Чувство свободы… оно продолжало расти в ней, пока не превратилось в убежденность. Анна лелеяла это ощущение. Успех снимков в «Элле» внезапно сделал ее популярной фотомоделью. Сначала она не могла в это поверить, но вскоре телефонные звонки с предложениями работы начали даже надоедать.

Дункана Фрейзера это расстроило и обеспокоило. Он умолял не бросать его:

– Ради всего святого, Анна! Ты уйдешь, и начальство пришлет мне какую-нибудь крысу! Послушай, здесь не так много работы. Если уж тебе хочется быть манекенщицей, то, может, согласишься остаться здесь хотя бы на полставки? Я понимаю, что в деньгах ты не нуждаешься, но это заставит модельеров еще больше гоняться за тобой. Черт побери, неужели ты собираешься окончательно стать моделью?

– Я еще не решила, – Анне было неловко перед Дунканом, но ведь это была реальная возможность стать наконец полностью самостоятельной. И не просто самостоятельной, но и знаменитой. Так стоит ли упускать свой шанс?

Виолетта была возбуждена больше ее самой и прямо заявила, что только последняя идиотка может отказаться от такого.

– Анна! Ты что, с ума сошла? Ты только представь себе – твои фотографии будут во всех журналах! Господи, ну почему я не уродилась такой высокой и стройной? – затем она проницательно добавила: – Или ты беспокоишься о том, что скажет отец? Но ведь работа манекенщицы сейчас очень престижна! Посмотри на Маризу Беренсон. А ведь можно перечислить еще с полдюжины имен! – Виолетта хитро улыбнулась, и Анна улыбнулась ей в ответ. Короткие вьющиеся волосы и большие карие глаза придавали Виолетте вид испорченного ребенка, что никак не гармонировало с ее пышными формами. Однажды, к великому ужасу мамочки и папочки, она позировала обнаженной для «Пентхауса» и доказала всем, таким образом, что с фигурой у нее все в порядке. Количество поклонников возросло до критической массы, и, не зная, что с ними со всеми делать, Виолетта постоянно жаловалась, что ей скучно и еще раз скучно!

– Анна, милая, соглашайся! Подумай, сколько вокруг тебя будет интересных людей! – Анна почувствовала, что колеблется. – Ты только подумай об этом! – настойчиво продолжала Виолетта. – Какой шанс! А если тебе неудобно перед Дунканом, то ведь он не будет возражать, если ты останешься у него на полставки. Зато ты сможешь позволить себе быть более разборчивой в выборе предложений, а это тебе только на руку. Тем большим будет успех. Давай же, Анна, решай! И предоставь мне переговорить с Дунканом. Я сумею заставить его реально посмотреть на вещи.

А почему бы и нет? «В тебе есть порода», – разве не так сказал ей однажды Гаррис Фелпс? Высокие скулы, темно-синие глаза, холодный и неприступный вид. Все это, в сочетании с прекрасными шелковистыми светлыми волосами, стало ее фирменным стилем.

Анна Мэллори – лицо года. Она моментально стала сенсацией. Ее фотографии не сходили с обложек и разворотов журналов. Эдвардианский стиль вновь вошел в моду. Никаких снимков в обнаженном или полуголом виде. Только в развевающихся и обтекающих туалетах пастельных тонов. Солнечные зонтики и легкая дымка на фоне зеленых английских пейзажей, на берегу озера или реки. Анна очень легко и раскованно чувствовала себя перед камерой, как будто позировала всю жизнь. Даже Дункан перестал ворчать – ему явно льстило ее общество на коктейлях и званых обедах.

– Вот видишь, я же тебе говорила! – не уставала повторять Виолетта, и было видно, что она искренне радуется за Анну. Они хорошо уживались, несмотря на то, что были очень разными. Их уютная квартира на Чейни-Роу устраивала обеих. Там было две спальни, что давало возможность Виолетте спокойно приводить любовников, а Анне – под благовидным предлогом отделываться от настойчивых ухажеров. Ей безумно надоели постоянно ощупывающие взгляды и руки. Надоели жадные поцелуи и домогательства.

«Что случилось? Ты не любишь мужчин?»

В зависимости от того, кто задавал этот сакраментальный вопрос, у Анны был наготове один из двух ответов: «Извините, но я предпочитаю сама выбирать себе мужчин» или – «Меня изнасиловали, когда я была совсем маленькой. С тех пор у меня отвращение к сексу».

Ей было совершенно безразлично, как прореагируют на эти слова. Просто она не хотела ни с кем спать, вот и все. Может быть, это было некоторым образом связано с отношением Виолетты к сексу: она обожала эту сторону жизни и не скрывала этого. Хотя, с другой стороны, что здесь плохого? «Неужели у тебя не было ни одного романа, с тех пор как ты развелась? Мне кажется, немного секса пошло бы тебе только на пользу».

Конечно же, у нее были романы! Точнее, после того как Уэбб, столькому научивший ее, остался за рамками ее жизни, Анна спала только с одним мужчиной, с отцом Софии – элегантным французом, уговорившим ее сняться для демонстрации его последней коллекции в «Элле». Обаятельный, обходительный, он был нежным и внимательным любовником. Но… ничего не произошло! А чего, собственно, она ожидала? Фейерверка? Волшебного безумия, которое ей дарил Уэбб? Антуан, будучи французом до мозга костей, вел себя безупречно.

«Мне очень жаль, petite Аннет, что я не смог доставить тебе такое же удовольствие, какое ты доставила мне. Но что делать? Иногда это происходит, иногда – нет. А у тебя такое изумительное тело, и в нем скрыто столько страсти!» Они расстались друзьями. Провожая Анну в Испанию, Антуан вручил ей коробку в золотистой оберточной бумаге, отмахнулся от смущенных благодарностей и нежно поцеловал в щеку.

«Это тебе, petite Аннет. Я создал эту модель для женщины, которая затаилась в тебе, ожидая, когда ее выпустят на свободу».

Теперь платье висело у нее в шкафу в пластиковом пакете. Сделанное из ярко-алого шифона, с глубоким вырезом, оно струилось с высокой груди, незаметно подчеркивая талию, и каскадом из нескольких юбок спадало до самых щиколоток.

Анна еще ни разу не надевала его.

Наступала осень, и на улице резко похолодало. По вечерам все окутывала плотная пелена тумана. А на календаре в офисе Дункана был залитый солнцем океан и кипарис. Кипарисы Монтерея! Анна задумалась, глядя на фотографию. Калифорния. Она почувствовала знакомый укол ностальгии, к которой примешивалось что-то еще… Это было так давно. Ребенком она проводила лето в Кармеле, а позднее – на величественном безлюдном участке побережья, в большом каменном доме, который выстроил ее дед.

Ей там очень нравилось. Крики чаек, несмолкающий шум волн, разбивающихся о скалы, и белый песок частного пляжа, на котором так любила загорать ее мать.

И вновь навалились темные, болезненные воспоминания, к которым она старалась не возвращаться. Зачем вспоминать о том, как этот же самый океан убил маму, когда Анне было всего семь лет? Это было так давно…

Дункана не было в офисе, и звук телефона на его столе испугал ее. Отведя взгляд от фотографии, пробудившей в ней полузабытые ощущения, Анна взяла трубку.

– Контора мистера Фрейзера, – служащие «Маджо Ойл» быстро привыкли к английским формальностям. Интересно, где Виолетта? Почему она не взяла трубку в приемной?

Раздался легкий щелчок, и Анна услышала голос Марлены Крэншоу:

– Это тебя, Анна. Я просто увидела, как ты входишь в святилище Фрейзера, и решила подключиться к этому телефону. Не вешай трубку.

Ее? Анна нахмурилась. В трубке раздался легкий щелчок, и она не смогла скрыть изумления при звуке так хорошо знакомого голоса:

– Крег? Что ты делаешь в Лондоне?

– В данный момент я нахожусь в аэропорту. Связь ужасная, поэтому буду краток. Я хотел пригласить тебя поужинать сегодня вечером, – раздалась серия щелчков и затем почти просительный голос Крега: – Я бы очень хотел увидеть тебя, Анна.

Повесив трубку, она обратила внимание на неразборчивую запись в еженедельнике Дункана. «К. Г. – Хитроу, 11 утра». Значит, Дункан знал о приезде Крега. Почему же он не сказал ей? У нее мелькнуло даже слово «предупредил». Какая чушь! Развод был окончательным, а Крег с Дунканом – старые друзья! В конце концов, они все – цивилизованные люди. Так почему бы ей не поужинать со своим бывшим мужем?