Макс вздохнул – все-таки придется звонить Аделии и признаваться в продолжении незапланированной командировки.

– Она меня точно проклянет… – пробормотал он, вытягивая мобильный из кармана.

Аделия вспылила:

– Ты, как я вижу – единственный сыщик России. Ничего без тебя не делается!

Макс страдальчески поморщился:

– Ада!

Но ему ответила тишина – жена бросила трубку. Капитан Александров стоял посреди зала аэропорта, в эпицентре суеты и чужих чаяний. Темный экран тянул за собой, будто черная дыра, на сердце было холодно. Словно ударили под дых, и свет померк.

Экран вспыхнув, пропустив внутрь тоски капитана Александрова, гневный смайлик от Аделии со словами: «Люблю!».

Черная дыра отпустила – Макс почувствовал, как вынырнул из нее, как спасшийся из ледяного омута. Вздохнул с облегчением и улыбнулся. Отправил «сердечко». Подумав, следом отправил смайлик с воздушным поцелуем.

Аделия в ответ прислала фото спящей Насти – та выпростала ножку из-под одеяло и обнимала весь мир, включая своего вечно отсутствующего отца. Макс увеличил лицо и погладил большим пальцем пухлую щеку дочери.

Соблазн вернуться в московскую квартиру, выспаться и переодеться, был очень велик. Не пускала совесть – его тут не должно было быть, он должен был быть на море, на мягком песочке, в обществе Аделии и Насти. Вздохнув еще раз, Макс спрятал мобильный в заднем кармане джинсов и отправился забирать билеты до Челябинска.

Отправив Макса в Москву, Тимур приуныл – он был бы сам не прочь смотаться, сам все посмотреть. Он так и сказал начальнику:

– Человек в отпуске, ну неужели без него не справимся.

А начальник прошелся по незавершенным делам. Там и кража ковров с рынка, и порча склада с пиломатериалами. Та самая рутина, которую больше всего боялся Тимур, его поглотила, будто болото, и важное – он носом чувствовал – дело уплыло в руки Макса.

Алекандров ему нравился еще со студенческих лет, он был… фартовый. Везучий. В любом материале он улавливал суть, и умел видеть под разными углами, а потому раскрывал дела быстро и с огоньком.

У Тимура так не получалось.

Словно дворовый пес, он брался за самую очевидную версию и раскручивал ее, если она оказывалась не «в цвет», брался за другую. Так методично он подбирался к сути, примеряясь к ней, а не хватая быка за рога, как это умел делать Макс.

– Вот и иди работай, – начальник посмотрел хмуро.

А Тимур впервые за годы службы почувствовал… тоску.

Он вернулся в свой кабинет. Включил компьютер и представил, как бы себя чувствовал Мегрэ или Холмс в этом кабинете, что бы делал Глеб Жеглов и Володя Шарапов? И меньше всего они представлялись ему сидящими за столом за ворохом бумаг, протоколов, отчетов, заключений, объяснений…

Он набрал номер Нины. Та схватила трубку после первого гудка – еще одна особенность, появившаяся после того злополучного ранения.

– Ты где?

Тимур закатил глаза.

– В кабинете, бумажки перебираю.

Он слышал, с каким облегчением выдохнула супруга.

– Скажи, Нин, тебе нравится, что я – следак?

Жена замолчала. Он представил, как она хмурится, выискивая в его вопросе подвох, как теребит пуговицу на строгой офисной сорочке.

– Это ты к чему спрашиваешь? – уточнила она.

– Просто так. Хочу понять, представляешь ли ты меня в какой-то другой профессии…

– Нет, не представляю, – она вздохнула. – В этом-то и беда. Понимаешь, я никак не могу привыкнуть волноваться за тебя. Никак не могу жить с ощущением острия под ребрами. Но и представить тебя кем-то еще, не следователем, не могу. Могла бы – постаралась убедить.

– Ясно.

Тимур не мог понять, хорошо это или плохо – то, что сказала его жена, но он был рад, что за ним осталось право выбора.

День выдался долгим. После дневного сна погуляли в парке, Настя освоила деревянную горку, потом играла в песочнице. Там же, едва отмыв ручки и лицо, перекусили – спасибо тому человеку, который придумал детское пюре помещать в мягкие тетрапаки, из которых содержимое можно пить, не используя ложки и не пачкаясь. Вышли к морю уже около шести вечера, когда линия горизонта окончательно смешалась с небом и серебрилась розовым.

Настя была настроена решительно – ловить «барашки», поэтому Аделия, подхватив дочь, спустилась вниз, к набережной, и прошла к береговой линии. Вечер был приятный, от моря тянуло прохладой, но вода была еще теплой, еще хранила летнее солнце, расплавленное в ее волнах. Осень до этого уголка еще не добралась, она только-только коснулась верхушек деревьев, но кипарисам это было без разницы, а потому они стояли такие же зеленые и источали тонкий хвойный аромат. Отсюда, с высокого берега, был хорошо виден отель – окруженный пальмами и розовыми кустами белоснежный комплекс в современном стиле с колоннадами, плоскими крышами и стройными балюстрадами. Почти белый ракушечник оттенял молочную белизну стен, а посыпанные белым гравием дорожки добавляли сказочности.

На открытой веранде кафе сейчас было малолюдно. У крайнего ко входу столика сидела заметная даже на таком расстоянии фигура Валентины. Вероятно, она потягивала коктейль в ожидании Аделии.

Странно, что эта активная во всех смыслах женщина снова сидела в одиночестве. Это удивило Аделию: дочь опять сбежала с новыми знакомыми, оставив не в меру удушливую мать скучать в обществе случайной знакомой? Хотя, может, с дочерью Валентина вела себя иначе. Аделии, правда, верилось в это с трудом – есть такой тип людей, которым до всего есть дело. Это не плохо, нет. Просто иногда слишком навязчиво.

Аделия вздохнула, присела на теплый еще от солнечного полдня, камень. Вытянула ноги.

Мысли возвращались к Валентине. Она так много рассказывает о своей дочери. Нелличка то, Нелличка се. Гостиная их номера завалена вещами Неллички: тут и сумочки, и туфли, исключительно новые, буквально с иголочки. Девушка представлялась купающейся в материнской любви, избалованной ею, не ценящей ее – как еще объяснить вечное отсутствие дочери?

Аделия посмотрела на свою – Настя намочила подол платья.

– Пойдем, Настюш, в номер… Боюсь, ты простынешь.

– Нет, – дочь упрямо мотнула головой.

«Интересно, когда она вырастет, она тоже будет избегать общения со мной?», – с грустью отметила Аделия и поднялась. Протянув руку Насте, она бережно сжала прохладную ладошку.

– Кто первый до во-он той пальмы? – она лукаво улыбнулась.

Дочь, конечно, с удовольствием проглотила наживку – вырвалась из рук и побежала, сверкая пятками, в сторону отеля.

У пальмы оказались одновременно. Но само собой Настя успела коснуться ее первой и визжала:

– Я первая! Я первая!

Аделия не спорила. Валентина, заметив их, махнула рукой, привстала.

– Мы сейчас переоденемся, – крикнула ей Аделия, кивнув на дочь, – и спустимся.

В самом деле, не станет же она, подобно Нелличке, прятаться от Валентины.

Минут через двадцать спустились в кафе. Настя заказала большой десерт с печеными яблоками и мармеладом, Аделия – кофе. Разглядывая пышную пенку, Аделия спросила:

– Вы сегодня не пошли на пляж? Скучаете…

– Наслаждаюсь летом, – женщина улыбнулась. Как показалось Аделии – натянуто.

– А что же Нелли?

Упоминание дочери заставило Валентину вздрогнуть и побледнеть, взгляд заледенел – на мгновение, которое, впрочем, не ускользнуло от внимательного взгляда Аделии. Все-таки читать по лицам то, что от нее хотели скрыть, было ее профессией. Принесли заказ, минутная передышка позволила Валентине вернуть самообладание.

– Так что же Нелли. Я ее никогда не вижу рядом с вами…

– Да что ей со мной сидеть, – та отмахнулась. Плечи стали напряженными. Женщина обхватила полупустой бокал махито, смотрела в пустоту за спиной Аделии.

– Вам нехорошо?

Валентина очнулась, качнула головой:

– Нет, все в порядке. Молодость так стремительна, когда-то и я предпочитала бы путешествия пляжному отдыху с матерью, – она виновато улыбнулась, будто извиняясь за такое нелепое оправдание.