Угрозы, ложь, оскорбления (вскоре мы убедимся, что этим не. ограничивается «арсенал» приемов профессора Шапли) как-то не сочетаются с образом прогрессивного американского ученого, либерала, борца против маккартизма. Вероятно, о человеке следует судить не по тому, за кого он себя выдает тщательно продуманными и выставляемыми напоказ поступками, а по его поступкам импульсивным, не рассчитанным на демонстрацию, но определяющих неприкрытую сущность.

Даже выслушав объяснение Путнэма и прочитав второе письмо Шапли, Великовский не представлял себе истинного значения происходящего. Если бы он мог предвидеть, как эта история отразится не только на его судьбе, но также на судьбе Путнэма, он не оставался бы таким спокойным.

Путнэм тоже не представлял себе, что ждет его в ближайшем будущем, хотя о происходящем он знал больше Великовского и, в отличие от него, читал ответ на второе письмо Шапли, написанное 1 февраля 1950 года самим президентом компании — Джорджем Бреттом.

Бретт благодарил Шапли за то, что он помахал перед издательством красным флагом, как машет стрелочник, предупреждая об опасности. Он известил Шапли, что, как только книга будет скомплектована, издательство пошлет ее на дополнительную рецензию трем видным ученым.

Снова необычное в деле Великовского. В пору, когда американские «охотники на ведьм», пытаясь оказать давление на прогрессивных ученых, вызывали их в «комиссию по расследованию», когда Маккарти, установив цензуру, душил каждую свежую мысль, уже подписанная к печати книга подверглась цензуре. Не по инициативе реакционеров, нет, а с «подачи» считавшегося прогрессивным ученого.

Великовский не знал этого. Снова и снова он мысленно возвращался к последней беседе с Мотцем. Он договорился встретиться с молодым немецким физиком Карлом фон Вайцзекером, который поразил всех своим выступлением по поводу космогонической теории Канта-Лапласа на годичном собрании Американского физического общества, состоявшемся в Колумбийском университете.

Время Вайцзекера было расписано по минутам Они встретились в поезде. Вайцзекер ехал в Кембридж, в Гарвардский университет. Великовский проводил его до Нью-Хевена.

Физик с интересом выслушал гипотезу Великовского об электромагнитном взаимодействии тел Солнечной системы. Тут же в вагоне он подсчитал напряженность магнитного поля, необходимую для остановки ротации Земли. Результат удивил его: напряженность оказалась не очень большой. Он несколько раз проверил расчет. Нет, ошибки не было. Действительно, нужна не очень большая напряженность магнитного поля.

— Знаете, доктор, если Солнце — настолько заряженное тело, что воздействует на орбиты планет и комет, то небесная механика дефектна. Я в это не верю. На вашем месте я не стал бы включать в книгу это положение.

В Нью-Хевене они тепло попрощались: физик продолжил свой путь, а Великовский вернулся в Нью-Йорк.

Он рассказал Мотцу о своей встрече с Вайцзекером. Мотц внимательно прочитал эпилог и, хотя не был согласен с теорией Великовского, не нашел в тексте ничего, что противоречило бы физике. Нет, убеждал он своего собеседника, астрономы не смогут придраться ни к одному слову эпилога.

Великовский не знал, что сейчас, когда выход его книги в свет уже был объявлен, один из трех цензоров высказался против ее опубликования. Два других предложили публиковать. Судьба книги была решена…

День 25 февраля 1950 года оказался малоприятным для Великовского. Вышел в свет «Колиер'с» со статьей, которая так претила ему. А в «Саенс Ньюс летер» в этот же день появилась статья «Теории разоблачаются», содержавшая мнения нескольких ученых из разных областей науки о книге, которую ни один из них… не читал, потому что книга еще не вышла из печати. Но более того. Там, где эти ученые не обходились общими, ничего не говорящими фразами, они демонстрировали невежество.

Например, доктор Дэвид Дело из американского геологического института заявил, что все горы были сформированы миллионы лет назад и с тех пор не было случаев возникновения новых вершин, а Великовский, мол, игнорирует все научные наблюдения множества геологов, сделанные за последние сто лет. Странно, как геолог мог не знать, что в течение нескольких десятков лет мировая геологическая литература была полна доказательств, свидетельствующих о возникновении всех основных горных систем «невероятно недавно».

Перлом «разоблачения» было заявление антрополога и археолога доктора Генри Фильда о том, что книга неверна, так как исраэлиты не пересекали Красное море.

Только не имея ни малейшего представления о книге, можно было сделать подобное заявление.

Но самое «веское» утверждение в статье принадлежало астроному, которым как бы случайно оказался доктор Харлоу Шапли. Тот подчеркивал: теория д-ра Великовского о комете Венере, якобы остановившей Землю на несколько дней, является «глупостью и вздором». Он «подтвердил» это заявление двумя фразами: планета Венера наблюдалась от 500 до 1000 лет до Исхода, и масса Венеры примерно в миллион раз больше массы любой кометы. Оба утверждения ведущего американского астронома — такая же «истина», как и мнение Дело в этой же статье, или, как описание самим Шапли встречи с Великовским в письме Путнэму.

Таким оказался прогрессивный либерал: он беззастенчиво лгал в частном письме и, ничуть не смущаясь, обманывал несведущего читателя в открытой научной печати.

Может быть, во втором случае, в отличие от первого, Шапли не лгал, а попросту не знал предмета? Но как может истинный ученый высказываться в научной печати о предмете, которого он не знает?

Действительно, Венера наблюдалась примерно за 500 лет до Исхода. Но наблюдения эти, описанные в вавилонских таблицах, свидетельствуют о том, что в ту пору она была странствующей кометой. В книге «Миры в столкновениях» этому посвящена целая глава. Но Шапли не читал ее, как, вероятно, не читал и книг о вавилонских таблицах, описывающих Венеру. Увы, профессора так мало читают…

Спустя несколько лет Великовский напишет: «Я заметил, что в большой библиотеке Колумбийского университета с множеством отделов собрания книг я редко встречал людей, которые по возрасту или по внешнему виду принадлежали бы к преподавательскому штату. И когда я узнал, что преподавательский штат этого университета исчисляется тысячами, мне стало ясно, что немногие из них продолжают свое обучение после того, как сели в профессорское кресло. Конечно, в их частных офисах и дома есть избранные книги и, тем не менее, я не мог понять, как процесс исследования может идти без частых визитов к полкам библиотеки, без волнующей охоты от сносок в одной книге к отрывкам в другой, затем к какому-нибудь литературному справочнику, снова к ящикам каталога и снова к полкам».

Да, Шапли не относился к таким «охотникам за истиной». Зато в оркестре «разоблачителей теории» он оказался не только дирижером и первой скрипкой, но и создателем самого оркестра. И еще одна важная деталь: президентом «Саенс Ньюс летер», где была опубликована эта лживая и злостная статья, оказался… сам Шапли. …Великовский несколько удивился, обнаружив среди своей почты увесистый пакет от Теда Теккерея. Они были в добрых отношениях еще с той поры, когда Теккерей редактировал «Нью-Йорк пост», а Великовский публиковал у него статьи о Ближнем Востоке. В прошлом году, как он слышал, Теккерей, возмущенный разгулом реакции в Соединенных Штатах, оставил «Нью-Йорк пост» и организовал свою более чем прогрессивную газету «Компас». Недели три назад, когда к ним в гости пришла молодая чета Лараби, Эрик рассказал, что Тед Теккерей решил перепечатать у себя в «Компасе» его статью из «Харпер'с». И вдруг сейчас этот пакет.

Великовский извлек короткое сопроводительное письмо Теккерея, два письма Шапли Теккерею, его ответ Шапли на первое письмо и размноженную на мимеографе статью под шапкой обсерватории Гарвардского университета. Автором статьи была профессор Сесилия Пайн-Гапошкин. Это имя ничего не говорило Великовскому, хотя, судя по титулу, она и была той самой коллегой Шапли, о которой тот писал Путнэму, а статья, следовательно, предназначалась журналу «Рипортер».