Анна закончила читать в пять утра, а в десять у нее были съемки. В беспокойном сне ей виделись погони, похищения, насилие и… любовь. Джейсон, превратившийся в Уэбба, насмешливо говорил: «Ты ведь хочешь того же самого, любовь моя!» – но как только его руки касались ее, она превращалась в Кэрол – призывно смеющуюся, сексуальную. И Анне хотелось кричать, что это ошибка, что все должно быть совсем не так…

Будильник зазвонил в половине девятого. Ужасно хотелось спать. Дверь в комнату Виолетты была приоткрыта, и Анна видела, что та спит, накрывшись с головой одеялом. Вещи в беспорядке валялись рядом с кроватью. Судя по всему, на работу она сегодня не собиралась.

На кухне лежала наспех нацарапанная записка: «Будь другом, скажи Дункану, что я заболела или что-нибудь в этом роде». Вполне в стиле Виолетты!

Глория никогда бы так не поступила, какой бы бессонной ни была предыдущая ночь! Стараясь не смотреть на себя в зеркало, Анна залезла под душ и попыталась упорядочить собственные мысли. Бред какой-то… почему Гаррис решил, что она сможет сыграть столь необычную роль? Почему она сама так решила? Для этого она слишком закомплексована. И разве смогла бы она переносить удары с той же стойкостью, что и Глория? Анна не переставала думать о книге.

Выглядела она в этот день чудовищно, и никакой тон не мог скрыть темных кругов вокруг глаз. Филипп Кавендиш, ее фотограф, не скрывал возмущения:

– Что ты делала, вместо того чтобы спать? Трахалась всю ночь напролет? Слава Богу, мы снимаем летние модели. Надень, пожалуйста, самые большие темные очки, какие только сможешь найти. Ладно? А чтобы компенсировать недостаток лица, может быть, дадим немного больше тела? Как насчет груди? Мы ее прикроем самым прозрачным шифоном. А если стать лицом к ветру, то он довершит остальное. И не вздумай жаловаться на холод: юбки длинные – гусиной кожи видно не будет.

Он вопросительно приподнял брови, ожидая протестов со стороны Анны. Было общеизвестно, что она никогда не соглашается на такого рода снимки. Но этим утром сказалась усталость и взвинченность. Спорить не хотелось. А может быть, дело в том, что на ее месте все еще была Глория? Анна послушно переоделась в маленьком трейлере, взбодрилась чашкой горячего чая и почувствовала себя удивительно легко. Под платьем на ней были лишь прозрачные колготки.

Филиппа обрадовала столь необычная покладистость: теперь ему не придется платить еще одной модели за более откровенные планы. А Анна Мэллори сейчас в зените популярности. Раздражение сменилось азартом, и он сделал несколько действительно замечательных снимков – контрастных черно-белых: в помещении, на фоне грубых каменных стен и камина, в одежде, которая навевала мысли об одалисках и восточных гаремах. Внезапно Филипп увидел Анну в совершенно новом свете. Раньше вокруг нее всегда ощущалась атмосфера отчужденности и неприступности. Честно говоря, он стал снимать Анну Маллори лишь потому, что на этом настоял модельер. Теперь же Кавендиш подумал, что она вовсе не так холодна, как казалось. Красивая грудь – можно сказать, безупречная! Небольшая, но прекрасно очерченная, отнюдь не напоминающая яичницу с сосками вместо желтка. Длинные стройные ноги – как визитная карточка всех американок, которых он встречал. Может быть, это следствие специфического питания и усиленных занятий теннисом?

Филипп Кавендиш переспал с большинством моделей, которых фотографировал. К Анне же он не отваживался подступиться – до сегодняшнего дня. Она производила впечатление женщины, пресыщенной любовью… Гаррис Фелпс? Неплохо бы сделать несколько настоящих снимков для его частной коллекции. Черт побери, она же участвовала в оргиях Венеции Трессидер! Так что же он колеблется?

Когда Анна ворвалась в квартиру, Виолетта только проснулась. Она болезненно скривилась и демонстративно схватилась за голову.

– Дорогая… Ну зачем же так хлопать дверью? О-о-о! У меня ни разу в жизни так не болела голова. Никогда больше не буду мешать напитки! Предупреждал же меня папочка… Анна, что с тобой? Ты мрачнее тучи. Поскандалила с Гаррисом?

– Филипп Кавендиш, черт бы его побрал! И мне совершенно наплевать, если он больше никогда в жизни не будет меня снимать! Но это… Виолетта, прекрати хихикать! Подумай о своей голове… Я залепила ему пощечину. Причем изрядную. Думаю, что следы останутся надолго. На свою беду, он перед этим заставил меня надеть довольно-таки тяжелые кольца.

– Но за что? Что он сделал? Или пытался сделать?

– Наверное, нет ничего более нелепого, чем мужчина со спущенными штанами, надеющийся потрясти тебя размером… Он вошел, когда я переодевалась, – вот что он сделал. Закрыл за собой дверь и предложил мне… Виолетта, прекрати смеяться, черт тебя побери! Это было совсем не смешно. Я стояла в чем мать родила и не могла сдвинуться с места. Я просто оцепенела от изумления. А он, демонстрируя свои мужские достоинства, набросился на меня, стал лапать… Если бы это не было настолько ужасно, то было бы, наверное, смешно. Только мне было совсем не до смеха.

Виолетта давилась от хохота.

– И тут ты дала ему пощечину, да?

– Нет… Сначала я оттолкнула его. Тогда он начал… тыкать в меня этой своей штукой. Я отмахнулась… Видела бы ты его лицо! Он был зол как сто чертей, схватил меня и тогда… тогда я ударила его…

Анна не выдержала и истерично рассмеялась. Это принесло облегчение – тугой ком в животе растаял. Теперь, оглядываясь назад, она понимала весь комизм ситуации. Бедный Филипп! Он, наверное, никогда ей этого не простит. Ничего, такой урок ему только на пользу. Спасибо Виолетте, которая обладала удивительной способностью представлять все вещи в необычном свете!

Анна приняла ванну, ароматизированную духами «Джой», и тщательно оделась к ужину. Интересно, чего ради она так старается? Ив Плейдел только взглянет на нее и…

Но выяснилось, что Гаррис оказался прав, а она ошибалась. Плейдел был среднего роста, худой, нервный и жизнерадостный. Прядь черных волос постоянно спадала на лоб, и он периодически откидывал ее нетерпеливым жестом. В жизни Плейдел выглядел гораздо лучше, чем на фотографиях: у него была обаятельная улыбка и быстрая, искренняя манера говорить. Обнаружив, что Анна прекрасно знает французский, он с радостью перешел на родной язык.

– Это такое облегчение! Я не очень хорошо говорю по-английски, и поэтому мне бывает трудно выразить то, что я чувствую. Кстати, вы знаете, что уже вышел французский перевод «Жажды славы»? Он имеет огромный успех. Все только и говорят, что о Глории и Джейсоне. Если честно, то я думал, что Глорию будет играть моя первая жена. Она как раз относится к нужному типу – длинные светлые волосы, пухлые губки – этакая сексуальная маленькая девочка. Но теперь, когда я познакомился с вами, мадемуазель! Можно называть вас просто Анной? Мой старый друг Гаррис не преувеличивал. Вы как раз то, что нам нужно. В вас чувствуется непритворная невинность, соединенная с чем-то трудно определимым, спрятанным глубоко внутри. Как только я увидел вас, то сразу понял, что Мари-Кристи на совершенно не подходит на эту роль. Ей чего-то не хватает – нетронутости, что ли?

Не обращая никакого внимания на присутствие Гарриса, Плейдел наклонился вперед и взял Анну за подбородок. Она инстинктивно отшатнулась.

Нимало не смущаясь, Ив хитро улыбнулся:

– Так, значит, ты и на самом деле такая? Какой мужчина устоит перед таким вызовом? А я смотрю на тебя и как режиссер, и как мужчина. Поверь, я инстинктивно чувствую такие вещи. Если бы ты не подходила на эту роль, я бы так прямо и сказал. И никакие друзья не смогли бы на меня повлиять. А теперь… Широко открой глаза и быстро посмотри на меня. Очень широко, очень невинно…

Анна была совершенно сбита с толку его быстрой, отрывистой речью и, сама того не желая, моментально подчинилась его приказу. Работая моделью, она привыкла следовать указаниям.

– Задумайся о чем-то. Прекрасно… Теперь улыбнись.

Ярко светит солнце, ты счастлива и бежишь на свидание к любимому. Только смотри под ноги, а не то поскользнешься на мокрой траве… – улыбка прорезала морщинки на старо-молодом лице Плейдела.