— А хорошие новости у вас есть?

— «Доджеры» продули в восьмом иннинге.

— Спасибо. — Лиз вздохнула и повернулась ко мне: — Вот так. Омары отменяются и сегодня вечером… Что-то случилось? — Она уловила мое беспокойство.

— Пока ничего, — ответил я, вылез из кресла и отправился проверить Дькжа. Его состояние не ухудшалось, однако…

Я откинул одеяло. Розовый мех на его ногах стал заметно длиннее; появились красные и пурпурные волоски.

Лиз присела на корточки напротив меня.

— Так, говорите, ничего?

— Ну хорошо, — сдался я. — Меня беспокоит Дьюк. От него довольно плохо пахнет, и я не могу понять, что происходит с его ногами. Эта шерсть растет! Даже если срочно эвакуировать его, необходимую помощь он получит только завтра вечером.

Лиз посмотрела на экран дисплея. Дьюк держался на последней ампуле болеутоляющего. Глюкоза тоже закончилась. Теперь приходилось периодически будить его и давать сладкую воду с добавками антибиотиков — а что оставалось?

Я наклонился пониже, разглядывая розовый мех на его ногах. Волоски росли из почерневшей кожи, как травинки из земли. Они кололи ладонь. Я прижал их чуть посильнее — покалывание усилилось.

— Он просыпается, — сообщила Лиз.

Надпись же на дисплее гласила, что пациент пребывает в глубоком сне.

— Нет, он спит. — Я снова дотронулся до меха и провел ладонью по ноге. Дисплей словно взбесился: сначала он сообщил, что Дьюк просыпается, потом решил, что у пациента сердечный приступ, и тут же усомнился в этом. Зажглась надпись: «Подождите, пожалуйста». Но единственное, до чего он додумался, свелось к ничего не проясняющим словам: «Повышенная нервная активность». Потом снова загорелось: «Подождите, пожалуйста».

Открыв аптечку, я стал изучать разноцветный список лекарств. Вот оно — герромицин!

Я еще раз посмотрел на ноги Дьюка. По сути, мне ничего не известно, и рисковать сверхглупо.

— О чем задумались? — спросила Лиз.

— Вот размышляю, как бы совершить величайшую глупость.

— Почему глупость?

— Потому что раньше этого никто не делал. — Я вынул из аптечки пластиковую ампулу. — У Дьюка на ногах растет мех червей. Вот эта штука уничтожает его. Во всяком случае, большую часть. Помните того хторра из Денвера? С ним произошла такая же история.

Лиз нахмурилась.

— Не знаю, что и сказать вам, Маккарти. Я — не врач.

— А я и не спрашиваю вашего разрешения. Я разбираюсь в этом больше вас. Спрашивать надо у других.

— Вы правы, — согласилась она.

— Знаю. — Я закрыл глаза. Пожалуйста, Боже… Сделай так, чтобы я оказался прав!

Я вставил ампулу в капельницу. Экран запищал, осведомляясь: «Герромицин?» Я нажал клавишу подтверждения. Теперь оставалось только ждать. Мы снова завернули Дьюка в одеяло и вернулись в нос вертушки.

Кресло подо мной недовольно скрипнуло. Я не знал и половины ползающих по стеклу тварей, а те, что были известны, приводили в ужас.

— Самая главная проблема — Дьюк. Как мы вытащим его отсюда? И удастся ли нам выйти самим? Сейчас даже приоткрыть люк смертельно опасно.

Я направил фонарь на верхнюю часть обтекателя. Луч осветил четырех краснобрюхих тысяченожек, скользящих вниз по выпуклой поверхности. Одна из них изогнулась и уставилась на нас, недоуменно моргая, — ее глаза, как диафрагмы фотоаппарата, то расширялись, то сужались.

— Вы не можете их заморозить? — спросила Лиз. Я пожал плечами.

— Именно это я и намеревался сделать, но дело не в них. Боюсь, что нас обнаружат черви. В кафетерии уже подходит их очередь. — Я показал на иллюминатор. — Эти тысяченожки — самые страшные маленькие монстры, каких только можно вообразить. Они нападают на все, что хоть отдаленно напоминает органику. Ненасытны, как журналисты на презентации, и убить их практически невозможно. Кусают, как репортеры, и беспощадны, как адвокаты. Нападают стаями и за неделю способны уничтожить целый лес, а за минуту обглодать лошадь до костей. Хотите еще послушать?

— Но главное состоит в том… — подсказала Лиз.

— … Что они служат пищей червям. Для хторран тысяченожки — деликатес, вроде наших омаров. Черви набивают ими пасть и жуют. И для червей не составит труда облупить наш вертолет, как крутое яйцо. Ко всему прочему мы безоружны, — добавил я. — Огнемет Дьюка валяется где-то в пыли, хотя мы все равно не смогли бы им воспользоваться. То же самое касается гранат, ракет и всего остального, от чего может воспламениться пудра. Все, что у нас есть, — это фризер, да и тот против червей ненадежен. Можете мне поверить, я трижды пользовался им. А на четвертый раз воздержался и не порекомендовал бы это делать желающим умереть в собственной постели. В первый раз у меня не было иного выхода. Во второй — спасла только сноровка. На третий я начал подозревать, что это вообще невыполнимая штука, и прекратил экспериментировать.

— Вы закончили, профессор? — осведомилась Лиз.

— С интересом жду предложений, — пояснил я. — Мне просто хотелось ввести вас в курс дела.

— Прежде всего, — Лиз одарила меня сногсшибательным взглядом голубых глаз, — мне кажется, вы ищете проблему там, где ее пока нет. Последнего червя мы видели в сорока километрах отсюда, по ту сторону гор. — Она показала на запад.

— Это вы видели его там и забыли, что я встретил последнего червя по ту сторону ближайшего холма. Можете ли вы дать голову на отсечение, что поблизости нет других? Лично я бы не рискнул. — Я ткнул пальцем в окно. — Меньше чем в метре от нас накрыт шведский стол для хторран. А вокруг него черви! Они нас пока просто не нашли, но обязательно найдут.

Лиз не ответила. Ей не понравились мои слова, но отрицать их правоту она не могла. Я продолжал:

— У червя нюх лучше, чем у акулы. Известно, что запах человека привлекает этих тварей. Почему, мы не знаем, но знаем, что хторранские гастроподы сразу же устремляются на человечину, едва ее учуют. Это знание далось нам дорогой ценой. Кроме того, они научились распознавать запахи наших машин и вертолетов, тоже весьма для них привлекательные. Я не хотел говорить об этом раньше, так как не думал, что мы попали в очаг заражения, но тысяченожки, увы, подтверждают обратное. Наша вертушка приманивает всех окрестных червей не хуже неоновой рекламы на тех занюханных барах, где пишут «Закуска — бесплатно». — Я поймал себя на том, что говорю, пожалуй, слишком возбужденно, и понизил тон. — Каюсь, немного расстроился.

Лиз по-прежнему молчала, мрачно глядя в окно. Я решил было извиниться, но, вспомнив свое обещание больше не делать этого, стиснул челюсти. Однако молчание лишь усиливало чувство неловкости.

— Послушайте, — сказал я. — Есть одно обстоятельство, которое нам на руку. Пыль. Может быть, она настолько плотна, что маскирует наш запах. Вероятность довольно большая, правда, я вас не успокаиваю. А раз так, то бояться нам особенно нечего. Разве что червь наткнется на нас случайно.

— Как этот? — медленно проговорила Лиз, не отрывая взгляда от окна.

Я поднял фонарь, чтобы получше рассмотреть что-то большое и темнокрасное, с двумя огромными черными глазами, напоминающими фары подходящей к станции электрички, которое смотрело на нас сквозь стекло обтекателя. От внезапного света его глаза прищурились.

— Как бы я хотел на этот раз ошибиться! — вырвалось у меня.

Червь искоса смотрел на нас — прислушивался. Потом медленно открыл пасть и дотронулся челюстями до стекла, проверяя его на прочность.

«О Боже, не дай ему лопнуть!» Стекло затрещало, но удержалось. Червь отвернулся от окна и с любопытством пробежал по поверхности стекла руками. Его клешни осторожно скребли и постукивали, исследуя стекло. Я держал фонарь неподвижно, боясь шевельнуть им, боясь даже выключить.

Червь был огромным. Метра четыре в длину. Отчетливые пурпурные и темнокрасные полосы на боках не мог скрыть даже толстый слой пудры, покрывающей мех.

Чудовище вновь приблизило морду к стеклу. Мы смотрели на него, а оно, не отрываясь, — на нас. Я молился, чтобы червь был сытым.