– Пусти, а если автомат заденет, – орал Прохоров.

– Хрен с ним, автомат – не башка. Спишут.

Трассер пуль из БМП шел низко. Куда ниже положенного. Может быть, наводчик-оператор не видел цели, а, может быть, просто палил куда попало, но мы, сев на дно окопа, вжимались в него все ниже и ниже, видя, что трассер пуль быстро и неукоснительно приближается к нам.

Было желание не просто вжаться в дно окопа, а утонуть в нем, слившись с ним воедино. Сознание понимало, что попасть не должны, но желудок прижался к позвоночнику, как было когда-то перед экзаменами.

– Копец, – тихо прошептал Прохоров, и я его шепот прочел по губам.

– Не дрейфь, прорвемся.

Трассер прошел у нас над головами, отошел метра на четыре в сторону и начал двигаться в обратном направлении. Пули засвистели у нас над головой, врубаясь в бруствер, вырывая из него кусочки земли и снега, которые тут же сыпались в траншею прямо перед нами. И в этот момент земля у нас за спиной дернулась, толкнув нас к противоположной стенке траншеи, а затем мы услышали страшный грохот.

Это стреляли танки. Мы сидели в окопе прямо перед танком, и снаряды этого страшного оружия боя летели у нас над головами в сторону леса, сотрясая все вокруг себя. При каждом выстреле создавалось ощущение, что стреляют не то тобой, не то в тебя, и сейчас ты полетишь вместе с этим снарядом в направлении выбранных умными полковниками ориентиров. Выстрелы бронетехники внезапно утихли, и в тот же миг в небо взлетели две зеленые ракеты, рассекая темноту и выплевывая желтые искры и сопровождающие их дымы. Небо тут же осветилось от количества выпущенных бело-желтых осветительных ракет. Я вскочил на колени и затем, опершись на гранатомет поднялся во весь рост:

– К бою!!

Солдаты, похватав оружие и боеприпасы, бросились к своим местам, начиная стрелять. Вскинув на плечо гранатомет, я, запустив туда первый выстрел и встав на изготовку, включил прибор ночного видения.

Батарейка, как я и предполагал, на двадцатидвухградусном морозе умерла своей смертью, не дав мне и шанса воспользоваться военно-научным прогрессом, но меня это уже не печалило.

Осветительные ракеты в небе разрывались ежесекундно, и свет от них был как днем. Я прицелился и нажал на спусковой крючок. Ракета, вылетев из пасти РПГ, поразила мишень. Я явно видел, как она угодила в самый центр щита, который тут же рухнул. "Да не потащу я обратно выстрелы", – подумал я, помня, с каким трудом я волок на передовую тяжеленные выстрелы и гранатомет. "Хватит и того, что мне, дедушке этого дурдома, РПГ назад переть", – и с этой мыслью я запихнул в ствол оружия второй, из шести уложенных в ряд в окопе, выстрелов.

Последующие четыре выстрела я вложил в то же самое место, стараясь попасть в подъемник мишени, который больше не поднимал щит в исходное положение. Последним выстрелом я уложил пулеметную мишень, которую никак не мог сбить пулеметчик правого фланга. Больше, чем стрелять на этих стрельбах из гранатомета, мне хотелось стрелять именно из пулемета, держать трассирующую линию направления огня. Еще обучая солдат в ковровской учебке, я очень обрадовался приказу дать направление для стрельбы молодым солдатам. Я очень гордился тогда, перематывая синей изолентой попарно четыре длинных пулеметных магазина с трассирующими патронами. Линию из пулемета я держал четко и ровно, а солдаты старались все вместе стрелять из автоматов в том же направлении. Мне казалось, что я ведущий и только благодаря мне эти солдаты могут стрелять из своих "калашей". Это тешило мое мальчишеское самолюбие в отличие от стрельбы из одноразового ручного гранатомета "Муха" на тех же, учебных стрельбах. Из двух выстрелов в направлении бетонной плиты улетел только один, второй дал осечку, и был тут же передан саперам.

– Прекратить стрельбу! Стрельбу прекратить! – Мальков уж бежал сзади нас. – Разряжай, разряжай, я сказал. Всем собрать оружие, оставшиеся боеприпасы и бегом к вышке. Спектакль окончен.

Около вышки, громко прокричав "Служим Советскому Союзу!" на обычное объявление благодарности, мы начали залезать в грузовики.

– Стоять, воины, – комбат уже успел где-то набраться и стоял, покачиваясь и сложив руки в замок за спиной. – Глухие что ли?

Стоять! Мне тут человек двадцать нужно. Гераничев, отбери лучших, отличившихся бойцов.

Никто и не сомневался, что я окажусь среди тех "героев", которых отобрал взводный. Складывалось ощущение, что несмотря на жену и ребенка он питает ко мне самые теплые чувства и просто жить без меня уже не может. Спать я сбежал в домик операторов.

– Слышь, сержант, – разбудил меня утром старший оператор, – ты случаем не знаешь, кто стрелял из гранатомета с правого фланга?

– А что?

– Точное попадание. Даже слишком точное, – задумчиво проговорил оператор.

– Я стрелял.

– Ты? Ну, ты мудак…

– Почему? Попал же.

– Пальцем в жопу ты попал. Ты же подъемник к чертям собачьим расколошматил! От него одни воспоминания остались.

Мне стало немного грустно, понимая, что, если сейчас ребят заставят чинить этот ящик, то работы у них будет до дембеля.

– Почините?

– Нечего там, земеля, чинить. Ты его в хлам раскалашматил.

Ворошиловский стрелок, блин.

– Так поставь новый, – обрадовался я. – Есть новый?

– Есть. А кто его тащить до точки будет?

– Зачем тащить? Мою машину возьмем и…

Такой план сразу привел ребят в лучшее расположение духа. Переть на себе многокилограммовый тяжелый ящик на морозе по снегу не было никакого желания, а боевая машина пехоты сразу решала эту проблему.

– Вытаскивай свой подъемник, а я пока машину заведу.

Стоило мне только опуститься в люк механика-водителя, как рядом с

БМП нарисовался Гераничев.

– Ты куда собрался?

– Подъемник в поле отвезти.

– Это БМП, а не телега для подвозки. Марш оттуда.

– Я так комбату и скажу, – вылезая на броню, прокомментировал я руководство к действию.

– Комбату? Это он приказал?

– Нет. Я сам придумал, – сказал я чистую правду, понимая, что проверять приказ лейтенант все равно не пойдет, да и комбат уже свалил, перекинув работу на младшего по званию.

– Хабибулаев повезет. Он водитель, а не ты. А тебе я другую задачу поставлю.

Задачи Гераничев ставить любил. И не только любил ставить, но и требовал их неукоснительного выполнения, пользуясь для этого не только уставом, но и всеми другим доступными ему, как офицеру армии, средствами.

Коля рос хорошим мальчиком. Отец оставил их так давно, что кроме ежемесячных переводов уже ничего не напоминало молодому, неплохо рисующему подростку о том, что отец когда-то существовал. Коля был мальчиком читающим. Его героями были Штирлиц, Зорге и другие разведчики, которые с честью и славой защищали свою Родину на дальних рубежах. Коля с детства мечтал стать разведчиком. Он искренне хотел отдать всего себя целиком Родине, которая учила своих сыновей и дочерей мудрой политике, указывая, что истинно, а что ложно для строителей будущего коммунизма. Агитационно-политическая основа в стране была известной: кто не с нами, тот против нас. Но, кто с нами телом и душой, тот всегда герой. Об этом демонстративно говорили памятники, стелы, транспаранты, демонстрации и имена пионеров-героев. "Вот они истинные герои", – думал Коля, смотря на портреты пионеров героев, нарушивших приказы о том, чтобы не лезть самим, погибнувших и ставших примером подражания для детей СССР. "Я буду таким же. Мной будут гордиться. И, может быть, когда-нибудь, моим именем назовут нашу школу". Он не отказывался, когда директор школы просила его заходить к ней в кабинет, и рассказывал о том, что произошло в классе за последнюю неделю. Его не били. Его не били, потому что делал он это очень тихо и спокойно. Коля готовил себя к будущей карьере сотрудника комитета государственной безопасности.

Когда в девятом классе военком спросил Колю, куда он хотел бы поступать, то Коля знал ответ заранее – Школа КГБ. Военрук немного удивился целенаправленному желанию молодого человека, но посоветовал вернуться к этому вопросу по окончании десятого класса. О разговоре