– Ты заболел? – спросила Финни.

Мэтью поднялся и пристально посмотрел на нее. Глаза его лихорадочно блестели, в них затаился страх.

– Я здоров, – выдавил он через силу.

– Но выглядишь неважно.

Финни шагнула к нему, чтобы пощупать лоб, нет ли у него жара. Мэтью схватил ее за руку, и они замерли. Он долго смотрел на нее своими синими глазами, потом выпустил ее руку.

– Я здоров, – повторил Готорн.

Финни пришла в замешательство, бросила взгляд на мольберт, и ее решимость поговорить с Мэтью о Мэри исчезла. Что, в сущности, она знает об этом человеке? О его чувствах к дочери? Ровным счетом ничего.

Его альбом был развернут на чистом листе. Рядом лежали угольные карандаши. Финни знала, что он тоскует по холсту и краскам. Но ни разу не видела, чтобы он брался за карандаш или кисть.

Вдруг Финни почувствовала на себе его взгляд, и ей стало неловко.

– Как бы я желал написать твой портрет! – едва слышно промолвил Мэтью.

Финни вздрогнула и насторожилась. Все тело ее напряглось.

Не проходило дня, чтобы Мэтью не пытался рисовать, но у него получалось все хуже и хуже. Все труднее становилось скрывать свою слабость. С таким трудом возведенное здание рушилось, словно карточный домик.

Чувство стыда сменилось яростью, страхом.

– Написать мой портрет? Мы ведь уже говорили об этом – в джунглях. Мой ответ прежний – «нет».

Мэтью был в полном изнеможении. Он пошатнулся, задел мольберт. Альбом упал на карандаши, и они полетели на пол. Пытаясь их удержать, Мэтью ощутил острую боль в плече и, превозмогая ее, застыл на месте. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Он с трудом повернулся к Финни.

– Зачем ты пришла? – сухо спросил он, моля Бога, чтобы она ушла.

– Я хотела бы переговорить с тобой о твоей дочке.

Боже, какая боль! Уже нет сил терпеть. Мэтью опустил взгляд на разбросанные по полу, словно игральные палочки, карандаши и промолвил:

– Мне не нужно говорить с тобой о Мэри.

Забыв о своем смущении, Финни приблизилась к нему и спросила:

– Неужто ты не понимаешь, что ты необходим дочке?

Мэтью, желая хоть немного унять боль, разжал и вновь медленно сжал пальцы.

– Я обеспечиваю ее.

– Ей нужна твоя любовь, а не деньги!

– Возможно, но куда мне деть шрам, что приводит ее в неистовый ужас!

– Попытайся! – Финни глубоко вздохнула. – Полюби ее.

– Я безумно ее люблю!

– Неужели?

– Больше жизни!

– Тогда иди к ней. Ее мучают по ночам кошмары. Помоги ей избавиться от них.

– Так ведь я причина этих кошмаров! – крикнул он. – Как ты не понимаешь?

Мэтью бросился к двери, Финни помчалась за ним.

– Не надо меня избегать!

Он обернулся и взглянул на нее:

– Я полагал, это ты меня избегаешь.

Так оно и было. Но Финни не хотела в этом признаваться.

– Если б не Мэри… Перестань прятаться.

– Вот я перед тобой. Разве я прячусь? В чем дело, Финни?

– Да в том, что ты стараешься уйти от наболевших вопросов.

– Это уже слишком, – сказал он, едва сдерживая гнев.

– Это правда! Ты прячешься от родной дочери, от родителей, братьев! Даже от живописи! – Финни указала на мольберт. – Ведь у тебя талант!

Она видела, как вспыхнул в его глазах огонь, но ей было все равно.

– Ну и что же, по-твоему, мне следует делать? – очень тихо, но жестко спросил он.

– Гуляй с Мэри. Пиши картины.

– Я не могу писать! – воскликнул Мэтью.

– Не можешь? Или не желаешь?

Ярость исказила его лицо. Финни не понимала ее причины и решила выяснить все до конца.

Вздернув подбородок, она спросила:

– Может быть, ты боишься?

Мэтью промолчал.

– Ты сказал, что хотел бы написать мой портрет. Я согласна, – с вызовом заявила Финни.

Он не шелохнулся.

– Не вдохновляю? – с насмешкой спросила она. – Может, так лучше? – Финни сорвала с шеи шарфик, прикрывавший глубокий вырез.

Его глаза потемнели, но он не двинулся с места.

– Мало? – язвительно спросила Финни. – Ну а что скажешь на это? – Она сорвала с себя рубашку и осталась в кожаных штанах и тонкой сорочке из хлопка. Рыжие волосы рассыпались по плечам.

Финни видела, как он напрягся, сжимая и разжимая пальцы на руке, прижатой к боку.

Ослепленная злостью, Финни ничего не замечала.

– Еще что-нибудь снять?

Мэтью промолчал, и она вытащила заправленную в штаны сорочку.

– Убирайся! – крикнул Мэтью.

Ее руки замерли. Финни посмотрела ему в глаза и промолвила:

– Ну уж нет. Я не уйду отсюда, пока ты не перестанешь придумывать отговорки! Ты утверждаешь, будто любишь дочь, но не идешь к ней. Утверждаешь, будто хочешь вернуться к занятиям живописью, но сидишь перед мольбертом и ничего не делаешь!

Готорн стал расхаживать по комнате, но двигался с трудом, и было видно, что каждый шаг причиняет ему боль.

Как же она могла этого не заметить?

– Мэтью, ты…

Он не дал ей договорить, резко повернулся и развернул альбом.

Его тело содрогалось. Финни оцепенела от страха.

– Ладно, сейчас ты поймешь, почему я сижу перед мольбертом и ничего не пишу.

Он вырвал из альбома лист, задев при этом вазу, которая упала на пол и разбилась. Затем потянулся за угольным карандашом. Его длинные тонкие пальцы то и дело на что-то натыкались. Лицо изменилось до неузнаваемости.

– Мэтью, не надо, – проглотив ком в горле, попросила она.

– Не надо? – Он с горечью рассмеялся. – Но ты должна узнать правду о своем муже.

Мэтью взял карандаш и провел на бумаге линию. Она получилась неровной. Он попытался еще раз, но, как ни старался, линия опять вышла кривой.

Мэтью брал листок за листком, но с каждым разом у него получалось все хуже и хуже. Он с ожесточением водил карандашом по бумаге, пока не сломался грифель. Выйдя из себя, он с яростным ревом опрокинул мольберт.

Финни с ужасом смотрела на него. У нее так бешено колотилось сердце, что стук его отдавался в ушах. До чего же она глупа! Как же ей раньше не пришло в голову, что ярость и гнев Мэтью вызваны болью?

Он не рисовал, потому что не мог. Физически.

Ее захлестнуло чувство вины. Вины и отчаяния из-за того, что она была слепа. А ведь уже давно могла это заметить. В поезде, когда упала в его объятия. На званом обеде в доме его родителей, когда он опрокинул бокал с вином. Во время занятий. В церкви. Во время еды, за столом. Когда он уединялся на несколько дней, чтобы никто не видел его страданий.

– Мэтью…

Готорн не поднимал головы, грудь его тяжело вздымалась, глаза были закрыты.

– Мэтью, давай поговорим.

– Убирайся!

– Мэтью, прошу тебя!

– Убирайся, черт подери!

Финни замолкла. Она поняла, что ему надо дать время. Ей оно тоже было необходимо, чтобы решить, как действовать дальше. Теперь она знала, как вернуть ему долг.

Она найдет средство и вылечит Мэтью, поможет ему наладить отношения с дочкой, а потом со спокойной душой расторгнет брак.