После святок нужно опять приниматься за уроки.

Как-то, придя с нами здороваться, мама заметила на моем лице сыпь. Она встревожилась, приложилась губами к моему лбу, чтобы почувствовать, нет ли у меня жара, спросила меня – не болит ли у меня голова, и велела показать язык.

Голова у меня немного болела, и хотя мама усомнилась в том, что у меня жар, она все же велела мне лечь в постель.

Вскоре и у Сережи и у Ильи оказалась сыпь на лице и на руках. Нас всех положили в постель.

Мама и Ханна ходили за нами, но мы были мало похожи на больных. Моя головная боль вскоре совсем прошла, и хотя сыпь высыпала не только на лице, но и на руках, все же никто из нас больным себя не чувствовал.

Очень было приятно вместо обычного молока получать чай с малиновым вареньем, приятно было быть избавленной от уроков, но все же лежать в постели, когда хотелось бегать и кататься на коньках, – было тяжело. И мы прыгали по постелям и шалили так, что Ханна иногда теряла терпение.

– Какие же это больные? – говорила она мама. – Они все совершенно здоровы.

– Да почему же у них сыпь? – недоумевала мама. – На деревне корь, и они, наверное, заразились опять от деревенских детей.

– Тогда был бы у них жар, – возражала Ханна.

– Да ведь вы знаете, Ханна, – говорила мама, – что корь иногда проходит очень легко. Вероятно, дети болеют очень легкой формой.

Чтобы прекратить всякие сомнения, решили послать в Тулу за нашим старым доктором, милым Николаем Андреевичем Кнерцером.

Приехал Кнерцер, поздоровался с нами и сел около моей кровати. Он посмотрел на высыпавшую на лице и на руках сыпь, поискал ее на других частях тела, пощупал мой лоб, посчитал пульс и велел показать язык.

Потом он посмотрел на меня сначала через очки, потом сверх очков, и мне показалось, что в его глазах мелькнул насмешливый игривый огонек.

То же самое Кнерцер проделал у постели моих братьев.

– Ну, что же? – спросила мама.

– У детей не корь, – сказал он наконец. – Жара у них нет, и сыпь сосредоточилась только на лице и руках. Не попало ли к ним на лицо что-нибудь такое, что могло произвести это высыпание?

– Не знаю, – сказала мама. Потом обратилась к нам: – Не мазали ли вы лица и рук чем-нибудь?

Меня вдруг осенила мысль.

Это духи из стеклянных поросят, козлят и гусей, которыми мы душили руки и лицо.

Я быстро перекувыркнулась лицом в подушку и неудержимо начала хохотать, болтая ногами под одеялом.

– Что с тобой? – спросила мама.

– Это гуси! – закричала я. – И козлята. И поросята.

Мальчики поняли меня и тоже начали кричать:

– Это гуси! Поросята! Цыплята! Козлята!

Кнерцер оглядывал нас по очереди, думая, что мы рехнулись.

Когда Кнерцеру объяснили, в чем дело, он велел духи все вылить в помойное ведро.

Нам позволил встать и одеться.

Валяться нам уже надоело, и мы охотно подчинились его приказанию.

Изо ртов поросят и козлят и из хвостов гусей мы повылили яркие и ядовитые духи и без огорчения оделись и принялись за свою обычную жизнь.