8 апреля 1955 года Великовский поспешил на Мерсерстрит, 112, пообещав себе не отвлекаться от единственной темы — цели его визита к Эйнштейну.

В начале июня прошлого года Великовский попросил Эйнштейна воздействовать своим авторитетом на радиоастрономов, предложив им относительно простое исследование — проверить, излучает ли Юпитер радиошумы. Эта планета холодна и мертва, как и все, кроме Земли, в Солнечной системе. Так считают астрономы. Но он не сомневался в том, что у Юпитера есть мощное радиоизлучение. Впервые он публично заявил об этом во время лекции в Принстонском университете 14 октября 1953 года.

Оттиски лекции он послал не только Эйнштейну, но также профессорам Бергману и Мотцу. Просил их проверить его гипотезу. Он не сомневался в ее правильности, потому что она была следствием и предтечей его теории. Но астрономы считали идею о радиоизлучении Юпитера такой же абсурдной, как и все остальные теории Великовского.

В письме от 16 июня 1954 года он снова попросил Эйнштейна содействовать исследованию радиошумов Юпитера. Из заметок Эйнштейна на полях этого письма было видно, что и он не верит в положительный результат такого исследования.

И вдруг на полугодичном заседании Американского Астрономического общества, состоявшемся три дня назад, вне программы, что было совсем необычно, прозвучал сенсационный доклад. За несколько недель до этого заседания астрономы Бурке и Фрэнклин из института Карнеги в Вашингтоне совершенно случайно обнаружили мощное радиоизлучение Юпитера. Они не могли понять природу радиошумов, появляющихся в строго определенное время при строго определенном направлении антенны. Сперва они даже подумали о помехах какого-то сильного источника радиоизлучения, работающего рядом с ними. Тщательные наблюдения позволили им распознать, что источник этот — Юпитер. Их изумлению не было предела.

Хотя все доклады на заседании Астрономического общества были отобраны и запланированы заранее, Бурке и Франклин получили время для незапланированного сенсационного сообщения. Никто не назвал Великовского, никто не вспомнил, что Великовский предсказал это открытие, никто не упомянул, что Великовский объяснил непонятную природу радиоизлучения Юпитера задолго до того, как оно было обнаружено.

Когда во время предыдущей встречи Эйнштейн сказал, что корректность его предсказаний пока не доказана, Великовский спросил, почему ученые отказываются проверить его теорию. Разве он не предлагает провести исследования, которые на основании его теории дадут предсказанные им результаты? Разве он не просил профессора воздействовать своим авторитетом, чтобы проверили радиоизлучение Юпитера? Эйнштейн не ответил на этот вопрос. Великовский видел, что у него испорчено настроение и покинул его, несмотря на просьбу Эйнштейна побыть еще немного.

И вот сейчас он шел показать Эйнштейну сообщение об открытии явления, которое Эйнштейн, как и все другие, считал невозможным. Явления, подтверждающего правильность его теории.

Великовский был поражен, увидев Эйнштейна. За прошедшие несколько дней в нем произошли разительные перемены. Острый глаз врача разглядел признаки тяжелой болезни. Эйнштейну было 76 лет. Но только в последние несколько дней время так резко совершило свою разрушительную работу. Великовскому расхотелось вести беседу в подготовленном им ключе. Расхотелось взять реванш за последние фразы предыдущей встречи.

Увидев сообщение, Эйнштейн преобразился.

— Я виноват. Вы меня убедили. Что я могу сделать для вас сейчас? Какое исследование вы бы хотели провести а первую очередь?

— В Метрополитен-музее есть значительное количество предметов искусства древнего Египта. Я считаю, что им на 500–600 лет меньше, чем считают специалисты.

Исследование изотопов углерода в этих предметах может установить истину.

— Отлично. Я обещаю вам обратиться в Метрополитен-музей с этой просьбой.

— Спасибо. Предвкушаю удовольствие от созерцания выражения вашего лица, когда вы увидите результаты этих исследований.

Увы, Великовский не получил этого удовольствия, хотя результаты оказались такими, как он предсказал. Эйнштейн скончался через девять дней после этой встречи. Его просьба о проведении радиоизотопного исследования была послана в Метрополитен-музей душеприказчиками ученого.

За последние пять с половиной лет Великовский привык к непорядочности в научном мире. Фальсификация Гапошкин положила начало длинному списку лжи, наводнившей американскую научную литературу. Ничто новое, казалось, уже не могло удивить Великовского. Но то, что он прочитал в июльском номере «Scientific America» потрясло его до глубины души.

Гарвардский историк науки профессор Бернард Коэн опубликовал интервью, взятое у Эйнштейна 3 апреля 1955 года, за две недели до смерти ученого. Из статьи следовало, что, перечисляя крупнейших ученых в истории человечества и говоря в основном о Ньютоне, Эйнштейн, не называя имени, заговорил о Великовском и его книге. Коэн писал, что Эйнштейн считал этого ученою и его книгу «неплохим». Беда, мол, заключается в том, что и ученый, и книга «сумасшедшие». Действительно, мол, ученые поступили неразумно, подавляя эту книгу.

Искажение смысла сказанного и фальшиво расставленные акценты создавали впечатление об этаком насмешливо-покровительственном отношении Эйнштейна к Великовскому.

Элишева видела, что снова, как после смерти отца и во время их визита в Израиль, на Иммануила накатывает волна тяжелой депрессии. Сейчас Элишева была бессильна.

Единственное, что оставалось ей, — просить Бога, чтобы он помог ее Иммануилу.

Великовский уходил на берег океана от людей, от газет, от научных журналов, от мерзости, переполняющей мир. Может быть, человечество действительно заслужило катастрофы, в которых немногие уцелели?

Бесконечные шеренги волн монотонно набегали на пустынный пляж. Великовский часами быстро ходил по пляжу, оставляя следы на мокром песке. Зачем ему понадобилась грязная свора никчемных душонок в профессорских мантиях? Там, на востоке, за тысячи километров отсюда — любимая страна, о которой в Смоленске, Витебске и Москве мечтал его отец, о которой в Мстиславле мечтали его деды и прадеды, в которой его продолжение — дочь и внуки. Страна, в сторону которой во всех местах рассеяния смотрят его единоверцы в час молитвы. Страна, история которой оторвала его от благородной профессии, обеспечивающей достаток, и обрекла на тяжкий многолетний труд и участь непризнанного ученого. Почему он здесь? За что ему наносятся оскорбления ничтожествами, паразитирующими на теле науки? Что предпринять сейчас, в этой конкретной ситуации?

Никогда прежде отравленные стрелы недоброжелателей не причиняли ему такой страшной боли, как эта подлая статья, содержавшая полуправду, извращавшая смысл сказанного Эйнштейном.

Действительно, и Великовского, и самого себя Эйнштейн называл «мешуга». Коэн умышленно употребил дословный перевод этото слова — «сумасшедший», отлично понимая, что в устах Эйнштейна оно было часть ивритской идиомы «мешуга ле'иньян» — «увлеченный», «погруженный в идею». Титул «мешуга» свидетельствовал об искренней симпатии и высшем уважении большого ученого к другому большому ученому.

Это была не просто симпатия к интересному интеллигентному человеку, как тогда, тридцать лет назад, при первой встрече в берлинской квартире Эйнштейна. Здесь, в Принстоне. симпатия постепенно переросла в дружбу родственных по духу натур.

Даже еще отрицая теории Великовского, Эйнштейн ощущал потребность в общении с этим большим человеком. История публикации «Миров в столкновениях» и последовавшая кампания улюлюканья и травли потрясла и возмутила Эйнштейна.

Именно он заставил Великовского описать это все, не упуская ни единой детали.

Карандашные заметки на полях «Миров в столкновениях», прочитанной им дважды, свидетельствовали о том, как старый ученый все более склонялся к принятию теории Великовского. Их последняя встреча за девять дней до смерти Эйнштейна показала, как быстро совершался этот процесс.