А отец знать не хотел его великодушия и смирения, не слушался его, а шел той дорогой, на которую указывав ли ему его духовные потребности. Вкусы же и характер самого Тургенева были совершенной противоположностью характеру отца.
Насколько борьба вообще воодушевляла отца и придавала ему сил, – настолько она была не свойственна Тургеневу.
Я думаю, что то, что Тургенев так охотно уезжал из России и жил за границей, – имело своим основанием именно этот страх перед борьбой. События, которые в его время происходили в России, не нравились ему; он говорил, что у него есть враг в России – крепостное право, но на борьбу у него не было охоты, и он, я думаю – бессознательно, предпочел удалиться от всего того, что его мучило, чем вступать в борьбу40. Издали он следил за тем, что происходило в России, и собирался принимать участие в ее жизни, но многие планы его так и оставались планами.
"…Я решился посвятить весь будущий год на окончательную разделку с крестьянами, – пишет Иван Сергеевич отцу в ноябре 1857 года, – хоть все им отдам, – а перестану быть "барином"41. На это я совершенно твердо решился, – и из деревни не выеду, пока всего не кончу…"42 На следующий год от 17 (29) января он пишет отцу из Рима:
"Давно ожидаемое сбывается43, – и я счастлив, что дожил до этого времени… Не буду говорить Вам о том вопросе, который Вам, вероятно, уже уши прожужжал, но уверяю Вас, он занимает нас здесь чуть ли не больше, чем всех вас, находящихся на месте; каждое известие принимается с жадностью; толкам и спорам нет конца. Я также написал мемориал44, послал его (это между нами; дело идет об основании журнала, исключительно посвященного разработке крестьянского вопроса); словом, все мы завертелись, как белка в колесе… Я послал письмо к нашему предводителю…"45 Насколько я знаю, из этих затей Тургенева ничего не вышло. Искусство всецело поглощало его жизнь, и все остальное имело для него лишь побочный интерес.
Несмотря на то, что свойственное отцу этическое стремление было, я думаю, довольно чуждо Тургеневу, он тем не менее очень дорожил отношениями с отцом и всегда старался их поддерживать.
"Не надобно давать переписке замолкнуть, – писал он в 1856 году. – Скажите, что Вы делаете? Ударились в истребление медведей, как некогда в хозяйство, в лесоводство и т. д.?"46 В марте 1861 года он пишет:
"Скажу Вам без обиняков, любезный Толстой, что Ваше письмо меня очень обрадовало47.
В нем выразилось окончание тех если не неприязненных, то, по крайней мере, холодных отношений, которые существовали между нами. Прошедшим недоразумениям конец"48.
Но как только между ними устанавливаются дружеские отношения, так Тургенев возвращается к своим увещеваниям. В следующем же, за вышеприведенным, письме он пишет отцу:
"…Меня порадовало известие, что Вы возвращаетесь к искусству:49 каждый человек так создан, что ему одно дело приходится делать; специальность есть признак всякого живого организма; а Ваша специальность все-таки искусство, – это, разумеется, не исключает возможности заниматься и педагогией, особенно в том первобытном виде, какой и возможен и нужен у нас на Руси"50.
И, наконец, почти накануне своей смерти он карандашом, слабой рукой, пишет отцу свое последнее письмо, под которым он даже не имеет сил подписаться, а вместо подписи пишет, не оканчивая букв: "устал"… В нем он "на смертном одре" пишет отцу, чтобы сказать, как он был рад быть его современником, и чтобы выразить ему свою последнюю искреннюю просьбу. "Друг мой, вернитесь к литературной деятельности, – просит он и дальше опять повторяет: – Друг мой, великий писатель русской земли, внемлите моей просьбе…"51 Отец, насколько я знаю, не ответил на это письмо, а через два месяца уже Тургенева не стало…52 Рим, 20 января 1908 г.
Николай Николаевич Ге
