Толстой при участии юриста Н. К. Муравьева. Первоначально оно было подписано Толстым 17 июля 1910 г. Однако, из-за пропуска нескольких слов, оно было 21 июля переписано. В тот же день в лесу, вблизи деревни Грумонт, Толстой подписал его.
В качестве свидетелей его подписали А. Б. Гольденвейзер, А. П. Сергеенко и А. В.
Калачев. Согласно этому завещанию, все его сочинения, "как художественные, так и всякие другие, оконченные и неоконченные, драматические и во всякой иной форме, переводы, переделки, дневники, частные письма, черновые наброски, отдельные мысли и заметки", где бы они ни хранились, переходят в полную собственность его дочери А. Л. Толстой, а в случае ее смерти, в собственность Т. Л. Сухотиной (см.
ПСС, т. 82, с. 227). Об отношении Толстого к формальному завещанию см. примеч. 155. На сей раз он прибег к нему не для утверждения за дочерьми прав собственности на его сочинения, а, наоборот, для того, чтобы предупредить возможность превращения его литературного наследия в чью-либо частную собственность. Было условлено, что А. Л. и Т. Л. Толстые, получив формально эти права, сделают все, чтобы писания их отца стали всенародным достоянием. 148 Завещание, составленное 18 сентября 1909 г. в Крекшине, гласит: "Заявляю, что желаю, чтобы все мои сочинения, литературные произведения и писания всякого рода, как уже где-либо напечатанные, так и еще не изданные, написанные или впервые напечатанные с 1 января 1881 года, а равно и все написанные мною до этого срока, но еще не напечатанные, – не составляли бы после моей смерти ничьей частной собственности, а могли бы быть безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет. Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову с тем, чтобы он и после моей смерти распоряжался ими, как он распоряжается ими теперь, для того чтобы все мои писания были безвозмездно доступны всем желающим ими пользоваться для издания" (ПСС, т. 80, с. 267). 149 "Особое положение", то есть "Объяснительная записка" к завещанию, была составлена В. Г. Чертковым и подписана Толстым 31 июля 1910 г. "Записка" содержит четыре пункта, поясняющие волю Толстого "относительно своих писаний".
Согласно первому из них, все сочинения Толстого не должны составлять после его смерти "ничьей частной собственности". Второй пункт предусматривает, чтобы все рукописи и бумаги были переданы В. Г. Черткову с тем, чтобы он "занялся пересмотром их и изданием того, что он в них найдет желательным для опубликования". Третий и четвертый устанавливают – в случае смерти указанного наследника – последующий порядок завещания и наследования писаний Толстого (см.
ПСС, т. 82, с. 227-228). 150 Позднее С. А. Толстая так объясняла свое поведение: "Вокруг дорогого мне человека создана была атмосфера заговора, тайно получаемых и по прочтении обратно отправляемых писем и статей, таинственных посещений и свиданий в лесу для совершения актов, противных Льву Николаевичу по самому существу, по совершении которых он уже не мог спокойно смотреть в глаза ни мне, ни сыновьям, так как раньше никогда ничего от нас не скрывал, и это в нашей жизни была первая тайна, что было ему невыносимо. Когда я, чувствуя ее, спрашивала, не пишется ли завещание и зачем это скрывают от меня, мне отвечали отрицательно или молчали. Я верила этому. Значит, была другая тайна, о которой я не знала, и я переживала отчаяние, чувствуя постоянно, что против меня старательно восстанавливают моего мужа и что нас ждет ужасная роковая развязка. Лев Николаевич все чаще грозил уходом из дому, и эта угроза еще больше мучила меня и усиливала мое нервное, болезненное состояние" ("Автобиография С. А. Толстой". – "Начала", 1921, No 1, с. 165-166). 151 "Дневник для одного себя" Толстой вел параллельно со своим обычным дневником с 29 июля по 31 октября 1910 г. (см. ПСС, т. 58, с. 129-144). 152 Дн., 28 июля 1910 г. (ПСС, т. 58, с. 85). 153 "Дневник для одного себя" (ПСС, т. 58, с. 129). 154 Запись от 30 июля 1910 г. (там же). 155 Толстой всегда отрицательно относился к мысли об официальном завещании по двум причинам: ему, решительному противнику государства, казалось морально недопустимым узаконить свою волю путем обращения к казенным властям, которых он всегда обличал в беззаконии и несправедливости. С другой стороны, в подобном официальном узаконении своей воли он видел проявление недоверия к близким, которые, таким образом, как бы заранее подозреваются в злом намерении эту волю нарушить. Эти соображения Толстой откровенно высказал В. Г. Черткову еще 13 мая 1904 г. в ответ на заготовленные им вопросы относительно прав на сочинения Толстого после его смерти. "Не скрою от Вас, любезный друг Владимир Григорьевич, – писал Толстой, – что Ваше письмо… было мне неприятно. Ох, эти практические дела! Неприятно мне не то, что дело идет о моей смерти, о ничтожных моих бумагах, которым приписывается ложная важность, а неприятно то, что тут есть какое-то обязательство, насилие, недоверие, недоброта к людям. И мне, я не знаю как, чувствуется втягивание меня в неприязненность, в делание чего-то, что может вызвать зло. Я написал свои ответы на Ваши вопросы и посылаю. Но если Вы напишете мне, что Вы их разорвали, сожгли, то мне будет очень приятно" (ЛН, т. 69, кн. 1. М., 1961, с. 554-555). О подписанном им позднее завещании см. примеч.
