Мирра заметила: когда Римма укладывает спать девочку, та сразу засыпает, без фокусов. А когда родная мать – долго кричит, пока угомонится.

К исходу пребывания Римма затеяла разговор с Миррой:

– Вы живете в таких плохих бытовых условиях, мне аж страшно за младенца. Она такая хрупкая, даже чахленькая. И туалет на улице, и печка с дровами, и горячей воды нет. Поздний ребенок всегда подвержен инфекциям и заболеваниям. Мало ли что, не дай Бог заболеет, а у вас тут в Козельце медицина на пещерном уровне. Я-то знаю!

– Ничего, ничего, Риммочка, не волнуйся, все будет хорошо, – Мирра прямо испугалась, с таким расстройством говорила Римма про будущие проблемы ребенка. – Что ж я, пятерых, считай, вырастила, а шестую на самотек пущу? Нет-нет, поезжай спокойно к Изе, все у нас будет отлично.

И тогда Римма приступила к главному:

– Отдай Евочку мне.

– Как «отдай»?

– На воспитание. Я уже потеряла надежду иметь собственного ребенка. Что же, мне из детдома брать совершенно постороннего? А Евочка нам с Изей родная, мы ее так будем любить, ты даже представить себе не можешь.

И для ребенка лучше. И по условиям, и по всему на свете. – Причем говорит спокойно, рассудительно, значит, долго думала заранее. – Миррочка, я понимаю, что мое предложение странное для тебя, но оно нормальное, в нем никакой патологии нет. Конечно, можно было вокруг да около ходить, но я предпочитаю сказать начистоту.

Мирра сидит ни живая ни мертвая. Смотрит на Римму – вроде в своем уме, а вроде помешанная. Глаза горят, а руки спокойно на скатерти лежат. Только одним пальчиком отстукивает каждое слово.

Сидят обе, молчат. Друг на друга смотрят.

Тут Евочка заплакала – пора кормиться. Мирра вскочила, схватила ребенка, рукой по своей груди шарит – не может нащупать пуговицу, чтобы расстегнуть.

Римма раскрыла глаза во всю ширь, повалилась на стол, обхватила голову руками:

– У меня уже слез нету, а то бы я поплакала, у меня уже сил нету, а то бы с собой что-нибудь сотворила! Забудь, забудь, Миррочка, что я наговорила! Я эту речь готовила-готовила, а только сейчас поняла, какая я страшная… Прости меня, ради Бога! Ради Бога, прости!

Вскоре из школы возвратились Эмма, Злата и Веня. Мирра бросилась их кормить, говорила громко, будто старалась заглушить голосом свои мысли.

Римма объявила:

– Дети! Миррочка! Я сегодня уезжаю в Киев, мой отпуск подошел к концу. Я сейчас пойду прогуляюсь немного на воздух. Хочу к ужину купить что-нибудь вкусненькое.

Вышла за порог и пошла в сарай.

Иосиф сидел над книгой, не читал, а просто смотрел на буквы. Он был в такой задумчивости, что не сразу расслышал шорох за спиной. А когда оглянулся – увидел голую Римму. Она шла на него, протянув руки, и волосы блестели, как начищенная менора, и глаза горели, как огонь.

– Ты что, Римма? – прошептал Иосиф.

Римма по-хозяйски подошла к полке, стянула ворох талесов и бросила на земляной пол. Легла и протянула руку к Иосифу.

Он был с Риммой.

В тот же вечер Римма уехала.

Мирра рассказала Иосифу о странном предложении Риммы и сделала заключение:

– Бедная, бедная! Когда женщина до такого доходит, она на все способна.

На следующий день Иосиф заколотил сарай со всем содержимым и сказал Мирре:

– Всё. Конец. Пусть так стоит.

– Тебе что, замка мало? Мало ли, понадобится что положить, что взять. Отрывай доски всякий раз.

– Нет, Миррочка, больше в сарай никто не зайдет. Считай, нету у нас сарая.

Мирра обрадовалась. Думала, Иосиф всерьез начинает новую жизнь.

Но Иосиф задумал другое.

Он поставил Мирру перед фактом, что жить с ней как муж больше не будет. Дети остаются на его совести. Он на всю жизнь обеспечит им всяческую заботу и материально, и морально. И Мирре тоже. Но можно с этого дня считать, что он ей не муж, а родной брат.

На вопрос Мирры, что случилось, Иосиф ответил, что ничего особенного, а просто вызрело такое решение.

Мирра, привыкшая к причудам мужа, отнеслась к случившемуся спокойно. Но все же не сдержалась и уколола Иосифа:

– Это в сарае ты такое решение высидел?

И испугалась взгляда Иосифа.

Через девять месяцев Римма родила мальчика. Назвали Александром.

Все время до родов она почти не давала о себе знать. Исаак изредка приезжал, но насчет беременности жены молчал. Понятно, боялись сглазить после стольких испытаний.

Мирра выступила с инициативой поехать к Римме помочь с новорожденным – позвонила с почты.

Римма сама к телефону не подошла. Исаак ответил, что сами справятся, так как взяли домработницу, а у Мирры и так забот полно. Всем большой привет.

Ясно, долгожданный ребенок, теперь на него будут бояться и дунуть.

Через пару месяцев приехал Исаак. Привез фотографии мальчика. Чистый ангел. Что говорить.

Между делом Исаак рассказал, что сменил себе имя. Теперь он зовется Игорь. Игорь Иосифович Черняк. То есть сменил имя он лет пять как, но сейчас докладывает на всякий случай об этом отцу и матери, чтобы не вышло недоразумения.

– Понятно, – Иосиф только это слово и сказал.

– Как тебе лучше, так и делай, – сказала Мирра. – Мы тебя по-всякому любим.

– Тебя больше Исааком не называть? – спросил Иосиф.

Мирра припечатала:

– Ты, Иосиф, делаешь проблему на пустом месте. Нужно идти в ногу со временем и смотреть правде в лицо.

Потом переключились на младенца, в основном, конечно, Мирра. Как Римма кормит, хватает ли молока, не ощущается ли какой болезненности и прочее. Иосиф сидел тут же, но по всему чувствовалось, что его это интересует мало.

Идти ему было некуда. Вот и слушал.

Перед отъездом (на своей машине «Москвич-403») Исаак попросил не обижаться на редкие свидания. Маленький ребенок, ответственная работа. Намекнул, что вскоре у него планируется сильное перемещение по должности. Рассказал также, что недавно скончалась Риммочкина мама – Ида Львовна. Ясно – возраст и болезни. Но больше следы от жизненных невзгод. Теперь отцу Риммы туго придется идти по жизни, но до последних дней надо держаться. Аркадий Моисеевич и видит плохо, и слышит неважно, а ум трезвый, к нему до сих пор приезжают за консультациями. Римма у них поздний ребенок – Ида родила в тридцать шесть лет, а Аркадию Моисеевичу было за сорок.

Повздыхали.

– Жаль, так мы и не познакомились с Идой Львовной по-семейному, – посетовала Мирра.

– Да я ее и сам, можно сказать, не знал. Она меня сердцем не приняла. Как я появился, перебрались бесповоротно на дачу с Аркадием Моисеевичем. Если что в городе понадобится – Ида его присылала. Он, правда, поговорит всегда, посоветует, если что. А Ида – мать. Она, естественно, всем была недовольна. Матери же все лучшее подавай для дочери. А я разве лучший? Я понимаю. Ничего не говорила, не упрекала, но чувствовалось.

– Из-за возраста? – Мирра привела единственный ясный повод.

– Прямой речи об этом не было. А теперь какая разница, что она имела в виду?

– Ничего, главное, что Римма тебя любит. И ты ее любишь, – заключила Мирра.

– Ой, мама, любовь уходит, а что-то же остается.

К празднику Великой Победы – к 25-й годовщине, а также по случаю многодетности семье Черняков выдали ордер на новую трехкомнатную квартиру.

Эмма в это время заканчивала медицинское училище в Чернигове на фельдшера с прицелом после поступать в киевский мед.

Злата с Веней заканчивали десятый класс, Марик и Ева – в садике.

Радость неописуемая. Горячая вода, ванна, туалет, балкон, четырехконфорочная газовая плита, в подвале дома каморка для хозяйственных надобностей.

Старый дом шел под снос. Единственное, о чем жалела Мирра, – об огороде: и клубничка своя, и крыжовник, и поречки, и черная смородина, и лучок, и огурчики, и гарбузы. Не говоря про картошку, капусту и буряк.

– Равноценных обменов не бывает, это надо понять раз и навсегда, – делала вывод Мирра в разговорах с соседями.