Важно приобрести больше, чем потерять, удержать тонкий баланс между отрывом и единением, сохранить относительную гармонию со средой, породившей тебя, и отдалиться от нее на расстояние, позволяющее вести наблюдения за ней. А затем, накопив наблюдения, пойти еще дальше…
Торможение проходит само собой. Мой отдых закончен. Еще раз прослушиваю и прощупываю квадрат Не обнаруживаю ничего, достойного особого внимания. Впрочем, вон там, вдали, на фланце муфты, которую закреплял техник, болтается обрывок какой-то веревки.
Оказывается, это обрывок водоросли. Неподалеку — еще несколько таких же, спутанных в клубок. И вдруг — резкий всплеск на экране. В квадрате появился кто-то новый. Именно кто-то, а не что-то…
Ах, всего-навсего акула. Пятиметровая, белая. Кархародон. Хищница, способная перекусить человека пополам одним движением мощных челюстей. Я чувствовал ее запах, принимал волны, исходящие от грозного и грациозного тела, но мои мысли были заняты другим Однако пришлось обратить на нее внимание, когда она стала сужать свои круги вокруг меня. Ее движения еще были замедлены, на первый взгляд казались ленивыми, но я знал, что она способна совершать неожиданные броски со скоростью до шестидесяти километров в час.
Акула была от меня уже на расстоянии семи метров. Я с любопытством, как завороженный, ждал молниеносного броска. Вот глазки ее вожделенно вспыхнули, тело несколько раз содрогнулось, словно она уже перепиливала добычу своими зубами. Напряглись и ударили по воде лопасти хвоста, ракетными струями хлестнула вода из жаберных щелей — и хищница ринулась на меня. Она вздернула нос кверху, ее голова стала похожа на голову носорога. На ширину более метра раскрылась страшная пасть, усеянная треугольными зубами, отточенными до остроты бритвы. Все это происходило в доли секунды.
Но все-таки я был быстрее — и акула промахнулась. Пасть-капкан захлопнулась, не ухватив ничего, кроме воды. Акула, видимо, была слегка озадачена. Но не надолго. Я читал, что акулы способны часами преследовать свои жертвы — крокодилов, дельфинов, раненых китов, потерпевших кораблекрушение людей. Иногда хищницы гонятся за лодками и плотами, даже таранят их, разбивая в щепы, или прыгают через борт и стаскивают людей в воду.
Разбойница, напавшая на меня, тоже не думала отступать. Она крутнулась, повернувшись ко мне сначала голубовато-серым боком, затем — белым брюхом, и снова бросилась с атаку. Мне интересно было на практике проверить ее реакции. У моей ноги раскрылась пасть с зубами-ножами. Каждый зуб имел сантиметров пять в длину. Биоволны, испускаемые акулой, изменились…
Бедная хищница. Сомкнуть челюсти ей не удалось. Энергетическая оболочка, покрывающая меня, «подарила» ей несколько разрядов.
Акула пустилась наутек. Не тут-то было. Мне пришла в голову шальная мысль: а что, если эта хищница не впервые нападает на человека? Может быть, она — людоедка? И здесь, в этом квадрате, где дважды нашла добычу, постоянно караулит, ждет новые жертвы? У меня не было времени детально анализировать свою догадку. В стремительном броске я догнал акулу, схватил за хвост одной рукой и ощутил, с какой силой имею дело. Пожалуй, эта рыбка запросто потащила бы по морю небольшое судно.
Мои мышцы напряглись, а когда разбойница невольно повернулась, я ухватил ее второй рукой за нос и сжал его. Трехтонное тело отчаянно задергалось в моих руках. На мгновение я отпустил хвост, достал автоскальпель со шприцом, впрыснул акуле усыпляющее вещество и, дождавшись, когда оно подействует, вспорол ее белое брюхо.
Как я и предполагал, хищница уже встречалась с людьми. Я обнаружил в ее желудке зажимы от подтяжек и несколько флотских пуговиц. Но улик, указывающих на ее знакомство с аквалангистами и водолазами, не было.
Я продолжал анатомировать рыбу, и мне открылась жуткая картина. В ее брюхе находились развивающиеся детеныши. Из едва сформировавшейся пасти одного из них торчал хвост другого. Те акулята, что сформировались на несколько дней или часов раньше, уже в материнском чреве норовили пожрать своих младших братьев и сестер. Передо мной была одна из моделей эволюции в миниатюре, одна из сторон «матери-природы»…
Между тем вспоротая и выпотрошенная акула уже приходила в себя после порции снотворного. Почти с прежней силой она попыталась вырваться на свободу. Я поразился жизнеспособности животного, обреченного еще до рождения быть беспощадной пожирательницей.
Разве она виновата в своей судьбе? Разве она выбирала образ жизни, программу своих детенышей?
Я ввел ей мгновенно действующий яд и принялся обследовать трубопровод. В нескольких местах соединении, особенно в тех местах, где труба касалась подпор, застряли длинные пучки водорослей. От них исходил резкий запах. Откуда они здесь взялись? Почему — пучки? Каким образом водоросли сбились в пучки? Ведь течения здесь не чувствуется…
Я произвел химический анализ водорослей, затем обследовал дно вокруг города. Водорослей было множество, но они отличались по цвету, запаху и составу от тех, что пучками повисли на трубах. Разные виды? Но запах… Запах гниения, причем очень сильный… Слишком сильный для небольшого пучка…
Неожиданно в мои мысли вторгся сигнал бедствия, крик о помощи. Он был очень явственным, я тотчас определил, откуда он исходит, взял пеленг.
Квадрат 17! Вода бурлила за мной, как за мощным глиссером. Я мчался на предельной скорости, которую только способен развивать.
Передо мной — трое здоровенных мужчин, которых я видел у шлюза. Теперь они до смерти напуганы, суетятся без толку, жмутся друг к другу. В одном из них я узнал бригадира. От него распространялись концентрические волны испуга, подобные тем, что источают раненые или загнанные в ловушку рыбы.
— Что случилось? — передал я ему на радиоволне.
Он изумленно взглянул на меня. За стеклом маски шевельнулись бескровные губы.
— Профессор! — услышал я. — Исчез профессор Ветров.
— Когда и где?
— Он решил пойти с нами. Все время был рядом со мной. Но потом кто-то из ребят заметил, что повреждена опора. Профессор поплыл туда, расстояние не больше сорока метров. А потом исчез, вон там…
Я метнулся туда, куда он указал. Включил прожекторы. Увидел леса водорослей. Горы водорослей. Стаи рыб. Придонный планктон. Странный запах. Неужели тут кто-то затаился? Ультразвуковые щупы и инфравизоры не улавливают новых сигналов. Если поблизости есть организм, он должен действовать, чтобы жить. Как бы он ни таился, он не может не дышать, не поглощать растворенные в воде кислород, углекислоту и другие вещества. Но сигналов нет, кроме тех, которые издают трое водолазов. Мне подумалось, что на месте Ветрова мог оказаться кто угодно, и эта неожиданная мысль породила во мне неведомый трепет. Показалось, что кто-то издали наблюдает за мной, ощупывает липким, недобрым взглядом. Впервые я испытал ощущения, о которых читал в книгах. Что же со мной происходит? Радоваться этому превращению или печалиться?
Внезапно в зарослях водорослей я увидел следы, похожие на широкую колею с многочисленными ответвлениями.
Я поплыл над колеей, держа в руке раструб генхаса.[1] Теперь уже не любопытство было главным моим двигателем На первый план выдвинулись другие чувства, стали главными побудительными причинами, главными моделями поведения. И самым неожиданным среди них явился азарт погони.
След оборвался перед горой, поросшей водорослями. Колея закончилась, так резко, будто проложившее ее существо внезапно испарилось…
Я остановился в недоумении. Почему существо должно испариться? Оно могло просто изменить плоскость движения — горизонталь на вертикаль. Возможно, сейчас оно парит надо мной, собираясь броситься вниз? Я посмотрел вверх — никого. Ультразвуковые щупы и локаторы по-прежнему фиксировали только трех людей. Они плыли за мной, включив водометные двигатели скафандров, и вскоре отстали.
Но ведь по всем законам материального мира существо не могло исчезнуть бесследно. И, значит, оно где-то здесь, а я не способен его обнаружить. В чем же дело? Какие механизмы во мне несовершенны?
