2. Направление в Ирак дополнительного контингента из 21500 человек – не более чем политическая уловка, тактическая ценность которой весьма и весьма ограниченна, а стратегическая отсутствует вовсе. Добиться военной победы – еще не значит выиграть войну. Войска Соединенных Штатов ввяжутся в кровавые уличные бои, исход которых решающим образом никак не повлияет на прекращение продолжающегося хаоса и этнического и межконфессионального насилия, не говоря уже о целенаправленной антиамериканской деятельности боевиков.

3. Принимая решение повысить уровень американского военного присутствия и одновременно выставляя «суверенному» иракскому режиму какие-то «целевые показатели», а также подчеркивая внешнюю угрозу со стороны Ирана и Сирии, Администрация, в случае, если поставленные целевые показатели не выполняются (а это уже дело практически решенное), фактически оставляет себе выбор только из двух возможностей. Либо политика «моя хата с краю, я убегаю», то есть уйти из Ирака, потому что иракское правительство что-то пообещало и не выполнило – правда, таким способом США никак не прикроются от критики в адрес в высшей степени сомнительного «принципа домино», о котором президент уже слишком много раз говорил как о неизбежном и страшном следствии вывода американских войск; либо – и, не исключено, что такая возможность уже маячит где-то в глубине бушевского сознания – расширение географии конфликта и развязывание военных действий против Сирии и Ирана. Можно с уверенностью говорить, что кое-кто из неоконсерваторов, близких как к президенту, так и к другим чиновникам Белого дома, обязательно попытается их на это толкнуть. Такие же мысли могут возникнуть и в других местах – например, в голове сенатора Джо Либермана.

4. В выступлении президента ни слова не сказано даже о теоретической возможности развития ситуации, которая в конечном итоге привела бы к политическому решению. Поиск политического решения потребовал бы серьезного диалога – причем диалога с реальными политическими лидерами Ирака, за которыми стоят как политические, так и физические силы – относительно принятия американцами и иракцами совместного решения о сроках окончательного вывода американских войск. Судя по результатам социологических исследований, большинство населения Ирака хотело бы выхода американцев из страны в течение какого-то как можно более короткого срока. Если бы имелась конкретная дата этого события, установленная обеими сторонами, то тогда и вовлечение соседних стран в серьезную дискуссию на тему региональной безопасности и стабильности было бы уже гораздо более легкой задачей. Отказ США от возможности переговоров с Ираном и Сирией – это политика самоостракизма, хотя она довольно логично вписывается в общую политическую картину правительства, пытающегося заниматься придумыванием лозунгов вместо того, чтобы заниматься выработкой стратегий. 5. В выступлении президента отражается глубокое непонимание им реалий нашей эпохи. В Ираке Америка действует так, будто Ирак – ее колония. Эра колониализма прошла. Вести колониальную войну в постколониальную эпоху – самоубийство. Это и есть самый главный, убийственный, провал политики Буша.

Мантра «неоконов»: величайшей опасностью для Америки является создание одним из rogue states («агрессивных государств») ядерного оружия, которым оно может снабдить диверсионные группы, направляемые в Соединенные Штаты. Они открыто провозгласили первенство США в международных делах, снижение роли международных организаций, предваряющие удары по потенциальным про тивникам (способным создать оружие массового поражения), недоверие даже к старым союзникам, давление на «ось зла» (Иран, Сирия, Северная Корея). В сентябре 2001 г., когда страна озиралась в поисках утраченного равновесия, «неоконы» вышли на национальную арену и предложили президенту серию активных действий, отвечавших тогдашнему паническому сознанию страны. Как пишет один из их лидеров Макс Бут, «после самой крупной в истории США террористической атаки президент Буш-мл. пришел к выводу, что администрация не может более позволить себе „скромной“ внешней политики». Войны в Афганистане и Ираке окончательно вывели «неоконов» из идеологических пещер в самые главные кабинеты. Особое их ликование вызвала принятая администрацией Буша в 2002 г. «Стратегия национальной безопасности», предполагающая наносить «предваряющие удары» в случае восприятия политики государства икс угрожающей.

Администрация Буша считает доблестью пренебрежение мнением специалистов, игнорирование истории; она полагала, что Ирак будет трансформирован без чрезвычайных американских усилий. Мнение людей, чье суждение учитывалось, отражало видение мира очень узкой группы политологов – и эти политологи часто были просто невежественными в отношении ближневосточного региона. Без малейшей критичности на веру было взято мнение группы политических противников Саддама Хусейна, тех эмигрантов, которые утверждали, не моргнув глазом, что освобожденный народ Ирака с великой радостью встретит освободителей от Саддама и будет воодушевленно сотрудничать с оккупационными американскими военными властями. «Неоконы» и демократические империалисты имели немало идеологов. Вначале их было немало. Так Джордж Пакер писал в своего рода эйфории: «Я хочу, чтобы иракцы вышли из тюрьмы; я хочу, чтобы диктатор-убийца лишился своей власти до того, как он сможет убивать снова; я хотел увидеть создание открытого общества, закрепляющего свои корни в арабском мире»[256]. Либеральный сторонник войны лишь постепенно превращается в хроникера американских разочарований.

Но как долго может держаться несравненная империя? Как избежать такой судьбы?

Немец Иоффе пишет, что «мировая история учит, что Мистер Биг сам навлекает на себя собственный крах. № 2, 3 и 4 сомкнут свои силы в противостоящем альянсе, обеспечивая крах лидера. Так случилось с Наполеоном, Людовиком XIV, могущественными Габсбургами, Гитлером и Сталиным. Мощь порождает превосходящую мощь – это древнейшее правило мировой политики»[257].

Гаррисон считает, что единственным способом является переход от уровня американского таун-холла (сердцевина американской демократии) к всеобъемлещему мировому правительству. Шаги в этом направлении уже сделаны – это Международная Организация Труда, включающая в себя всех троих участников производственного процесса: национальные правительства, корпорации и профессиональные союзы. Уже примерно столетие эта структура позволяет решать проблемы рабочих масс на компромиссной основе. Чтобы править миром, Соединенные Штаты нуждаются в механизме примирения с рабочим классом самых разных стран, подобно тому как Рууд Люберс – верховный комиссар ООН по вопросам беженцев, решает задачи, сажая за один стол жертв глобализации и ее управителей.

Гаррисон предлагает Соединенным Штатам подобным же образом создать Международный Фонд Реконструкции, который объединит деятельность правительств, корпораций и гражданского общества, заинтересованных в гражданском строительстве и выживании нации. «Эта группа могла бы начать процесс отбора лучших представителей из каждого сектора, начать процесс сбора информации, выдвинуть необходимые рекомендации и начать процесс их реализации. Соединенные Штаты возглавили бы процесс межсекторального обмена и формирование нового мирового права. Это критический по важности процесс для создания межсекторальных связей мирового правления... Он имел бы фундаментальное значение подобно процессам, начатым восемьдесят лет назад президентом Вильсоном и шестьдесят лет назад – президентами Рузвельтом и Трумэном. Как и тогда, ничто меньшее, чем пересмотр всей глобальной системы, не способно создать глобальную систему»[258]. А ведь тогда, как и сейчас, создание ООН, Бреттон-Вудсских институтов и «плана Маршалла» не казалось необходимым для самой могучей державы планеты, более того, казалось, связывали мощь США. И только вся вторая часть ХХ века указала на верность курса на создание международных организаций.