Большие начали поговаривать об отъезде в Ясную Поляну. У меня на душе встала забота: Мотька.
"Как сделать, чтобы папа и мама позволили мне взять его с собой? – думала я. – Довезти его до Самары я берусь. Он будет смирно лежать у меня на коленях. Ну, а потом? Как везти его на пароходе? А потом по железной дороге?" И я с грустью говорила себе: "Наверное, не позволят. Если оставить его здесь, – продолжала я свои размышления, – кто будет о нем заботиться и ухаживать за ним, как я ухаживала? И уж, конечно, никто не будет любить его так, как я его люблю". Я не смела даже мысленно представить себе судьбу Мотьки такой же, как судьба тех баранов, которых так много поглощали в степи… Зарезать и съесть Мотьку – да разве это возможно?
Я целовала его розовую мордочку, пахнувшую молоком, и сквозь слезы говорила ему:
"Бедный мой Мотька! Как мне быть с тобой?" И слезы капали на его безучастную белую мордочку.
С замиранием сердца и с очень слабой надеждой на успех я попросила своих родителей позволения взять с собой своего любимца. Я удивилась тому, как мало значения они придали моей просьбе. Я несколько дней готовилась к тому, чтобы обратиться к ним за этим разрешением, а они так равнодушно и беспрекословно произнесли свое запрещение.
– Какой вздор, – сказала мама, – еще баранов отсюда увозить. В Ясной достаточно своих…
Делать было нечего. Тогда я обратилась к кухарке, остававшейся на хуторе.
– Авдотья, – сказала я. – Я подарю тебе Мотьку. Только ты, пожалуйста, ухаживай за ним. И… – я не знала, как выразить свое опасение, – смотри, чтобы никто не сделал ему никакого зла…
Кухарка дала мне слово. Но в ее голосе я не почувствовала достаточной убедительности. И я очень боялась того, что, как только я уеду, она нарушит данное мне слово.
Было и другое горе, еще более тяжелое. Отъезд Ханны.
Это было бы совершенно невозможно пережить, если бы не было надежды на ее возвращение к нам следующим летом вместе с тетей Таней и моими двоюродными сестрами…
Ханне кумыс был очень полезен: она пополнела и перестала кашлять. Она ехала на Кавказ с новыми силами и с намерением помочь тете Тане перенести только недавно испытанное ею тяжелое горе.
Мы простились с ней до следующей весны, до ее предполагаемого приезда в Ясную Поляну с Кузминскими.
Я горько плакала, расставаясь с моей милой воспитательницей. И много ночей я не могла спать от слез и от сознания своего одиночества. Комната моя, где мы спали вместе с Ханной, показалась мне такой пустой, такой мрачной…
"Но она вернется, мы с ней опять увидимся", – шептала я себе в утешение.
