Ходить-бродить здесь было особо и негде, поэтому остаток вечера я провёл здесь же, на территории общежития.

Оказавшись на проходной, я заметил что суточный наряд уже поменялся и сейчас дежурным был уже не старший прапорщик «таракан».

— Товарищ лейтенант, я телефоном воспользуюсь?

Дежурный с помощником посмотрели на меня со сдержанным недовольством, но разрешили. Видимо, это обычное явление. По памяти набрав чуть ли не самый важный для меня номер, я принялся слушать гудки.

Десять секунд. Пятнадцать.

Двадцать.

Неужели там опять никого? И вдруг:

— Да-да, я слушаю! — женский голос, с резкими нотками.

— Лену можно?

— Лену? А кто её спрашивает?

— Тот, кто её очень любит! — пояснил я.

Само собой, после этих слов, на том конце телефонной линии начался переполох.

Дело в том, что переехав в Краснодар, моя девушка нашла работу, совмещая её с учёбой. В письме, Лена писала, что в квартире, которую она снимает с двумя подругами, имеется телефон. Номер она указала в письме, а я его запомнил. С погранзаставы особо не позвонишь — куча ограничений. А теперь, перед своей отправкой в так называемый «Саратов», я и решил, что нужно обязательно позвонить, ведь другой возможности уже не будет.

Кстати, пока я был дома, тоже пробовал позвонить, но никто не брал трубку. Три звонка — три раза никого.

— Максим! — раздался знакомый и такой любимый голос. — Это ты?

— Конечно я! Или тебя там ещё кто-то очень любит?

— Нет, ты один такой! — в голосе послышались открытые нотки искренней радости. — Где ты? Больше месяца от тебя тишина!

— Солнце мое… У меня тут все так закрутилось… Кстати, я теперь лейтенант! Очень постараюсь приехать к тебе, как только выпадет такая возможность… Знаешь, я хочу сказать тебе кое-что очень важное, но это при встрече!

— А когда ты приедешь?

Я невольно задумался — действительно, а когда?

Я сидел и молча смотрел в иллюминатор.

Правда из-за своего не очень удобного места, а также расположения крыла и одного из двигателей снаружи я мало что видел… К тому же было темное время суток — почти два часа ночи. Остальные пассажиры вокруг спали, разместившись на неудобных деревянных лавках как попало. Постепенно мы подлетали к турецко-сирийской границе, половину пути прошли уже давно. Шёл пятый час полета — наш АН-12 покинул Моздок уже когда солнце зашло за горизонт. До рассвета было ещё далеко, но мне почему-то не спалось.

Кстати, из Волгограда мы летели на относительно новом пассажирском ЯК-40, который после жёсткого и неудобного АН-24 показался мне куда мягче и комфортнее. Ранее я на таких и не летал даже.

Сейчас, одним бортом со мной летели горняки, нефтяники, инженеры и строители.

Щедрый СССР оказывал посильную помощь арабскому народу и демократическому режиму президента Асада, но конечно же, не просто так. Разумеется, военных на борту тоже хватало, но все были строго по гражданской форме одежды. Всё потому, что официально, советских военных в САР пока ещё не было. Обстановка в республике и без того не простая, а присутствие там наших военных вызвало бы целый международный скандал. Особенно после того, как СССР на «форсаже» выиграл афганскую войну, чем основательно утер нос не только Америке, но и всем остальным странам НАТО и другим союзникам мятежной оппозиции.

Не сложно предположить, что если массовую заброску советских войск зафиксируют иные недружелюбные страны, то Европа все раздует и в один миг начнёт вопить, что Советский Союз закончив афганскую компанию, решил ещё больше укрепиться в Азии. А заодно переключиться ещё и на ослабленную внутренними терзаниями Сирию. А там, в общем-то, и до Израиля недалеко. Во всей Средней Азии, включая Иран и Ирак, и так уже больше пятнадцати лет черт знает что творится…

Эскалация сейчас нежелательна! Впрочем, США сами начали раскачивать лодку, а остальные страны, смотрящие им в хвост, это дело подхватили. Я не удивлюсь, если скоро картина вновь кардинально изменится, ведь история уже пошла по другому пути.

В грузовом салоне АН-12 было довольно шумно — мерный гул турбовинтовых двигателей действовал успокаивающе, но хоть убей, спать мне не хотелось. Пассажиры сидя на длинных, жёстко закреплённых деревянных лавках в основном спали, кто-как и в разных позах. Кто-то опустил головы на свои же сумки и рюкзаки, кто-то облокотившись спиной о корпус, кто-то сгорбился. Я насчитал тридцать семь человек, среди них было несколько женщин. И это не считая тех, кто находился в гермокабине.

В центре салона, в один ряд, друг за другом, размещались большие деревянные ящики, закрепленные широкими лентами и опутанные транспортировочными сетями. Что в них может быть, можно только догадываться… Чуть дальше, ближе к хвостовой части лежали большие мешки-баулы, туго набитые чем-то плотным. Может какая-то «вещевка», а может и гуманитарная помощь.

Когда пассажиры грузились на борт, рампа была еще открыта, а весь груз уже закреплен.

Не скажу, что наш борт был забит под завязку, но все же перевозимого груза тоже было достаточно. Краем уха я слышал, что за сутки в том же направлении обычно летает по пять-семь самолетов, в том числе и больших. Подобная активность началась пару месяцев назад, но естественно никто ничего толком не знал, а слухи ходили разные.

Я продолжал размышлять над тем, что произошло за последние несколько дней.

Разговор с Леной получился и недолгим, но душевным. С одной стороны она очень обрадовалась тому факту, что я получил звание лейтенанта. Её отец так и остался прапорщиком, в этом же звании и ушел на заслуженный отдых. После всего, что он пережил в афганском плену, а затем и в лагерях для советских военнопленных на территории Пакистана, ему впору орден мужества выдать. Правда, на сколько я помню, его только в 1988 году введут. Но нет, всё ограничилось только медалью за отвагу. Честно говоря, по-свински получилось, что тут добавить…

С другой стороны, Лена расстроилась тому факту, что передо мной открылись новые горизонты, новые возможности, а это подразумевало, что и встретимся мы теперь не скоро. А уж когда семью заводить, можно было только загадывать…

И тем не менее, повторюсь, она дочь военного и заранее прекрасно понимала, что её ждёт, если мы будем вместе. А мы будем вместе, в этом я её мастерски убедил, тем более, что оба этого сильно хотели. Очень. В конце-то концов, я же не собираюсь вечно служить в армии.

Лена также рассказала мне о том как у неё обстоят дела, про работу и учёбу. А ещё оказалось что она завела себе персидского кота, которого назвала Шнурком. Я конечно, с такой клички посмеялся.

Закончили наш разговор на хорошей ноте, я твердо пообещал, что очень скоро мы с ней увидимся.

Конечно же я помнил слова подполковника Сизова о том, что эта командировка длительная, но, как говорится, надежда умирает последней… Не думаю, что мне придётся торчать в Сирии целый год. Однако надеясь на лучшее, нужно всё равно готовиться к худшему. Так потом будет проще.

Ещё я думал о том, как там мой отец? По мировой истории я очень смутно помнил, что в ГДР, примерно в это же время тоже было не всё хорошо. Должна была рухнуть берлинская стена, а там ещё какие-то события… Честно говоря, не помню. Никогда не интересовался этим периодом, особенно где-то там у немцев. Вернётся ли отец обратно в Батайск к матери или так и останется в ГДР, несмотря на возникшие там сложности?

Честно скажу, хоть я и был на него сильно обижен, однако все-таки заметил, что постепенно это самая обида и злость пропадали. Вероятно это происходило потому, что моя прошлая жизнь, потому и прошлая — в этой-то жизни всё иначе, многие события либо уже изменились, либо изменятся в скором времени. Либо вообще не произойдут. Зачем ставить на человеке крест, если тогда возникли такие обстоятельства? Я плохо помнил его рассказ относительно длительного отсутствия… Грубо говоря, сейчас это уже другая жизнь, по другим правилам и со своими особенностями.