резвится несколько незнакомых существ. Меньше меня. Слабее. Неопасны.

А за ними шумит иной мир, зеленые волны катятся на берег, что-то напоминая…

Зверьки на поляне насторожились, бросились врассыпную. Испугались меня?

Но запах уже известил и меня об опасности. Однако прежде, чем я успел добежать до дерева, раздался ликующий рев. Дорогу мне преградил страшный сильный зверь — клыкастый. Раньше я видел его сверху, с дерева. А теперь он передо мной. Нас разделяет только куст.

Длинный хвост барабанит по земле, в янтарных глазах вспыхивают искры. Сейчас прыгнет и схватит…

Я пустился наутек в другую сторону. Позади слышится рев, рычание. Впереди плещут волны.

Страшно входить в этот мир, но сзади настигает клыкастый.

Прыгаю в волны. Обжигает холодом, что-то попадает в ноздри, в рот. Кашляю, барахтаюсь, бью по воде лапами и… плыву…

…Отдел Высшего Контроля, неустанно наблюдающий за существом, в котором сейчас воплощена частица моего «я», фиксирует, как резко, рывком возрастает нервное напряжение во всем организме, в несколько раз повышается электрическая активность и наконец включается древняя память о колыбели жизни, начинают работать подпрограммы-инстинкты, берут на себя управление мышцами, центром дыхания…

…Я держу теплую руку женщины, волнуюсь, не хочу отпускать.

— Все будет хорошо. Не тревожься, — говорю ей.

Эта женщина с маленьким ртом, ямочками на щеках и неожиданно смелым разлетом бровей — Люда. А неподалеку стоит Михаил Дмитриевич и не подает вида, что наблюдает за нами.

Подхожу к нему, касаюсь плеча:

— Я готов.

Он поворачивает ко мне длинное лицо с высоким морщинистым лбом и удивительно ясными, как у ребенка, глазами, в которых всегда светится неистовое любопытство. Полные добрые губы шевелятся, словно жуют еще не произнесенное слово, пробуют его на вкус, и я скорее угадываю, чем слышу:

— Пора, сынок.

Вслед за ним вхожу в лабораторию, где все мне знакомо до мельчайших деталей, укладываюсь на длинный подвижный стол и надеваю манжеты с проводами на запястье. Киваю отцу, улыбаюсь:

— Подключай смелее.

Он молча смотрит на меня, тоже улыбаясь, но глаза у него просительно-виноватые. Нерешительно подносит руку к верньеру…

Чувствую уже знакомые покалывания в груди и спине.

И вдруг все обрывается слепящим разрядом молнии. Последнее, что я вижу, — испуганное лицо отца…

…Длинные колонки цифр выстраиваются в уравнение. Это работает неутомимый ОВК. Сознание постепенно восстанавливается. Колонки уравнения помогают точнее постигнуть смысл увиденного, проникнуть в самую большую тайну. Которую дано постичь живому существу, — в тайну собственного происхождения. Так вот что связывало меня с Ней и с Ним! Вот откуда мои неосознанные пристрастия, симпатии и антипатии, неопознанные тревоги! Теперь я знаю, что капсула с ДНК является не просто одной из матриц моей памяти, но служит неким направляющим стержнем Программы, главным звеном моего генотипа.

Зачем это нужно было Михаилу Дмитриевичу? Каковы его цели?

Мне трудно их постигнуть, но значит ли это, что они вообще непознаваемы? Если бы это было так, то у меня не возникало бы ни подобных вопросов, ни подобных желаний. Программа исключила бы их. Итак, чтобы попытаться постичь цели Михаила Дмитриевича, необходимо повторить его опыт — создать искусственный разум с определенным генотипом. Ну что ж, наметим План Создания…

В мои мысли врывается голос Михаила Дмитриевича:

— Возвращайся!

— Но я еще не выполнил всей Программы.

— Возвращайся!

Приказ, которому я не могу противиться.

Замыкаю за собой дверь лаборатории. За окнами синеет рассвет. Можно было бы и не спешить.

Покидая здание, я суммирую сведения, добытые во время опыта. Постепенно нащупываю основную мысль. Итак, в генах существа закодированы сведения о его происхождении. В них имеется информация об основных фазах развития, которые оно прошло с начала эволюции, — фаза простейшего, фаза обитателя первобытного океана… Созревая в материнском чреве, плод человеческий проходит все их последовательно. Зачем? Случайно ли природа закрепила их в его наследственной памяти? Но ведь я уже знаю, что случайности в ней лишь знаменуют закономерность. Почему же существо должно хранить память о фазах? Служат ли они ему напоминанием о вехах пути, стрелкой компаса, указывающей путь из прошлого в будущее?

И еще напрашивается одна мысль: если фазы хранятся в наследственной памяти, значит, их можно повторить. Во всяком случае, в природе нет на это запрета. Значит, и время эволюции и время жизни существа обратимо: из прошлого в будущее — из будущего в прошлое — X. А чему равен X?..

Уравнения выстраиваются в бесконечные ряды. Их звенья с противоположными знаками уничтожаются. И я уже вижу, как вместо икса появляется начало того же уравнения, которое содержится в формулах живых существ и ураганов, в волнении моря и сообщении из дальнего космоса, переданного неизвестным существом, так похожим на меня. Все то же уравнение, которое является ключом жизни и смерти…

Она дышит ровно и глубоко, слегка посапывая во сне, и тогда чуть вздрагивают красиво вырезанные ноздри, а ямочки на щеках становятся глубже.

— Спи спокойно, — говорю ей. — Пришел сообщить тебе нечто очень важное. Ты услышишь это и запомнишь. И проснешься с уже готовой мыслью, которая облегчит тебе жизнь и оборвет связь с тем, чего не существует. Я не мог сказать тебе этого раньше, потому что сам узнал только недавно. Так вот, слушай и запомни: я — это не он. Его нет. Погиб. А я совсем иной, не тот, кого ты любила. Я — синтезированный человек, сигом.

В ответ — немой вопрос, отчаянье, глубокое и безысходное, как высохший колодец.

Случилось то, чего я не мог предвидеть, — проснулась ее потревоженная память, тот участок, где жил он, погибший в опыте.

— Извини за боль. Но ты должна это знать. И не надеяться напрасно. Я представляю, как тебе будет тяжело, человеческий детеныш, не кровная сестра моя. Долгие ночи и дни одной… Тебе захочется ласки, заботы, просто чьего-то присутствия рядом. Каждый день ты будешь смотреться в зеркало, наблюдать, как морщинки пробиваются у глаз, у губ, как они постепенно покрывают все лицо, будто паутинки трещин на старинном холсте. Но там они иногда делают портрет более значительным, ценным, а в зеркале они будут лишь увеличивать твою тоску. И седина, как изморозь, довершит преступление, именуемое законом природы, постепенно занося снегом отображение женщины, которая когда-то любила и была счастлива.

Я очень хочу помочь тебе, утешить, защитить от тоски. Но я не всемогущ, я даже не могу стать тем, кто тебе нужен. Прости меня. Если бы я уже знал то, что мне предстоит узнать, если бы уже стал таким, каким хочет мой создатель Михаил Дмитриевич, — выше тоски и смерти, разлитых в природе, — я бы помог тебе — тебе в первую очередь, хотя и не знаю — почему. Ведь каждая одинокая женщина так же несчастна, как ты. Но твою боль теперь я чувствую. И потому сочувствую другим, подобным тебе. Может быть, так положено среди людей, — в этом залог человечности? Я могу это подсчитать, выделить, определить, но почувствовал я впервые. И впервые так беспомощен. Возможно, беспомощность — необходимое условие сочувствия, как смерть — условие неповторимости. Но если даже это все необходимо, то все равно оно не становится менее жестоким. Пока я не могу ничего изменить. А потому прощаюсь с тобой. Скорее всего — навсегда…