Империя– это форма правления, когда главенствующая страна определяет внешнюю и, частично, внутреннюю политику всех других стран. Кто будет спорить, что современная индустриальная Америка не похожа на аграрный Рим античности? Но Вашингтон стал уподобляться Риму в обеих указанных функциях. А их осуществление неизбежно ставит задачу создания иерархического порядка, системы организованного соподчинения. Имперское мироощущение вернуло себе немалое обаяние в Америке после 2001 года. Для влиятельного политолога Краутхаммера, для издателя неоконсервативной «Уикли стандарт» Уильяма Кристола, для популярного ныне аналитика Роберта Кэгена – и даже для главы Всемирного банка Пола Вулфовица в имперских орлах, в имперском влиянии, в самом слове империя нет ничего, что заставляло бы опустить глаза. Как написал Уильям Кристол, «если кто-то желает сказать, что мы имперская держава, ну что ж, очень хорошо, мы имперская держава»[6].

Термин «империя» теряет свое значение антонима республики и свободы. Иельский историк Джон Льюис Геддис призывает трезво оценить ситуацию: «Мы определенно империя, мы более чем империя, и у нас сейчас есть (мировая) роль»[7]. А как иначе сказать о державе, чьи вооруженные силы расположились в 120 странах, которая контролирует мировой океан и космическое пространство, тратит на разведку в глобальных масштабах более 40 млрд дол., которая как на подчиненные смотрит на международные организации; о державе, которая вела три войны за последние пять лет против стран, не причинивших вреда собственно Соединенным Штатам и расположенных на растоянии полэкватора от американской территории. Пирамида централизованной мощи в глобальных масштабах, построенная после окончания «холодной войны» и осуществляющая фактический контроль над миром, иначе и определена быть не может.

Этим термином уже свободно пользуются от правого политического фланга до левого, от Майкла Игнатьева и Пола Кеннеди до Макса Бута и Тома Доннели. Именно это и наиболее примечательно; все участники дебатов знают, о чем идет речь: о принуждающей внешней политике, об использовании вооруженных сил США на глобальных просторах, на всех материках и на всех океанах. Создание «неоконсервативной фалангой» нового идейного обоснования американской внешней политики свершилось вследствие наличия жесткого самоутверждения и желания опередить потенциального противника в стране, которую историк из Университета Пенсильвании Уолтер Макдугал назвал: «Земля обетованная, государство крестоносцев»[8]. Выявилось немало других проявлений презрения к взглядам и мнениям огромного мирового сообщества. К сентябрю 2001 г. администрация Буша отвергла «протокол Киото» (относительно глобального потепления), решительно отказалась от участия в работе Международного суда по уголовным преступлениям, поставила под сомнение Конвенцию о запрете биологического оружия, выступила против международных ограничений в торговле и передаче полевых мин и малого стрелкового оружия, против Конвенции ООН, запрещающей полевые мины. Английский журнал «Экономист» 28 июля 2001 г. писал: «Попадался ли Бушу договор, который ему бы нравился? Сама идея многостороннего сотрудничества неприемлема для Буша».

Результатом стала «доктрина Буша» (сентябрь 2002), утверждавшая, что «величайшей угрозой свободе является совмещение радикализма и передовой технологии». Солью доктрины стало следующее: «Соединенные Штаты не могут больше полагаться на ответные действия, подобные тому, какие мы предпринимали в прошлом... Теперь США готовы к упреждающим действиям ради самозащиты, даже если существует некоторая неясность относительно времени и места вражеской атаки»[9].

Дело «ответа» активно или пассивно сопротивляющимся взяли на себя неоконсерваторы. Один из их лидеров – т. н. «черный принц» Ричард Перл безапелляционно заявил, что «мощь Соединенных Штатов всегда является источником всего лучшего на планете»[10]. Чарльз Краутхаммер: цивилизацию от варварства охраняет «не парламентская говорильня, но мощь, а в однополярном мире – американская мощь – применяемая, если это нужно, односторонне. А если необходимо – предваряющими ударами»[11]. Еще более цветисто высказался корреспондент «Ньюсвика» Майкл Хирш: «При всех огрехах роль, которую играют ныне Соединенные Штаты, является величайшим – за многие века – подарком миру. Возможно, это самый большой подарок за всю историю существования человечества»[12]. Вторжение в Ирак было первой демонстрацией «доктрины Буша» в действии. Решение начать боевые действия было принято исходя из неверной интерпретации разведданных, из неверной оценки последствий этого вторжения для США. В Ираке не оказалось средств массового поражения, и Багдад не имел касательства к Аль-Каиде. Ирак был оккупирован за три недели, но оккупационные силы столкнулись с упорным и самоотверженным сопротивлением, с рухнувшей экономикой страны, с убийственным соперничеством шиитов, суннитов и курдов. Созданный собственными руками кошмар начал затягивать Америку в опасное болото. По сию пору «комиссия Бейкера» изучает последствия нападения на суверенную страну. Односторонние действия Вашингтона в отношении не угрожающей ему суверенной страны смутили даже самых верных из союзников США. Повсюду обсуждается вопрос, уместно ли иметь союзником страну, которая готова вести превентивные войны по своему выбору, на основе сугубо собственной интерпретации складывающейся мировой ситуации. Парадокс: в созвездии независимых государств сильнейшее из них являет собой потенциальную угрозу всем остальным. Тенденция еще терпима, если лидер «мудро осторожен». Но, как выяснилось, то, что кажется мудростью американцам, вовсе не воспринимается подобным образом в других мировых столицах.

Как в мире ценят суверенитет? Писатель Джон Ле Карре высказался в лондонской «Таймс» о начале войны против Ирака так: «США сошли с ума». Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс: «Буш представляет собой опасность для собственной страны». Мэр Лондона Ливингстон: «Буш представляет собой опасность для жизни всей планеты». Не испытывая тени сомнений, президент Буш-младший в своей «Стратегии национальной безопасности» заявил: «Наши ценности свободы хороши и справедливы для всех народов, где бы они ни жили»[13].

Американский народ, в общем и целом, воспринял как «приемлемые» потери полтораста человек в ходе боевых действий между Тигром и Евфратом (примерно такими же были потери в афганской кампании). Но американское общество начало испытывать конвульсии после 1 мая 2003 г., когда президент Буш объявил об одержанной победе, а ежедневные потери американских военнослужащих начали исчисляться в тысячах. Только тогда обозначилась цена отхода от Вестфальской системы, запрещавшей вторгаться во внутренние дела суверенных государств.

В этом вопросе между американцами и остальным миром существуют большие противоречия (в процентах ко всем опрошенным в данной стране).

Источник – американские аналитические центры: www.people-press.org, 2006.

Уже значительно меньше половины американцев поддерживают внешнеполитический курс президента Дж. Буша-младшего; его поддерживают менее 30 процентов европейцев. Его личная популярность уступила Бен Ладену в Пакистане, Иордании, Марокко. Короче говоря, американцы видят свою страну как позитивную силу на мировой арене, но этого мнения никак не придерживается остальной мир. Протест «ощетиневшегося» мира вызывают не собственно Соединенные Штаты, а американская односторонняя политика, готовая к «предупредительным» односторонним акциям.