– Ему нельзя ехать. Он присягу еще не принял. Вот если бы принял…

Ни на какие уговоры замполит не соглашался. Я пытался взять на себя ответственность, заверял. Замполит был непреклонен.

– Все понимаю, все. Но не могу. Нельзя. Не положено. Пока присягу не принял…

– Товарищ старший лейтенант. Так давайте организуем ему присягу.

Прямо сейчас.

– Ты рехнулся, Ханин? У тебя совсем башню снесло?

На шум вышел ротный.

– Ханин, ко мне. Ты чего тут воду мутишь? У меня перед показухой каждый солдат на счету.

– Вам, товарищ старший лейтенант, показуха важнее человеческой жизни?? А если солдат застрелится?

– Значит, не давай ему автомата!

– При чем тут автомат? У него родной, единственный брат умер.

– Все! Закончили!! Или ты чего-то не понял? Я все сказал!

– И принял бы присягу – все было бы легче, – вторил ему замполит.

– Свободен. Оба свободны.

Мы отошли в сторону. Слезы текли у Харитонова по щекам.

– Спасибо, товарищ сержант. Спасибо Вам.

– За что спасибо? Ничего же не сделали.

– Ну, а что от Вас зависит?.. Если они не хотят, – ударение на слове ОНИ звучало очень отчетливо, – значит, не сделают. Не бойтесь, стреляться я не буду и не сбегу.

– Верю, что не сбежишь. Пойдем со мной.

– Так ведь уже послали… ничего не выйдет, товарищ сержант…

– Ротный и замполит роты не одни офицеры в полку. Пойдем. Волков бояться – в лес не ходить.

И мы направились к замполиту полка.

Подполковник Станков оказался у себя в кабинете. Вкратце выслушав историю, он встал и протянул солдату руку…

– Мои соболезнования. Ты один в семье остался?

– Ага. Еще жена брата и племянница. Ей еще годика нет…

– Как солдат служит? – посмотрел подполковник на меня. – Ты можешь поручиться?

– Могу, – твердо ответил я.

– Точно можешь? Если он сбежит – тебе сидеть!

– Могу поручиться, – повторил я. – Во время подготовки к показательным учениям, он проявил себя исключительно с положительной стороны. Не сбежит.

– Я не сбегу, – клятвенно заверил его Харитонов.

– Верю, что не сбежишь. Куда тебе бежать? Три дня отпуска по семейным обстоятельствам тебе хватит?

– Ему больше суток домой ехать, товарищ подполковник, – влез я.

– Пять суток. Даю пять суток. На поезд сегодня успеваешь?

– Нет, – посмотрел я на часы. – Утром?

– Нет! – отрезал подполковник.- Пусть сейчас уезжает. Найдет, как добраться. Иди, оформляй его, я позвоню в строевую.

Мы оба поблагодарили Станкова и пошли в строевую.

– Через голову прыгаешь? – орал на меня ротный, стоя посреди канцелярии. – Кто тебе позволил?!

– Обстоятельства.

– Обстоятельства? Кто тебе разрешил к замполиту полка обращаться?

Тебе кто позволял расположение роты покинуть без разрешения?

Объявляю выговор.

– Есть выговор, – я спокойно поднял руку к пилотке.- Разрешите идти, "отбить" личный состав?

– Я тебя самого "отобью". Чтобы взвод был в койках через пять минут. Иди, но наш разговор еще не закончен.

Я повернулся на каблуках, вышел из канцелярии и, повернув за угол, показал согнутый в локте кулак. Харитонов стоял в перекосившейся одежде новобранца.

– Да тебя в таком виде первый же патруль на десять дней засадит.

Пошли в каптерку, солдат.

Мы с Бугаевым подобрали убитому горем солдату приличную одежду и, снабдив деньгами и наставлениями, как себя вести, если в Москве встретятся патрули, отправили.

Когда Харитонов покинул казарму, я вернулся к моему взводу. Около мой кровати, ожидая меня и беседуя с еще не спящими солдатами, стоял

Васильев.

– Ханин, как дела?

– Нормально, товарищ капитан. Служба путем.

– Садись, поговорим, – присел на соседнюю койку особист.

– Товарищ капитан, у меня приказ ротного "отбить" взвод.

– "Отбивай". Я подожду.

Я отправил взвод спать, отдав на ходу последние распоряжения, и подошел к сидящему на моей койке особисту.

– Рассказывай, сержант.

– Что?

– Ну, что знаешь.

– Однажды, в студеную, зимнюю пору… – начал я.

– Не выпендривайся. Знаешь, о чем спрашиваю.

– О чем? О Харитонове? Так брат у него умер, замполит части отпустил на похороны…

– Я не про похороны. Что сегодня в городе произошло, когда ты взвод в часть вел?

– А… вспомнил. Чурка один у меня за яблоками полез. Ну, я влепил ему наряд вне очереди.

– Ты чего мне втираешь? Чего чушь несешь?

– А надо было два дать, товарищ капитан? – делая наивное детское лицо, что ничего не понимаю, переспросил я.

– Ханин, ты чего вчера родился? Я такими вещами занимаюсь?

– Так я вообще не знаю, товарищ капитан, чем Вы занимаетесь. Вот мне завтра в наряд, а чем Вы… простите…

Особисту мое дуракаваляние надоело, и он перешел к сути:

– Кто кинул взрывпакет в городе? Быстро!

– Не знаю.

– Мне на тебя показали.

– На меня? – на моем лице было искреннее удивление. – Как же могли показать, товарищ капитан, если я ничего не бросал? Скажите мне, кто этот враг народа, мы с ним методами товарища Сталина поговорим.

– Полевую сумку сюда, – приказал капитан, которого уже достал мой бред.

Не споря, я протянул ему сумку, подаренную мне уходящим на пенсию зампотехом батальона майором Тарасовым. В тот день Тарасов радостный вошел в штаб батальона.

– Все, мужики. Дембель. "Черную медаль" получил и приказ.

– Покажите медаль, товарищ майор, – полез я к нему.

– Держи.

– А почему ее "черной" называют?

– Так она темного цвета, да и двадцать пять "черных" лет… Ну, все мужики, сейчас соберусь и покеда.

С этими словами майор начал складывать небольшие пожитки в картонный ящик, который стоял в канцелярии и, сняв с себя полевую сумку, протянул ее мне.

– От дембеля Советской Армии. Ведь так положено делать?

– Положено срок службы написать, товарищ майор.

– Доцейко, ручку!

Олег подскочил к зампотеху и протянул хорошую шариковую ручку.

Майор взял ее крепкой рукой, повертел и вывел на внутренней стороне полевой сумки "69-87 г.г. ДМБ" и залихватски расписался под ней, не забыв поставить звание. Я с этой сумкой не расставался и, сильно опустив ее ремень, носил ниже установленного уставом, чуть выше колен.

Вот эту сумку и потребовал особист, зная, что в ней много чего могло уместиться. Взрывпакетов в ней не было.

– Ты в этой тумбочке живешь? – показал Васильев на предмет около моей кровати.

– Тумбочка моя, товарищ капитан, но я в ней не живу, я в ней вещи свои держу.

– Открывай, умник.

В тумбочке ничего интересного для представителя отдела, где все с холодной головой, горячими сердцами и чистыми руками, не нашлось.

– Ключ от ящика взвода, – вновь приказал осведомленный особист.

Я, тяжело вздохнув, молча протянул ключ. Капитан присел перед моей кроватью и вытащил из-под нее огромный, запертый на замок, ящик из-под выстрелов. Каждый взвод имел такой ящик для хранения взводных или личных тетрадей, ручек, конвертов, запасных погон и прочей ерунды, так необходимой в повседневной армейской жизни и постоянно ворующейся друг у друга. Старый совсем развалился, и я притащил с

"директрисы" новенький, выкрашенный в зеленый цвет ящик, на который таджик-столяр из моего взвода очень красиво и качественно приделал ушки. В ушки был повешен новый, свежемасленный замок, ключ от которого лежал у меня в кармане.

Ключ щелкнул в замке, открывая возможность добраться до внутренностей ящика. Взрывпакетов и в ящике не было. Там были и тетради, и значки, и ручки, и пять пар красных погон, и черный крем для обуви, но взрывпакетов в ящике не было.

– Ну, колись, куда подевал взрывпакеты, – устало посмотрел на меня Васильев. – Ведь остались же, я знаю.

– Да, – почти сознался я. – Осталось два взрывпакета.

– Ну?

– Я их прямо там, на поле и взорвал, чтобы не сдавать. Лень идти было.

– Врешь ты все, Ханин. Врешь. Я вашу… хм… натуру знаю.