Калашникова была выкопана короткая траншея, рядом с которой на рельсах стояли макеты боевых машин. Все, чего недоставало на данном участке, это окопа "для стрельбы с лошади стоя", но мне казалось, что, в отличие от учебки, никто тут не будет просто так копать данное сооружение. Мы остановились у крайней с правой стороны поля будки серо-белого цвета. Сбоку будка имела железную дверь, впереди большое окно, над которым крепко держался покрытый алюминием козырек.

– К машине, – приказал Гераничев.

Мы начали медленно и неторопливо вылезать из ЗИЛа.

– По команде "к машине" солдаты должны выскочить и построиться в четырех метрах от заднего борта. Время на выполнение норматива тридцать секунд.

– Тогда я постою, – я начал вытаскивать из машины автомат.

– Вы команды не слышал, товарищ сержант? – встал рядом со мной взводный.

– Слышал, товарищ лейтенант. Она была обращена к солдатам, а я, – я оглянул свои погоны, – уже вышел из данного ранга.

– Ты чего не понял приказа, сержант? – взвизгнул лейтенант.

– Гвардии сержант, – поправил я взводного.

– Что? Что Вы сказали?

– Я не сержант, а гвардии сержант.

– Почему это Вы гвардии?

– По уставу, товарищ лейтенант. Согласно присвоенному званию.

– У нас часть не гвардейская.

– А я служил больше шести месяцев в гвардейской, поэтому я гвардии сержант, товарищ лейтенант, – сделал я ударение на звании офицера.

– Но здесь не гвардейская, поэтому…

– Только для тех, кто "на бронепоезде": это звание присваивается пожизненно… Кстати, это не вам вот оттуда руками машут?

В паре сотен метров от нас стоял офицер, большие звездочки которого не давали возможность сомневаться, что он куда выше всех нас по званию. Он усиленно махал нам руками, давая понять, что давно заждался нас.

– Всем оружие в руки и бегом на место стрельб, – был мне ответ взводного. – Быстрее!!

Через четверть часа мы разложили автоматы, набили магазины патронами и, держа оружие в руках, смотрели на строй темнокожих людей явно африканского происхождения, одетых в советскую полевую форму. Перед группой стоял полковник и через переводчика объяснял этим студентам, как браво они будут в будущем защищать свою родину и что они должны выучить на этом уроке. Во время его пламенной речи африканцы говорили между собой, кто-то даже пытался закурить сигареты. Все это напоминало скорее съемки очередного детско-советского фильма с утрированным отношением к армии. После объяснения группа темнокожих курсантов передвинулась ближе к технике, которая должна была обозначать движущиеся боевые машины пехоты и бронетранспортеры, а мы залезли внутрь этих железных ящиков, больше похожих на поезд, так как стояли на рельсах, связанные между собой тросом. Когда мы забрались внутрь и выставили наше оружие в окно, то Гераничев "дал отмашку", и этот железный поезд с дровами в виде нас и представителей солнечной Африки загрохотал по рельсам. Одновременная стрельба из автоматов и ручных пулеметов отдавалась внутри железных ящиков страшным гулом, перекрывая невообразимый скрежет ржавых колес. Но так как выдано нам было всего по одному магазину, то через несколько секунд стрельба прекратилась, из-за того, что у всех стрелявших закончились патроны.

Мы вылезли наружу и услышали голос полковника:

– Вот, товарищи курсанты, вы видели, как были сбиты все мишени нашими инструкторами. Теперь вы должны повторить это сами.

Сбили мы все мишени или только часть, я не смог разглядеть, да и особого желания у меня не было. Пару мишеней я, наверное, все-таки сбил. А, может быть, и не я. Стреляло нас несколько человек, и все дружно палили по одним и тем же мишеням, которые удачно легли. Может быть, для полковника и слушателей было несомненно, что падение мишеней означает попадание, для меня же это ничего не значило. На директрисе в учебке был случай, когда пьяный проверяющий из московского генштаба самолично полез в башню БМП. Уж очень ему хотелось пострелять. Оператор оказался парнем головастым. В момент выстрелов он выключал тумблер, и мишени падали, как подкошенные.

Проверяющий ехал дальше, и мишень поднималась вновь в ожидании падения от следующего "попадания". Так как "промахов" у проверяющего не было, то он остался очень доволен своими показателями и, соответственно, дал положительную оценку всему учебному процессу.

Оператор, естественно, был награжден десятидневным отпуском за отличную службу и понимание момента, важного для всей дивизии.

– Ханин, – крик взводного отвлек меня от мыслей о прошлом. – Чего стоишь? Лезь обратно. Покажи им, как надо стрелять по движущейся мишени.

С собой я взял уже три магазина и стрелял один. Мишени падали одна за другой, но грохот в этой ржавой консервной банке, которая демонстрировала мощь БТРа, мне совершенно не нравился.

– Ты где так стрелять научился? – удивленно спросил меня лейтенант, после того, как полковник, показывая на меня пальцем, кричал на негров, что они должны стрелять именно так, а не в "белый свет, как в копеечку", тратя по двадцать копеек за патрон.

– В тире.

– Остряк-самоучка.

– Никак нет, товарищ лейтенант, профессионал. У меня диплом об остроумии.

– СВД берите, товарищ сержант, – напрягся от моих слов офицер.

Я взял снайперскую винтовку и пачку патронов к ней.

– Идем на охоту, товарищ лейтенант? На волка или…

– Идем пристреливать. Трассеры возьми и плащ-палатку.

Во второй карман я опустил пачку трассирующих патронов, плащ-палатку накинул на плечо и пошел вслед за взводным. Палатка все время сваливалась, от чего винтовка больно била по ноге, но идти оказалось не далеко. Метров через триста находился небольшой, разровненный участок. Я постелил плащ палатку, аккуратно положил на нее винтовку и патроны и начал набивать трассерами короткий магазин.

Мишени уже стояли на расстояниях ста, двухсот и трехсот метров. Я улегся на плащ-палатку и, прицепив оптический прицел к винтовке, прицелился. "Глубокий вздох, полу-выдох, первая фаланга указательного пальца медленно нажимает"… Гулкий выстрел, и удар приклада в плечо прервали мои воспоминания слов тренера. Пуля прошла в метре от мишени и немного выше. Покрутив колесики прицела, я снова прицелился. Следующий выстрел уложил мишень назад. Оператор, видимо, ожил, и мишень незамедлительно начала подниматься. Не долго целясь, я валил оду мишень за другой. Но удары приклада винтовки калибра

7,62 в плечо были неприятны. Боевая винтовка сильно отличалась отдачей от используемых для соревнований малокалиберных.

– Нормально, товарищ лейтенант, – сказал я, поднимаясь.

– Тогда остаешься здесь. Сейчас подойдет подполковник Журиков с курсантами. Будешь ответственный за точку.

Журиков – пузатый подполковник с громким голосом и бровями, похожими на брежневские, имел низкий баритон и твердый взгляд.

– Товарищи курсанты. Вы пришли сюда чего? Правильно, учиться. И мы сейчас будем, что? Правильно, стрелять.

Подполковник сам задавал вопросы и сам же на них отвечал, не ожидая ответа. Переводчик тарабанил что-то на, видимо, понятном неграм языке, потому что они бодро кивали кучерявыми головами. Я встал чуть поодаль, темнокожие студенты по одному ложились на плащ-палатку, делали по три выстрела из снайперской винтовки и вставали, уступая место следующему. Мишени падали крайне редко, но никого из будущих командиров полков Африки это не волновало. Журиков подошел ко мне.

– Закурить дай.

– Не курю, товарищ подполковник.

– Почему?

– Не довели еще. А откуда "братья меньшие"? – перевел я сразу разговор, зная, что следующей фразой будет: "Найди мне папироску".

– Из Конго.

– А те? – показал я пальцем на группу, катающуюся в "поезде".

– Из Заира, а может из Анголы, хрен их поймешь. Как стреляют-то?

– Активно. Все в сторону мишеней… что уже радует.

Патронов после стрельбы осталось не много. Я лег на палатку и отстрелял все до последнего.

– Где патроны, Ханин? – спросил у меня Гераничев, когда я, неся плащ-палатку и винтовку, подошел к месту сбора.