– А, понял про кого говорите… И почему подозрение в мошенничестве?

Аделия задумалась, подняла к потолку каморки глаза, заметила засохшего паучка в углу.

– Понимаете, эта полная дама называет девушку своей дочерью, но та никогда не бывает здесь. Я пару раз заходила в номер Валентины, это та самая полная дама, так вот – вещи дочери распакованы, разложены нарочито по всей комнате… Вот вы бы оставили блузки и юбки своего ребенка висеть на спинках кресел и диванов или убрали бы все в шкаф?

Охранник безапелляционно ответил:

– Конечно, в шкаф.

– Вот и я так же. Складывается впечатление, что вещи нарочно размещены так, чтобы привлекать внимание – мое, горничных, чтобы ни у кого и мыслей не возникло, что… никакой дочери и нет.

Эта догадка колола под сердцем – Валентина так правдоподобно рассказывала о своей дочери, так артистично, с такими милыми подробностями. Но это могли быть фрагменты настоящей биографии, а могли быть – полностью выдуманными фактами, из какого-нибудь сериала, например. Или книги.

– Хм, – охранник напомнил о себе. Осторожно спросил: – А с чего вы решили, что дочери нет?

Аделия молча открыла фото с яхты.

– Когда узнала, что этот снимок – фотошоп. Яхта, на которой находится девушка, называется «Беллисима» и принадлежит миллионеру Антонио Фернандесу, и прямо в настоящий момент участвует в регате в Средиземном море. Да и сам снимок – монтаж. На нем изображена жена Антонио.

Девушка нашла нужный снимок в памяти телефона и показала охраннику оригинал.

– Позволите? – тот взял мобильный в руки, увеличил изображение. – В самом деле.

– А может, это… блогерские штучки? Ну, знаете, как это они иногда делают, чтобы создать видимость дорогой и богатой жизни?

– Может, поэтому я и хочу проверить, был ли сделан этот снимок или это тоже монтаж, – Аделия нашла в ленте Неллички снимок с Валентиной из фойе отеля. Потому что если и этот снимок – монтаж, то за этим стоит что-то нечистое.

Она была уверена, что никакой брюнетке в фойе не было, да и сама Валентина не спускалась. Она уже обдумывала, что делать, чтобы вывести мошенницу на чистую воду: ведь зачем-то она разыгрывала этот спектакль!

Охранник бормотал себе под нос:

– Так, фото сделано вот отсюда, – он ткнул пальцем в лаундж-зону напротив стойки регистрации. – Время… после десяти, иначе за стойкой кто-то бы присутствовал.

Бормотания мужчины внезапно ворвались в поток мыслей Аделии, выдернули из блаженного небытия.

– Никто из администраторов ее не запомнил.

– И это тоже странно, девушка-то эффектная…

Аделия оживилась, подалась вперед:

– А вы? Вы бы запомнили такую, если бы увидели?

– Без сомнения. Но я ее не видел.

– А этот день, он был вашим дежурством.

Охранник медленно, словно через силу, кивнул: он смотрел запись. Прищурившись и подавшись вперед, он поставил запись на перемотку.

– Смотрите.

Он сделал стоп-кадр: в фойе вошла Валентина. Она шла от лифтов. Задержалась у стойки администратора, проверила, что там никого нет. Прошла к лаундж-зоне и… сделала снимок.

– Она была одна! – Аделия не верила своим глазам, хоть и подозревала нечто подобное.

Охранник цокнул языком:

– Более того, она имитировала, будто стоит с кем-то… Вы посмотрите.

Он был прав: Валентина, снимая селфи, в самом деле подняла вверх руку, чуть отставила другую, обнимая воздух рядом с собой, чуть склонила голову.

Аделия снова посмотрела снимок.

– Никакой Неллички нет, – прошептала ошеломленно. – Но Валентине зачем-то нужно, чтобы я думала, будто она есть. Зачем?

Охранник пожал плечами:

– Кто ж ее знает. Но «Нелличка» все-таки может быть, ее от вас могут тщательно скрывать. Я вам рекомендую поделиться своими соображениями с правоохранительными органами. У меня здесь, в местном следкоме, товарищ работает, Бочкин…

Аделия просияла:

– Тимур Альбертович?! Знаю-знаю его…

Она поднялась, поблагодарила мужчину.

– Если заметите рядом с Валентиной кого-то, или ее дочь появится… Скажите мне, пожалуйста.

Деревня Новое Гнездо располагалась в получасе езды от Челябинска и выглядела ухоженной и даже в некоторой степени элитной. Кирпичные коттеджи по два этажа с мансардной крышей, эстетичные полукружия окон, высокие заборы и перед ними низенькие, недавно посаженные новыми владельцами, ели. Асфальтированная дорога вывела к центральной площади, снабженной автовокзалом, местным супермаркетом и стихийным рынком, рассчитанным на приезжих. Вокруг нее стояли домики постарше и посолидней. На некоторых сверкали золотые таблички административных зданий и лениво развевались флаги. Здесь особенно дурманяще пахло прелой листвой, томно и дымно – продрогшими пашнями.

Следуя указаниям навигатора, машина свернула с центральной улицы и под колесами сразу почувствовался гравий, а людей в салоне стало подбрасывать до потолка. Водитель цокнул языком и снизил скорость.

Это была та часть деревни, с которой эта самая деревня когда-то начиналась: щербатые дома с заколоченными крест-накрест ставнями, кособокие заборы, потемневшие от времени, да заросшие крапивой дворы. Кое-где из печных труб поднимался жидкий дымок, но большей частью дома здесь молчали. А некоторые – так и вовсе умирали.

Так выглядел дом-трехоконка, окрашенный облупившейся синей краской. Ставни были давно сорваны или скрипуче болтались, покачиваясь на одной петле, стекла давно выбиты. Ведро с водой, притулившееся на верхней ступеньке крыльца, да едва протоптанная ниточка в бурьяне говорили, что дом этот, в отличие от соседних, обзавелся хозяином.

Макс велел оставить машины на соседней улице, сам двинулся вдоль заборов, неторопливо и неприметно подбираясь к дому матери Филиппа Югорского. Он успел навести справки – Лидия Югорская умерла семь лет назад, угорела в бане. Так что дом, можно было предполагать, рассматривался Филиппом на свой собственный. Наследников на него не было, администрация своими требованиями выкосить траву не тревожила – потому что вся улица такая. Вот и получалось, что Филипп залег здесь на дно после выхода из колонии.

Мать Анна Сергеевна, к слову, оказалась не права: согласно материалам уголовного дела, с которым Макс успел ознакомиться, пока ехал в машине до Нового Гнезда, Филипп заколол своего собутыльника. Суд отправил его в колонию на девять лет, из которых Югорский отбыл семь. Во второй раз он отправился на зону как организатор трех грабежей. Банду собрал сплошь из несовершеннолетних, только наводчик подпадал под возраст уголовной ответственности, а потому «организованной группы» как таковой юридически не образовалось – большинство подельников не достигли возраста уголовной ответственности по этой статье. Но суд все равно отправил Филиппа в колонию на семь лет. И вот сейчас он вышел и определенно живет в доме своей матери. Странно, что машины нет – Макс точно знал, что Югорский водил машину, более того, на работу к Гризли приезжал на стареньком Рено. Автомобиля нигде поблизости не было видно.

Макс задержался у соседнего дома, прислушался – из дома с синей облупившейся краской не доносилось ни звука. Странно, что Югорский даже собаку не завел, с собакой-то в такой глуши веселее.

Макс осторожно подошел к калитке и приоткрыл ее. Та скрипнула коротко, без надрыва – ее недавно смазывали. Он огляделся. Глухое заброшенное место, неприглядное в своей неухоженности даже больше, чем в старости. Дом смотрел на него враждебно и настороженно.

Постояв у калитки, Макс неторопливо двинулся к крыльцу.

– Кто такой, чего надо? – окрикнул его сиплый простуженный голос.

Макс оглянулся в поисках источника и обнаружил неказистого парня, щуплого и белобрысого, прислонившегося к старой иссохшей яблоне. Из-за высокой травы, покрывавшей двор, его не было видно ни с дороги, ни от калитки. Зато он успел рассмотреть Макса превосходно.

Макс представился. Филипп хмыкнул: