— Держись. Будет возможность, я помогу!

И вскоре выдалась возможность немного поговорить.

Оказалось, что его звали Андрей. Он был срочником, служил водителем в одной из тыловых частей. Его колонну разбили два года назад. Он чудом выжил, но его взяли в плен. Не убили сразу только потому, что он был молод и крепок и разбирался в медицине.

Его «перевоспитали». Месяцами держали в таком же зиндане, били, морили голодом, пока он не сломался и не произнес слова исламского символа веры. Его окрестили Ахмедом и сделали рабом в хозяйстве Малика — того самого старика. Он сказал, что я уже третья их «добыча» за это время. Первых двоих — таких же, заблудившихся или отставших — продали местным полевым командирам. Со мной пока не складывалось — я был слишком избит и не представлял ценности как рабочий скот.

— Малик злится, — сказал как-то Андрей. — Говорит, если покупателя не найдется на этой неделе… Не знает, что с тобой делать!

Давайте добьем лайки до 2000? Осталось всего ничего)

После этих слов Ахмед практически сразу ушел. А я остался один. Сказать, что я удивился — значит ничего не сказать.

Время тянулось мучительно долго. Дни и часы в этом тесном зиндане слились в одно долгое, болезненное ожидание.

С одной стороны, я уже был в подобной ситуации. Однако бессмысленно отрицать, что сейчас ситуация иная… Когда я был в плену у старика Иззатуллы с другими пленными, многие обстоятельства были другими. А сейчас болезненная травма не позволяла мне практически ничего. Да, кое-как перемещаться по зиндану я мог. Еще сидеть, стоять. Слушать, что происходило сверху. Вокруг каменные стены, над головой открытый прямоугольник серо-голубого неба, иногда солнце. Благо, холода почти отступили и даже ночью температура держалась около пятнадцати градусов.

Мне стало лучше. Однако почти все движения отзывались такой острой болью, что аж в глазах темнело. Ни согнуться, ни разогнуться — будто вернулся обратно в старое тело, из двадцать первого века.

От осознания собственной беспомощности, становилось еще паршивее. Было не по себе ещё и потому, что я ощущал себя проигравшим.

Да-а, Герой Советского Союза, лейтенант советской армии, командир одной из лучших разведывательных групп, человек с огромным боевым опытом, проживающий вторую жизнь, сейчас оказался в крайне хреновой ситуации, когда все приобретенные мной навыки были почти бесполезны. Пострадавшее при подрыве на мине нашего УАЗа тело, сейчас стало слабым.

Оставила ли меня удача? Нет. Вовсе нет. Вот капитану Филатову точно не повезло.

Впрочем, какая у него могла быть жизнь после того, как восемь его ребят и пара летчиков погибли просто потому, что эта сволочь не смогла сказать «Нет»! Не нашла другого выхода. Ведь он мог все предотвратить, в армии достаточно правильных офицеров, которые могли бы все остановить. Вывести на иной уровень, схватить этих генералов КГБ за задницу. Но нет. Он просто сделал то, что ему сказали. И кто сказал? Какой-то кабинетный генерал КГБ, которому абсолютно плевать на чужие жизни ради достижения собственных целей? Тьфу!

Заставили? Шантажировали? Может быть. Но безвыходных ситуаций не бывает!

Вот и у меня сейчас ситуация непростая, но вовсе не безвыходная!

Мне повезло, что «Буханка» налетела на мину именно правым колесом, а не левым. Мне повезло, что я выжил и смог унести ноги от боевиков Хасана. Повезло, что спас свою группу, Лейла и тот чертов контейнер вместе с ключом.

Эта яма — далеко не рай земной, но могло быть еще хуже. Намного. Опять же, тот факт, что здесь совершенно случайно оказался санинструктор Андрей — как нельзя кстати. Возможно, с его помощью спину можно «подлатать», облегчить боли, снять спазмы. К тому же, я ещё с прошлой жизни знаю нужные упражнения, правильные методики. Выберусь, а там мне уже окажут нормальную квалифицированную помощь и реабилитацию. Это займет немало времени… Но куда деваться? Что же мне гнить на дне этого поганого зиндана?

Нет. Я выберусь. Однозначно выберусь.

Большую часть времени я либо сидел, прислонившись к холодной глиняной стене, либо лежал. Иногда поднимался на ноги, сдерживая боль. Часами продумывал различные планы побега, что-то отметая, а что-то нет. Стены здесь не были идеально гладкими, во многих местах месте виднелись выступы, впадины. Если дотянуться, можно попробовать выбить пару камней… Ухватиться за выступ, зацепиться ногой. Решетку сдвинуть — я видел, как Андрей ее сдвигал без особых усилий. Там только один стальной засов, до которого тоже можно попробовать дотянуться прямо из ямы. Я уже даже мысленно прикидывал, как использовать фрагменты своего ремня, чтобы создать подобие петли. Хотелось поскорее действовать, а не сидеть и жевать сопли. Но каждую такую мысль, особенно при движении, прерывала острая боль в спине — напоминание, что не готов я к скалолазанию. Пока не готов.

— Не думай об этом, — как-то раз донеслось сверху. Словно прочитав мои мысли Андрей, выдал вердикт. — Ничего не выйдет.

Он стоял на краю ямы, и молча наблюдал за мной. Выждав несколько секунд, он обернулся по сторонам, словно бы хотел убедиться, что его никто не услышит.

— С твоей спиной ты не пройдешь и ста метров! — произнес он. — Проблема не только в этих стенах. Местность кругом каменистая, пустая. Поблизости ничего нет. У Малика десяток преданных моджахедов в кишлаке, все вооружены. Южнее часто появляются патрули генерала Хасана, но сюда они почти не заходя. Лишь изредка. Границу они прочесывают регулярно, почти не боятся последствий. Наших войск тут нет давным-давно, вот они и осмелели. Чувствуют себя хозяевами. А правительственные силы Афганистана по-прежнему все и сразу охватить не могут. При побеге, сразу обнаружат, а тебя либо пристрелят, либо вернут обратно Малику. А он за попытку побега может тебе пальцы на ногах отрубить. Голодом заморить, кожу содрать. Сейчас тебе нужно только одно — хоть немного восстановиться. Я помогу!

Он был прав, и от этого становилось еще хуже. Я был, как раненый зверь в западне, вынужденный копить силы, ненавидя каждую секунду этого вынужденного бездействия. Ну да, такое тоже иногда случается. На этот раз Рэмбо оказался круче. Ничего, как я уже сказал, прорвемся!

Мне непросто признать тот факт, что единственным лучом света в этой ситуации был Андрей, вынужденный носить чужое имя и молится чужому богу.

Каждый день санинструктор спускал в яму не только скудную пищу, но и кое- какую помощь. После той первой ночи он принес мне теплый глиняный горшок с густой, дурно пахнущей мазью на основе бараньего жира и каких-то местных трав. Он запаха глаза слезились.

— Для спины, — коротко бросил он, отвечая на мой немой вопрос, при этом быстро оглядываясь. — Это поможет. Сам намажь и хорошо одеялом обмотай. Чтобы тепло было. Будешь делать так постоянно.

— Что там намешано?

— Тебе лучше не знать.

Андрей из-за наличия густой бороды и усов, казался значительно старше меня. Но на самом деле разница в возрасте между нами была лет в пять-семь, не больше.

Я повиновался, с трудом стягивая с себя лохмотья от военной формы. Убедившись, что поблизости никого нет, он сам решил меня растереть как надо. Его пальцы, привыкшие к грубой работе, но сохранившие знание анатомии, оказались на удивление умелыми. Он втирал вязкую, теплую массу в затвердевшие мышцы поясницы, разминал ушибленные ребра. Боль поначалу была адской, но потом, спустя несколько часов сменилась глубоким, разливающимся теплом. Спазм понемногу отпускал.

— Рентген бы по-хорошему сделать! — вздыхал он. — Пальцами мало что понимаю. Переломов там нет, скорее всего, сильный ушиб. Или даже несколько. Упал?

— УАЗ подорвался на мине, я внутри был. Откуда ты знаешь, как лечить? — спросил я, сквозь стиснутые зуба.

— Учился в медицинском. Бабка по материнской линии знахаркой в деревне была. А тут практика, — он устало вздохнул. — Бараны, овцы, люди… Все живые, все болеют одинаково. Меня потому и оставили, что такие люди им нужны.