Песня Павла Подаркина называлась «Моя любовь — весенний сад!» и состояла примерно из следующих слов:

Клип снимали в одном из просторных мосфильмовских павильонов. Пыльноватые декорации изображали сад — были здесь и яблоньки с кривыми стволами из папье-маше, и мятая бумажная трава, и стилизованные веревочные качели. Качели, кстати, предназначались именно для Нины — по сценарию она должна была раскачиваться на них, не обращая внимания на страдающего по ней Подаркина.

В белоснежном простом платье, босая, раскрасневшаяся, Нина выглядела великолепно! Она загадочно улыбалась мимо камеры, она задумчиво смотрела вдаль и кокетливо опускала взгляд, она весело болтала ногами и смеялась прямо в объектив. Сцены с ее участием снимали целый день. Режиссер был в восторге.

— Вообще-то клип довольно пошлый, — признался он ей во время обеденного перерыва. — Подаркин сам написал сценарий. Это так устарело — яблоньки, качели, расхристанный Подаркин в алой рубахе… Но ты, Нина, украшение этого клипа. Если его не раскритикуют — в этом будет только твоя заслуга.

После съемок к ней подошел Подаркин.

— Душенька, ты самая прекрасная модель из всех, что я видел, — развязно похвалил он и добавил: — Еще никто так тонко не чувствовал мою лирику.

При слове «лирика» Нина чуть не поперхнулась — это бесконечное «эге-гей» он, оказывается, называет лирикой! Она решила пошутить:

— Да, у вас потрясающие стихи. Особенно мне понравилось то место, где вы несколько раз повторяете «оу-уоу».

Но Павел не уловил сарказма:

— Да, эти слова я посвятил своей четвертой жене. Она была француженка, очень красивая.

— Вы ее очень любите?

— Что ты! — искренне удивился он. — Я ее давно бросил. Она так страдала. Но я влюбился в одну прехорошенькую турчанку. Она исполняла танец живота. Мы познакомились на гастролях. Женщины никогда сами не оставляют меня, — с грустной улыбкой признался Павел, — это такая трагедия — разбивать хрупкие сердца.

Нина беспокойно заозиралась по сторонам. Она очень устала, ей хотелось смыть с лица едкий грим и выпить в какой-нибудь уютной кофейне чашечку горячего шоколада. Можно еще позвонить Васе, мужчине-подружке…

— Женщины любят меня, — тем временем вешал Павел, — а ты?

— Что — я? — не поняла Нина.

— Ты прелесть, просто прелесть, — искренне восхитился «разбиватель хрупких сердец», — приглашаю тебя завтра в ночной клуб «Пещерная мышь». Там будет презентация моего нового диска.

…Нина Зима очень любила красивую одежду и покупала ее так часто, что не успевала носить. Случалось, что обновка, провисев на плечиках, уже выходила из моды, прежде чем Нине предоставлялся случай ее надеть.

Вот и сейчас она в раздумье стояла перед шикарным шкафом-купе с зеркальными дверцами. Как непохожи были эти зеркала на узенькое трюмо из жалкой квартирки в хрущобе по Щелковскому шоссе. На черных стильных плечиках ровными рядами висели десятки платьев, костюмов и брюк. Под каждым туалетом стояла обувная коробка. А на верхней полке покоились дорогие аксессуары: широкие кожаные ремни, разномастные сумочки и симпатичные миниатюрные шляпки.

Что ей надеть на предстоящую презентацию — запредельно дорогое платье от Диора? Или малозаметный, но тоже вполне стильный атласный брючный костюмчик?

— Конечно, платье! — посоветовал ей Вася Сохатый. — Ты должна быть яркой, заметной. Это же рекламная акция и для тебя, и для Подаркина.

— При чем тут рекламная акция? — изумилась Нина. — Просто я понравилась ему, вот он и решил меня пригласить. И если хочешь знать, костюм мне кажется куда более уместным. Мы же с ним не на Каннский фестиваль идем!

Неожиданно Вася расхохотался — словно Нина рассказала ему презабавный анекдот.

— Понравилась? — сквозь смех спросил он. — Ты? Подаркину? И поэтому он тебя пригласил, да?

— А что такого-то? — удивилась Нина. — Что я, уродина какая-нибудь? Не могу понравиться мужчине?

— Вот! В точку! — Он поднял указательный палец левой руки. — Мужчине — да. Но Подаркин же гомик. Неужели ты не знала?

— С ума сошел? Он же был женат пять, а то и все шесть раз. Сам мне рассказывал.

— Мало ли что он тебе рассказывал. Все это камуфляж. Все знают, что он любит смазливых мальчиков. Его последний любовник — балерун из Большого, а предпоследнего он подобрал в каком-то модельном агентстве.

— Зачем же он тогда притворяется? — Нина захлопнула шкаф. — Статью за гомосексуализм давно отменили.

— Вот балда, — ласково потрепал ее по плечу Василий, — ты сама подумай — песни-то у него про любовь. Про любовь к женщине. И поклонницы у него в основном бабы. Ему ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они узнали о его наклонностях. Так можно и с карьерой распрощаться.

И Нина послушалась — надела роскошное платье. Разумеется, она оказалась единственной женщиной в столь вызывающем наряде. Невольно всплыла в памяти церемония открытия отеля, на которую когда-то привел ее Иван Калмык. Тогда она тоже «отличилась» — нарядилась в розовое платье с блестками. За что и была жестоко осмеяна светскими львицами.

А сейчас она чувствовала себя снисходительной королевой среди вежливых и предупредительных придворных. Ниной восхищались, ее осыпали комплиментами, ей улыбались, ее фотографировали! А все потому, что она была почти звездой! Ее лицо было знакомо многим по телерекламе и ярким глянцевым фотографиям. Ее фотосессия в немецком каталоге имела такой успех! К тому же ее спутником был сам Павел Подаркин, суперзвезда российской эстрады. Разве можно обвинить в моветоне такую девушку?!

— Кстати, у нас с тобой есть общая знакомая, — между прочим заметила Нина. — Ее зовут Гульнара.

Кажется, она снималась в твоем клипе. Хвасталась, что съемки будут в Алжире. Еще татуировку сделала.

— А, бабочку на попе, — улыбнулся Павел, — помню, конечно. Тем более что с ней такой скандал вышел. А ты с ней до сих пор общаешься?

— Нет. Но мне всегда было интересно, как сложилась ее судьба. Она одно время подавала неплохие надежды.

У Гульнары Аслановой были все шансы, чтобы стать топ-моделыо. Длинные, точеные ножки, мальчишеские бедра, узкое лицо с ярким лепестком натуральных темных губ, смугловато-розовый румянец на высоких скулах. Ее отец был дагестанцем, а мать голубоглазой москвичкой. Хитросплетенье кавказских и славянских черт внесли в ее облик «изюм и перец». Кожа у Гули была смуглой, волосы — прямыми и черными, как галочье крыло, а глаза — серо-зеленые, славянские. Гуле еще и десяти не исполнилось, а все вокруг говорили: красавица растет. Даже в подростковом возрасте, когда ее сверстницы напускали на лоб густые челки, чтобы скрыть юношеские прыщи, кожа Гульнары оставалась свежей и чистой.

Именно в ранней юности ее очаровательную голову и осенила дельная мысль — красоту надо использовать. Продать. И по возможности подороже. Как раз в это время в Москве появились первые глянцевые журналы, и самый лучший среди них, самый красочный — «Космополитэн». Гульнара с замиранием сердца читала статьи о первых русских манекенщицах. Об их сногсшибательных успехах. Все эти девушки внешне были ничуть не лучше ее. Но они так стильно одевались, разъезжали в шикарных машинах, имели богатых покровителей. Редкая девчонка не мечтала быть похожей на них.

Модельная истерия не обошла стороной и обычную общеобразовательную школу, в которой училась Гуля. Несколько девочек из ее класса окончили какие-то сомнительные курсы и получили сертификат, на котором черным по белому было написано: фотомодель. Девочки эти были невзрачными и бледными, одна из них даже носила сорок восьмой размер — в пятнадцать-то лет! И Гуля решила попытать счастья. Уж если таких нескладух приняли…