– Как дела, бойцы? – радостно приветствовал Васильев сидящих солдат.

Робкие голоса были ему ответом.

– Чего такие грустные? Давайте повеселимся. Скучно ведь. У кого-нибудь взрывпакет найдется?

– Откуда, – тут же ответил я. – Мы их, товарищ капитан, только во время прохода получаем. Все под роспись со стопроцентным использованием.

– Ну, с тобой все понятно,- грустно сказал капитан. – А может быть, у кого-нибудь найдется?

К последней фразе особиста к нам подошел совсем молодой младший сержант Андрейченко. Звание ему еще присвоено не было, но лычки он уже носил.

– Здасьте, товарищ капитан, – веселый Андрейченко чему-то радовался. – Может чем помочь? – он не обращал внимания на меня и

Сашку, показывающих ему за спиной капитана кулаки. – Взрывпакет можешь найти? Штуку одну показать хочу.

– У меня нет, но у Самсона… – наивно улыбаясь, обрадовался молодой.

– Так зови его скорее, родимый!! Зови.

Андрейченко, готовый услужить патлатому капитану, убежал и через две минуты вернулся грустный в сопровождении Самсонова, который уже успел втолковать ему все, что сейчас предстоит.

– Привет, Самсонов, – капитан протянул ему руку.

– Здравия желаю, товарищ капитан.

– Дай взрывпакетик.

– Нету у меня. Ошибся…

– Не ври. Не обыскивать же мне тебя. Давай, давай. Покажу солдатам кое-что.

Нехотя Самсон полез в карман и достал взрывпакет.

– Случайно остался, я его сдать хотел, да все уехали, – начал оправдываться сержант.

– Потом врать будешь, – понизил голос капитан. – Остальные доставай.

– Больше нету. Честное слово,- со взглядом ягненка заверил сержант.

Особист сделал шаг к Самсону и в несколько движений обыскал его.

– Действительно нет. Ну, смотрите. Дай-ка сюда каску, – приказал особист одному Шалимову.

С этими словами, Васильев подошел к торчащему из земли куску трубы. Бросил туда зажженный взрывпакет и накрыл сверху каской.

Каска довольно быстро взлетела метров на десять вверх и упала на землю метрах в пяти от места запуска.

На полет каски и, видя, что капитан "свой в доску", прибежало еще человек двадцать.

– Маловато будет, – заключил капитан. – Вот если бы два взрывпакета.

Взрывпакеты нашлись. Капитан улыбался.

– А ты мне говоришь: нету. А ты говоришь, по записи, – смотрел он мне прямо в глаза.

– Так за всеми же не уследишь, товарищ капитан.

– Потом поговорим, Ханин. Всем внимание!

Капитан повторил эксперимент с каской, предварительно бросив два зажженных взрывпакеты в трубу. Каска улетела высоко в небо и стала совсем невидимой точкой в небе. Через несколько долей секунд она начала опускаться, и солдаты разбежались в разные стороны, как от бомбы.

– Здорово, классно, круто, – были возгласы кругом.- Товарищ капитан, давайте еще.

– Хорошего понемножку, – отрезал Васильев. – Самсонов,

Андрейченко, за мной.

Мы еще пообсуждали ситуацию с каской, сержантами и сообразительным особистом, после чего разошлись по точкам. На месте осталось только мое отделение.

– Шутник особист, – подвел итог Сашка.

– Не то слово. У меня, кстати, еще несколько взрывпакетов осталось.

– Может, еще раз каску запустим?

– Лучше кружку. Она лететь выше будет.

Мы нашли кружку, подошли к трубе, я поджег два взрывпакеты, как это делал Васильев, и кинул их внутрь.

– Ложись! – пошутил Сашка и закрыл выход трубы армейской кружкой.

Кружка улетела на такую высоту, что перестала быть видимой.

Казалось, что она уже никогда не вернется.

– Здорово запулили, – восхитился Тарасюк.

– Интересно куда она улетит? В Америку? – захохотал Сашка.

– В Москву, – ответил я, наблюдая за быстро едущим УАЗиком по направлению к трибуне, уже возведенной на месте будущего объяснения карт и местности тем, для кого предназначалась вся показуха.

Из остановившегося около трибуны УАЗика вышел генерал с нависающим над ремнем большим животом и оглядел поле. И в этот момент я заметил кружку. Кружка опускалась точно в направлении

УАЗика. Кружка выбрала себе цель. Миномет в виде трубы сработал целенаправленно. Кружка не могла выбрать себе другую цель, она выбрала в объекты нападения генерала советской армии.

– Щас, как ухнет по машине… – процедил я. – Тогда нам точно хана.

Кружка грохнулась в метре от генерала и, подскакивая на камешках, со звоном покатилась под машину.

– Это откуда? – поднял бровь генерал.

Ему ответом была тишина. Мои солдаты, почувствовав неладное, попрыгали в траншею и, похватав автоматы, лежали в направлении прохода, ожидая команды.

– Слушай постановку задачи, – повернулся я к траншее, всем своим видом давая понять, что кружка уж к нам-то ну никакого отношения иметь не может.

– Старшеофицерский состав ко мне! – дал команду генерал и пошел к трибунам, забыв про кружку и тем самым оставив нас в покое.

После совещания старших офицеров, подполковник, отвечавший за нашу точку, подошел к нам.

– Значит так. Вас будут снимать на пленку.

– Кино, товарищ подполковник?

– Нет, для передачи Служу Советскому Союзу.

– А мы уже решили, что это шутка.

– Нет, не шутка. Показывать выход из траншеи будете генштабу армии, генералам, полковникам. Вас должно быть хорошо слышно. Издали слышно. Товарищ сержант, прочтите еще раз постановку задачи, а я послушаю с дороги, по которой будут идти слушатели.

Я начал читать.

– Не слышу, громче. Еще громче. Нихрена ни слышно. О! Надо Вам дать рацию.

– Р-сто пятую? – выдал я свои познания.

– Со сто пятой Вы устоять не сможете. Мы Вам выдадим специальные, новые, портативные рации.

– Как у милиции? – вспомнил я оперотряд.

– Увидите.

Рация, которую мне выдали уже к концу дня, представляла собой небольшую коробочку размером десять на пятнадцать и цеплялась к армейскому ремню. От рации шел шнур с наушником на резинке, одевающемся на голову под каску. От наушника ко рту шел маленький, черный микрофон. Рация имела всего два канала связи и была односторонней. То есть меня было слышно. А я мог слышать только, когда отпускал клавишу. Но в мою задачу, как выяснилось, слушать не входило.

– За учащимися будет двигаться дивизионная агитационная машина с динамиками, и вас будет слышно в эти динамики всем.

Меня это мероприятие веселило. Выглядело все немножко по-детски, немножко по-пионерлагерски. Казалось, что мы не служим, а играем в какую-то детскую военно-спортивную игру. Я представлял, как удивится отец, увидев меня на экране телевизора. Как покажет маме и скажет:

"Смотри, мать, нашего оболтуса показывают".

Радостные дни на полигоне сменялись скучными нарядами по роте или по столовой, небольшими тренировками и занятиями, а также мелкой армейской текучкой.

– Товарищ сержант, – подошел ко мне Харитонов.

– Чего тебе, воин? – вставать с койки было лень.

– У меня тут, это… телеграмма.

– Жена родила?

– Я не женат… брат умер…

Я вскочил.

– Мои соболезнования, зема. А сколько ему было?

– Двадцать три. У него сердце больное было. Операцию сделали.

Думали, что все будет в порядке, а он… – солдат с трудом сдерживал слезы.

– Так тебе на похороны надо… Поезд через два часа. Пошли.

Мы с Харитоновым подошли к канцелярии ротного, где заседали офицеры.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – толкнул я, постучавшись, дверь.

– Заняты. Не видишь совещание?

– Мне срочно, товарищ старший лейтенант. У солдата телеграмма…

– Выйди!

– Срочная телеграмма, брат у солдата умер.

– Мои соболезнования. Брата не вернуть, а у нас важное совещание.

Выйти и подожди снаружи.

Я вышел, громко хлопнув дверью. Ни одно совещание не могло быть важнее такого горя. Но командир роты считал иначе.

– Потерпи, ему сегодня "пистон" вставили. Сейчас ротный свой

"пистон" передаст дальше, выдохнет и решим.

Через несколько минут из канцелярии вышел замполит. Я вкратце описал ситуацию.