Я подошел к взводу, где часть дремала, сидя на табуретках, часть читала уставы.

– Воин, – позвал я младшего сержанта Меньшова, только что закончившего учебку и совсем недавно получившего первые лычки. – Что у нас нового?

– Часть солдат у нас забрали в командирские роты. Кто успел, попрятался. Ты бы видел: в бытовке, в курилке. Командир первой и второй рот сами вылавливали. И забрали же самых грамотных.

– Гады! Взвод не укомплектован?

– Получили в обмен новых. Чурки-чурками. В первом и втором взводах по чечену из Грозного. Крепкие ребята, но на рожон не лезут, и мы их на туалеты не ставим. Да еще дали двух вэвэшников, из дивизии Дзержинского в наш взвод прислали.

– А эти зачем?

– Ротный сказал, что будем учить.

– А куда ж мы денемся? Грамотные хоть?

– Русские ребята.

– И то ладно… Взвоооооод, строится! Взвод, равняйсь! Смирно!

Вольно. Товарищи курсанты, с этого дня мы начинаем усиленные занятия по боевой и политической подготовке. Будем делать из вас настоящих бойцов родины родной. Кто будет нормально служить – будет получать увольнительные в город и, может быть, даже сможет заработать отпуск.

А кто будет служить, как чмо, – получит в рыло и будет объявлен

"врагом народа". Понятно?

– Так точно…

– Не слышу!

– Так точно!

– Не слышу!!! Громче!!

– Так точно!!!

– Вольно, разойдись. Рядовой Магомедов ко мне.

Имран Магомедов, солдат невысокого роста, призванный из Баку, умевший не только работать руками, но и головой, подошел ко мне, приложив руку к пилотке:

– Товарищ гвардии старший сержант, курсант Магомедов по Вашему приказанию прибыл!

– Вольно.

– Товарищ старший сержант, поздравляю!

– С чем? – удивился я.

– С присвоением звания старший сержант.

– А… Фиг с ним. Мне нужен и.о. командира третьего отделения.

Сам знаешь, что младшего сержанта Мранова на "директрису" помощником оператора забрали. Взводный появляется раз в неделю. Справишься?

– Попробую.

– А будут сложности, мне скажешь. Лады?

– Так точно.

– Давай, Имранчик, построй взвод, у нас по плану "гора Пологая".

Пойдем тактику изучать.

– Есть! Взвод, строиться!!

Знакомиться с новыми солдатами было не просто.

– Как фамилия?

– А?

– Фамилия твоя как?

– Мммм?

– Чего ты мычишь, как корова? Чурка, блин, ушастая. Зовут тебя как?

– А?

– На русском говоришь, чурбан в армейской форме?

– Эээээ?

Такое слышалось почти каждый раз, когда я обращался к очередному новобранцу взвода. Вместо хорошо подготовленных, уже обученных, слаженно служащих солдат, мы получали отбросы, которые нам переводили из других рот и полков. Большинство среди новичков были представители Средней Азии. И, судя по их грамотности и пониманию русского языка, это были далеко не лучшие представители этой части большого и многонационального Советского Союза.

– Взвод, равняйсь! Смирно!! Я не понял, почему солдат лежит?

Команды не слышит?

– Ему плохо…

– Кто решил, что ему плохо? Почему он не записан к врачу??

– Ему совсэм плохо…

– Что с ним? – я подошел к койке, на которой лежал солдат поверх покрывала, являющегося одновременно и солдатским одеялом. Солдатская подушка была в крови. – Кто его избил?!

– Никто…

– Взвод!! Если я узнаю, что кто-то его избил – зачморю до смерти!! Понятно?

– Никто его не трогал, его два дня назад к нам из автобата перевели. Он все время кровью харкает, – ответил Тарасенко.

– Второй раз сталкиваюсь с мордобоем в автополку. Тарасенко, а чего он в санчасть не пошел?

– А я откуда знаю? Может, боится.

Я потрогал солдата за плечо.

– Э, воин. Живой?

Ответом мне был тихий стон через сжатые зубы.

– Тарасенко, твою дивизию. Бегом за фельдшером!! Бегом!!

Тамара прибежала вместе с посланным за ней солдатом через несколько минут.

– Что случилось? Кто его?

– Никто. Таким получили. Что нам с ним делать?

– Встать и идти может?

Солдат попытался встать и тут же рухнул обратно на кровать с тяжелым стоном.

– Том, похоже у него сильное сотрясение головного мозга, – сказал я.

– Ты врач, что ли? – непонятно почему огрызнулась фельдшер. -

Хотя, скорее всего так и есть. У вас носилки есть?

– Откуда у нас носилки, Том? Сейчас. Так, сынки, – позвал я солдат. – Аккуратненько встали вокруг. Плотнее, плотнее. Теперь берем ручками за края одеяла. Все взяли? Все. И дружно, одновременно скручиваем. Обеими руками. Скручиваем, скручиваем до него. Вот так.

Готовы? На три-четыре без рывков поднимаем и несем в санчасть.

Три-четыре.

Восемь человек подняли тело и понесли по расположению мимо сидящих и стоящих солдат, молча смотрящих на происходящее.

– Головой вперед, головой, – крикнул кто-то из солдат.

– Ногами, чтобы к голове прилива крови не было, – отрезала прапорщик медслужбы. – Несите, как я сказала.

Поминутно отвечая на вопросы встречающихся по пути, солдата донесли до медчасти. И через пару часов скорая увезла его в госпиталь. На опустевшее место я тут же получил таджика с черными погонами. На русском парень с трудом понимал только мат.

– Вот урод. Полный дебил, – ругался я. – Ни черта не понимает.

Ну, кто его в пехоту определил? Ему и в стройбате тяжело будет.

Чурка…

– Товарищ сержант, – остановил мои причитания проходящий у меня за спиной ротный. – Вам дан не чурка, а гражданин Советского Союза, солдат Советской Армии, и Вы, как старший товарищ и специалист второго класса, обязаны научить его всему, что умеете сами. Тебе понятно?

– Так точно, понятно. – И когда ротный отошел, добавил сквозь зубы. – А куда мне деться с подводной лодки? Рядовой Тарманжанов, равнясь! Смирно!! Мы с тобой будем учить русский язык. Ты меня понял? Я спрашиваю: ты меня понял?!

Таджик смотрел на меня, не моргая, своими смоляными глазами. В моей голове мелькнула мысль, что собака Павлова понимала больше, а передо мной стоит живая тумбочка. Ну, не ругаться же на тумбочку, что она сама дверцу не закрывает и пыль не вытирает. И с этой мыслью я продолжил:

– Ни черта ты не понимаешь. Ладно, солдат, свободен.

Наводчики-операторы боевых машин пехоты обязаны были не только застилать кровати, отбивать их края и ходить в наряды, караулы и дежурства по кухне, но также учиться маршировать, петь песни, пришивать солдатскую подшиву к подворотничку, знать наизусть определенную часть уставов, слушать политинформации, заниматься тактикой боя и, конечно, немного стрелять из тех самых боевых машин, специалистами которых они и должны были стать в дальнейшем. После трехдневного обучения в казарме, рота вышла из расположения части и направилась в направлении директрисы – места, где проводились учебные стрельбы. Офицеры посчитали ненужным для себя идти вместе с ротой и перепоручили это дело сержантам. Я бежал вдоль роты, не сильно отрывая почти прямые ноги от земли. Через плечо у меня висела полевая сумка с блокнотами, ложкой, ножом и совершенно ненужным компасом, а в руке болтался АКМ. Носить так автомат было запрещено, но мне казалось, что только так, удерживая автомат за магазин, направляя его стволом в землю, я похож на супергероя из "боевика".

– Рота, подтянись, подтянись! – кричал я так, что голос разносился по всему растянувшемуся строю. – Шире шаг!!

Солдаты шли, неся на себе оружие, противогазы, ящики с учебными пособиями и много еще нужных и совершенно бессмысленных вещей.

– Поменяться несущим выстрелы.

Рота растягивалась на сотню метров, несмотря на то, что я специально поставил солдат маленького роста впереди, чтобы уменьшить ширину шага.

– Рота, стой!! Десять минут привал! Всем перемотать портянки.

Увижу, что кто-то не перематывает – получит два наряда вне очереди.

Первое, что происходило с молодыми солдатами – они стирали ноги в кровь, и, чтобы этого не происходило, требовалось как можно чаще заставлять их перематывать портянки, пока солдатские ноги не доходили до состояния полного одубения. Правда, тут следовало другое. Ноги начинали гнить. Сначала по ногам, а потом уже и по всему телу появлялись жуткого вида гнойники. Они чесались, кровоточили, зудели, и не было спасения от этого. В санчасти девчонки-медсестры заливали гнойники фурацилиновым раствором, заматывали бинтом, но ничего не помогало.