И глядя на то, как дети засуетились, выполняя поручения, а из печи повалил сытный, дымчатый дух, Арина подумала, что этот хлипкий, невидимый забор из смекалки и женской солидарности может оказаться крепче любой дубовой ограды. И первый шаг к свободе пахнет не ветром, а печеной картошкой и травяным чаем.

— Ну, родные мои, подходи да бери, чем Бог послал! — Акулина, как заправский полевой повар, расставила на столе дымящиеся миски. Аромат варева затмил все остальные запахи в избе — густой, земляной, с нотками сушеных кореньев и душистых трав. — Это, голубки, не просто похлебка, а целебный элексир! На косточке говяжьей, да с грибочками сушеными, да с крупкой ячневой!

Петрик, забыв все правила приличия, тут же сунул нос в миску и радостно ахнул:

— Ух, как пахнет! Прямо как в лесу после дождя!

— То-то же! — довольно хмыкнула Акулина, усаживаясь на лавку и усаживая рядом Машеньку. — Ложку ей, Петька, подавай, да покрупнее, чтоб щеки надувались, как у бурундучка!

Арина с благодарностью приняла миску. Первый глоток горячего бульона показался ей самым вкусным, что она пробовала в этой жизни. Тепло разливалось по всему телу, прогоняя остатки утренней дрожи.

— Спасибо, Акулина, — сказала она просто, но в этих словах был целый мир признательности.

— Да ешь, ешь, красавица, не отвлекайся! — отмахнулась та, но было видно, что похвала ей приятна. — Пища — она не только тело питает, но и душу лечит. Правильную еду съел — будто броню надел.

— А из чего броню-то делают? — с полным ртом спросил Петька.

— Из добрых мыслей да умелых рук! — не задумываясь, ответила Акулина. — Вот смотри: грибы эти я летом насобирала, на ниточку нанизала, на печке высушила — это мои руки. Бульон из кости, что мне мясник за помощь с подсчетами подарил — это мои мысли, потому как считать я научилась не зря. Все в жизни пригодится, Петруша!

— А папа говорит, бабе только детей рожать да щи варить, — мрачно пробурчал мальчик.

Акулина фыркнула так, что чуть не поперхнулась.

— Твой папа, милок, без бабы и щей-то не увидит! А кто ему портки шьет? Кто скотину лечит, когда хвороба нападает? Кто в огороде такие штуки вытворяет, что земля по три урожая родит? Все это — бабья наука!

Арина слушала и думала о том, как похоже это на ее прошлую жизнь. Там тоже приходилось доказывать, что женщина-бухгалтер может не хуже мужчины вести сложные отчеты.

— Ты права, — тихо сказала Арина. — Знание — та же сила. Только она не кричит, а тихо себе в работе сказывается.

— Вот-вот! — Акулина указала на нее ложкой. — Ты запомни, Петька: крикливый мужик — что пустой кувшин — гремит громко, а пользы мало. А умная баба — что полный котел — и тихая, да всех накормит!

Машенька, доедая свою порцию, серьезно посмотрела на Акулину:

— Тетя Куля, а я тоже научусь?

— Обязательно научись, ласточка! — женщина ласково потрепала ее по волосам. — Я тебе все свои секреты передам. И как травы сушить, и как тесто замешивать, чтобы оно песенки пело в квашне!

Обед прошел в таком легком, почти праздничном настроении. Арина с удивлением заметила, что дети едят не с жадностью загнанных зверьков, а спокойно, с удовольствием, даже изредка смеются. Это был простой грибной суп, картофель печеный, но для них он стал пиром.

Когда миски опустели, Акулина собрала их со стола и повернулась к Арине с деловым видом.

— Ну что, мастерица, отдохнула немного? Теперь пора и о деле поговорить. — Она понизила голос. — После заката к тебе Марфа с рубахой той заглянет. Ты глянешь, сможешь ли так зашить, чтобы и сватья на свадьбе не покраснела?

— Смогу, — уверенно сказала Арина. В ее прошлой жизни ей приходилось восстанавливать документы, испорченные годами, — что уж тут какая-то рубаха.

— То-то же! — Акулина довольно кивнула. — А я тем временем насчет других желающих пошепчусь. У меня уж глаз наметан — вижу, кому что понадобиться может. Ты только крепись да поправляйся. Наша тайная артель скоро в полную силу работать начнет!

Петрик, услышав это, выпрямился:

— А я что буду делать?

— Ты, главный сторож, будешь за сроками следить! — серьезно сказала ему Акулина. — Запомни: как солнышко за лес спрячется — ты сразу к окошку. Увидишь, что тетя Марфа идет — подашь нам знак.

Мальчик кивнул с таким важным видом, будто ему поручили охранять царскую казну.

Арина смотрела на эту картину и чувствовала, как в ней рождается новая, странная уверенность. Всего несколько часов назад она лежала разбитая и одинокая. А теперь у нее есть сообщница, сторож и первое задание. Этот хлипкий дом начинал ощущаться не тюрьмой, а штаб-квартирой, где планировалось великое дело — побег!

Эта новая, странная уверенность пустила в Арине корни быстрее, чем она могла предположить. Она лежала, прислушиваясь к мерному постукиванию топора за стеной — Петька, под чутким руководством Акулины, колол немногочисленные оставшиеся дрова. Каждый удар отдавался в ней не тревогой, а четким, почти бухгалтерским удовлетворением: актив, запас на два дня, требуется пополнение . Ее разум, отточенный годами работы с отчетами и сводками, уже выстраивал планы, раскладывая их по полочкам, как когда-то разложила бы квартальный баланс.

Мысли текли ясно и холодно, несмотря на жар, время от времени пробегавший по телу.

I. Оборотные активы.

Сырье: остатки пряжи, несколько лоскутов, ее иглы. Ничего.

Готовая продукция: пока отсутствует.

Дебиторская задолженность: обещание Марфы оплатить работу едой.

II. Внеоборотные активы.

Нематериальные активы: ее мастерство. Пока неоцененное.

Основные средства: этот дом. Пока обременен крупным пассивом по имени Иван.

III. Краткосрочные обязательства.

Неотложные: необходимость встать на ноги.

Текущие: обеспечить пропитание детям и тайный запас на дорогу.

Побег. Это слово теперь было не смутной мечтой, а проектом. Сроки, ресурсы, риски. И первый этап этого проекта начинался сегодня вечером с рубахи Марфы.

Солнце клонилось к закату, окрашивая стены в багровые тона. Петька, не отрываясь, сидел у окна, вцепившись пальцами в подоконник.

— Тише, — вдруг прошептал он, замирая. — Идет!

Арина встрепенулась. Акулина, дремлющая на лавке, мгновенно открыла глаза и кивнула. Через мгновение в дверь постучали — негромко, но настойчиво.

Марфа вошла, озираясь, словно боялась, что за ней пришли. В руках она сжимала сверток из грубого холста.

— Здравствуй, Арина, — зашептала она, кивая Акулине. — Принесла… ту саму рубаху. Глянь, аль нет… Может, и впрямь ничего не поделаешь…

Она развернула сверток. Рубаха была из добротного, некогда белого льна, но на плече зияла безобразная дыра, края которой обуглились.

— Свекровь утюгом прожгла, — сокрушенно пояснила Марфа. — Да не просто прожгла… Рубаха-то покойного свекра, обрядовая. На свадьбу сына жених должен в ней быть. Теперь — крой да песни.

Арина взяла рубаху. Ее пальцы, тонкие и бледные, привыкшие к гладкой бумаге и конторским книгам, скользнули по грубой ткани. Но в них проснулась другая память — память иглы, память узора. Она увидела не дыру, а задачу. И решение.

— Это можно исправить, — сказала она, и голос ее прозвучал так уверенно, что Марфа невольно выпрямилась. — Но не просто зашить. Нужно… превратить в украшение. Вышить поверху. Узором.

— Вышить? — Марфа смотрела на нее с сомнением. — Да каким таким узором? Чтобы дыру скрыть…

— Таким, какого здесь никто не видел, — тихо, но отчетливо произнесла Арина. Она посмотрела на Акулину, ища одобрения, и увидела в ее глазах не просто любопытство, а живой, неподдельный интерес.

— А… а сколько возьмешь? — робко спросила Марфа.

Арина уже продумала и это. Деньги были бесполезны — их у нее сразу отнимет Иван. Нужно было иное.