– Никакой мистики в том, что человек пропал, – она сложила руки на груди и помрачнела: этот парень ее будто бы боялся. И со своим комментарием о мистике определенно хотел наладить контакт с ней как с «человеком не от мира сего». – Просто кто-то плохо работает.

Бочкин криво усмехнулся:

– Это вы сейчас про Макса?

– Макс – отличный следователь. Поэтому в Челябинске сейчас он. – Она примирительно вздохнула. – Простите, я просто жутко устала от такого отпуска… Честное слово, уже хочется в промозглую Москву, в дождь и слякоть, но чтобы дома, вместе с мужем и дочь здорова… Спасибо, что принесли продукты и всё необходимое, не знаю, что бы я без вас делала.

Бочкин неожиданно покраснел. Оказалось, что такие импозантные молодые мужчины, внешне неприступные и обвешанные броней сарказма и цинизма, краснеют точно так же, как и обычные люди – сперва чуть оттопырились и будто налились кровью уши, потом краска расплескалась по щекам и медленно сползла на шею, оставив на лбу, по линии роста волос, бисеринки пота. Бочкин Тимур Альбертович краснел именно так. Он отвел взгляд, за короткое мгновение вернув себе самообладание, и взглянул на Аделию уже привычно.

– Еще что-то нужно? Я завтра на сутки заступаю, сам вряд ли смогу заехать, кого-нибудь пришлю.

– Спасибо, ничего не надо. Я надеюсь, что нас завтра уже выпишут.

Выписали их спустя еще сутки. И то врач бы подержал их подольше, но все отделение устало от воплей Насти.

– Ты решила, чтобы тебя здесь запомнили ужасным ребенком? – спрашивала ее Аделия.

Дочь она не узнавала – спокойный, самостоятельный ребенок в больнице продавил все возможные красные линии и откровенно измывался над взрослыми.

– Ты же понимаешь, что все твое поведение я запоминаю и принимаю к сведению, – говорила Аделия, натыкаясь на упрямое молчание дочери. – И нам придется работать над твоим поведением.

Дочь неохотно кивнула и призналась:

– Домой хочу…

До дома было почти две тысячи километров и четыре дня отпуска, которые тоже не хотелось упускать. Сошлись на доме, которым стала сейчас гостиница. Врач сперва настаивал на продолжении лечения, но температуры у Насти уже не было, боли ушли, а крик продолжался. Обреченно вздохнув, он подписал заключение.

Аделия заглянула ему в глаза:

– Обычно она так себя не ведет.

Тот недоверчиво кивнул.

– Нет, правда. Настя – очень спокойный ребенок.

– Что ж, значит, мне повезло понаблюдать за всеми ее бесами, – вздохнул врач. – Больничная атмосфера этому способствует, вынужден признать.

И бесполезно было что-то объяснять. Но Аделия не обманывала ни себя, ни лечащего врача – едва дочь ступила за порог больничной территории, она успокоилась, заулыбалась. Аделия собралась прогуляться пешком по набережной, но ее окликнули – из машины ДПС выскочил водитель, на ходу отбрасывая в мусорный контейнер упакованную в крафтовую бумагу самсу.

– Аделия Игоревна! Садитесь, я вас подвезу!

«Бочкин», – догадалась Аделия с некоторой долей обреченности. Полицейский к ней подбежал, а она представила, как с ветерком проедет по городу с мигалкой. Детская мечта, так и не случившаяся в ее жизни даже после замужества со следователем Следственного комитета. Девушка прищурилась, почувствовав, как насторожилась дочь – ее ручка похолодела и будто бы стала деревянной.

– Не стоит, правда, – она заметила, как от ларька, заметив их, двинулся второй полицейский. – Я очень не хочу вас отвлекать от работы. Да и представляете, что обо мне подумают в гостинице, когда я подкачу к крыльцу на машине ДПС?

Парни переглянулись.

– Нас Тимур четвертует и скормит хозяину вот этого самого ларька, – признался тот, который подбежал к ней первым.

Аделия его успокоила:

– Не переживайте, я его предупрежу, что вы разве что силой меня не усадили в свой… транспорт. Нам правда хочется прогуляться.

– Да где тут гулять-то…

Аделия взмолилась, надеясь, что патрульные не станут спорить и её сопровождать. Но, хвала полицейским сводкам, у них заработала рация, и Аделия, махнув рукой, поторопилась к автобусной остановке. Второй полицейский ее остановил:

– Аделия Игоревна, напрасно упрямитесь, вы до отеля будете часа два добираться по сочинским пробкам, а наш автобусный парк – это вам не московские электробусы, в них и кондиционеров-то нет. Хотите погулять, гуляйте. Мы вас поближе к отелю подбросим, а дальше – гуляйте, сколько вам захочется. И вам хорошо, и нам спокойнее.

Этот полицейский мог быть убедительным. Аделия засомневалась, кивнула на говорившего по рации напарника:

– Совестно, что от работы отвлекаю.

Полицейский лучезарно улыбнулся:

– Окститесь, Аделия Игоревна, все успевать – наша работа. Посмотрите на ситуацию с другой стороны – сколько у нас будет хлопот, если вы заблудитесь или у дочки вашей осложнение случится. А мы вашему мужу обещали, между прочим.

Он подмигнул Насте. Полез в нагрудный карман и достал из него фигурку хрустального лебедя. Тот заиграл всеми цветами радуги на раскрытой ладони полицейского. Дочь ахнула. Схватила фигурку и сама пошла за ним.

Полицейский с осуждением пробасил:

– А вот с дочерью советую поговорить: не стоит брать от посторонних никакие игрушки… Сами понимаете.

Аделия подхватила дочь:

– Она так-то осторожная, – в который раз уже за день она извинялась за поведение дочери, – но соблазн велик. Фигурка больно хороша… и сверкает.

Полицейские оказались правы – Сочи стоял в пробках. Узкие улочки, закованные с одной стороны горами, с другой – морем или жилыми кварталами, гудели клаксонами, рассыпались окриками таксистов. Море на все это смотрело со снисходительным блеском, у него были свои заботы.

– Адочка, какое счастье, что у вас все в порядке! – Валентина Николаевна будто бы поджидала ее в фойе, бросилась к ней. – Как вы? Как Настюша?

– Выздоравливаем, – Аделия с удивлением обнаружила, что рада даже соседке. – Я занесу вещи в номер, переоденусь, и мы спустимся вниз, надо заказать Насте диетическое меню.

Валентина обрадовалась:

– Конечно-конечно! Я предупрежу администратора… – она понизила голос: – Они, признаться, очень не хотели бы, чтобы вы жаловались на их питание, так что готовы на любые ваши требования.

– Это ваша работа? – Аделия рассмеялась. – Все в порядке, я не собиралась жаловаться, врач сказал, что у нас традиционная адаптация к южному климату.

Но персонал отеля, в самом деле, проявлял повышенную заботу: Аделии помогли занести вещи в номер, где их ждал идеальный порядок, корзина с фруктами и набор термосов, чтобы наполнить их назначенным врачом питанием.

– Все за счет отеля, – сообщила девушка-администратор.

Аделия, признаться, была тронута.

Администратор приняла выписку Насти, скопировала пункт с назначенной диетой и исчезла из номера, оставив Аделию с дочерью одних.

– Ну, ты как? – Девушка села на угол кровати, усадила дочь на колени. Развернула к себе. Поцеловала лоб, все еще побаиваясь температуры – тот оказался прохладным. – Устала? Кушать хочешь?

Дочь призналась, что голодна. Аделия, в свою очередь, почувствовала, что съела бы кабана.

Наскоро переодевшись и умывшись, они спустились вниз, где в фойе в пестром костюме необъятного размера их уже поджидала Валентина Долматова.

– Администратор сказала, что повар приготовит бульон уже через несколько минут. Нас приглашают в кафе, обед принесут туда.

Они устроились за любимым столиком, с которого открывался успокаивающий вид на море. Белые плетеные зонты, уютные гамаки, растянутые между пальмами, покачивались на ветру. На площадке играли дети. Настя, съев несколько ложек бульона и подумав, отправилась к ним.

– Как вы? – Валентина выглядела обеспокоенной.

– Нормально, – Аделия улыбнулась. Она наблюдала за дочерью. В душе было спокойно, не хотелось бередить воспоминаниями о трех днях в больнице. – Лучше расскажите, какие тут новости? Как ваша дочь? Я снова ее не вижу.