Продрав глаза и поблагодарив тетку за гостеприимство, мы отправились дальше по намеченному маршруту в Ковров, откуда нам так и не получилось уехать. До города мы добрались без проблем. А от патруля в Коврове убегать было проще, чем в Москве. Мы знали все дворы и узкие проходы, да и патруль не сильно стремился нас догнать, увидев, что мы перескочили через ближайший забор. К ужину мы успели вовремя. Несмотря на то, что нас должны были снять с довольствия, наряд накрыл нам отдельный стол, и мы в очередной раз за прошедшие часы вспомнили с благодарностью "теткины" блины. Сразу после ужина мы оказались в роте.

– Вернулись? – удивился ротный. – А у меня места уже заняты.

Ложитесь все в пятом взводе, у стены. И чтобы завтра я вас тут уже не видел.

Протрепавшись до двенадцати ночи в каптерке и рассказав друзьям про свои приключения, мы разошлись по выделенным койкам. Часа через два я проснулся. Проснулся не потягиваясь, а мгновенно, как бывает только в критических ситуациях. Не шевелясь, я открыл глаза и поведя ими в стороны огляделся. Раджаев стоял в проходе между соседними койками и тихо вытаскивал кошелек из кармана молодого сержанта, ездящего вместе со мной в Москву. Я старался раскрыть глаза пошире и увидеть происходящее в свете уличного фонаря, не двигаясь, чтобы не спугнуть Раджаева. Когда вор начал отходить от табуретки, на которой лежала форма, я резко встал на кровати, сделал прыжок и, оттолкнувшись от спинки кровати, ударил йоко-тоби-гири таджика в плечо, потому что удар в голову мог принести мне больше неприятностей, чем ему. Раджаев отлетел на середину расположения, упал и тут же вскочил, озираясь. Я сделал резкий шаг вперед и, подпрыгнув, ударил его еще раз йоко-мая-гири в грудь. Раджаев, широко раскинув руки, отлетел к койкам соседнего взвода и со стоном упал на табуретки.

– Встань, сука! – рявкнул я.

Солдаты начали просыпаться. Кто-то встал с койки, кто-то поднялся, чтобы было лучше видно, кто-то приподнялся на локте.

– Ты ворюга!!

– Не я. Я не браль.

– Врешь! Я сам видел!! Своими глазами! – я повернулся к младшему сержанту, который тер глаза. – На пол посмотри. Твой кошелек?

– Мой. Откуда он?

– Я не браль. Я не браль, – закрывая голову руками в ожидании очередного удара, ныл Раджаев. – Я шель туалет. Видель кошелек.

Хотель поднять и сержант дать.

– Твоя койка на три ряда ближе к туалету. Ты чего звиздишь тут, урюк? Дежурный по роте. Тебе "тумбочка-дневальный" до утра. Штык-нож не давать. В туалет не отпускать. Роте отбой. Спать, сынки. Отбой, я сказал!! Утром разберемся.

Утром, в начале восьмого, меня разбудил ротный.

– Ты точно в дизель захотел. Ты решил напоследок солдату рожу набить? Это за "яйца"?

– Я его не бил, а задерживал. Наручников у меня только не было, а то к койке бы приковал. А упал он сам. Вор он. А вор, – я вспомнил известную фразу и изменил тембр голоса, – "должен сидеть в тюрьме".

И как вор был пойман на месте преступления. Так что ему еще мало "по яйцам".

– А солдат говорит…

– У меня свидетелей полроты. А этот чурка будет много говорить, я ему сейчас рога посшибаю, – вскочил я с кровати.

– Отставить дедовщину! – поднял голос старлей.

– Что произошло? – к нам подбегал вошедший в роту Алиев. – Ты зачем его так?

– Как так?

– У него фингал под глазом.

– Не было у него фингала. Небось, сам о тумбочку приложился, чтобы меня подставить. В "душу" он у меня получил. Потом я его "на тумбочку" поставил.

– Сань, ты не врешь.

– Тельман, – я перешел на ты, обращаясь к взводному, который уже и не был моим командиром, – ты видел, чтобы я хоть один раз кого обманул? Я тебе зуб даю. Ребят спросил. Ну, нахрен мне трогать солдата, когда я УЖЕ не в полку? Ты лучше у того спроси, у кого кошелек этот урюк украл.

– Я не краль, – успел выкрикнуть Раджаев.

– Чего? – я, делая страшные глаза, вскочил с кровати на холодные доски пола, но Алиев меня успел перехватить.

– Я сам с ним разберусь. Раджаев, иди за мной.

Минут через пять, подойдя к сушилке, дверь в которую охранял солдат, я услышал:

– Ты воровал?

– Не я.

Гулкий удар, по-видимому, в грудь был ответом на неправильный ответ.

– Ты?

– Нэ…

Опять удар.

– Отойди, – оттолкнул я солдата.

Тельман стоял в боксерской позе и был готов стукнуть снова.

– Так ты или кто?

– Я только подняль.

Опять серия ударов.

– Не убей его, а то из-за чурки…

– Такие не умирают, – и Алиев снова ударил солдата в грудь.- Я его, суку, буду долго метелить. Я на нем все, что накопилось…

– Ну, ну…

Я вышел из "сушилки" и направился в строевую часть переоформлять документы. Через пару часов, уже не прощаясь, а смеясь, что скоро вновь вернемся, мы вчетвером, закинув за спины так и не разобранные вещевые мешки с солдатскими пожитками, вышли за ворота гвардейской краснознаменной учебно-танковой дивизии. В очередной раз проехав уже известными маршрутами Ковров-Владамир, Владимир-Москва мы через несколько часов были остановлены привокзальным патрулем, не позволившим нам вновь попасть в столицу и погулять еще денек.

Старший патруля в сопровождении курсантов военного училища, проводив по перрону, посадил нас на электричку, идущую в город

Солнечногороск, где мне предстояло служить все оставшееся дни.

– Зёма, где курсы "Выстрел"? – спросил я солдата, стоящего у ворот со стандартной выпуклой красной звездой и держащего в руках свежий выпуск армейской газеты.

– Тут. Но тебе курсы или полк?

– А какая разница? Это не одно и тоже?

– На курсах учатся офицеры, это налево. А полк обеспечения учебного процесса – прямо и направо.

– Ясненько. Что пишут?

– Приказ.

– Когда?

– Сегодня. Читаю, 27-е сентября 1987 года. Приказ министра обороны СССР…

От этих слов у меня не прибавилось ощущений, что я стал "дедом", но слышать приказ было приятно. Это было скорее новое положение внеуставной армейской иерархии. Состояние, принятое традициями, хотя в голове больше звучал оставшийся, а не пройденный срок службы. Я понимал, что пройденное уже ушло, а вот что мне предстояло – оставалось загадкой.

– И еще: с сего дня добавили пайку масла до двадцати грамм.

– Смотри не объешься, когда деды отдавать будут, – засмеялся я. -

Бывай, служивый.

Так как на офицеров мы явно не тянули, то направились по указанному дежурным маршруту в полк. Нас поразил порядок, который вроде бы никто не поддерживал. Аккуратные домики, магазин, дорожка с убранным тротуаром. Небольшой парк и указатели. Мы прошли мимо одноэтажного, имевшего высокие стеклянные витрины кафе с красивым названием "Погребок", в котором сидели офицеры, женщины и дети.

Солдат на нашем пути попадалось немного, но офицеры разных званий были повсюду. Такого количества офицерского состава в одном месте за время срочной службы мне еще не встречалось. Чтобы не поднимать все время руку в приветствии, мы надели вещевые мешки на правое плечо и поддерживали ремень рукой. Казарм оказалось всего две. Два четырехэтажных здания из серого с полосами красного кирпича между этажами располагались так, что окна одной казармы смотрели в окна другой. Из окон обеих казарм был хорошо виден прямоугольный, размеченный для обязательных занятий по отработке движения строем и по одному плац. Со стороны дороги плац отделяли несколько голубых елей росших на узкой полосе земли.

– Эй, воин, где штаб полка? – окликнул я стоящего с метлой солдата, облаченного в промасленную хэбешку.

– Прямо, мимо "чепка" и по дорожке направо, – крикнул солдат. -

Свеженькие с учебки?

– С учебки, с учебки.

– Ну, вешайтесь, – засмеялся солдат и пошел дальше.

– Надо бы значки снять, – тихо сказал Андрейчик. – Хрен его знает, как обернется.

В его словах был здравый смысл. Часть была не гвардейская и специфические значки, плюс знаки отличников и специалистов могли вызвать конфликт между нашей небольшой группой и местными дедами, ставшими в одночасье полугражданскими. Мы согласились с товарищем и переложили легкие кусочки крашеного металла в карманы пиджаков, оставив только комсомольские значки.