— Угу, всё себе, всё в семью, — мысленно заржал я. — Жадина ты, Войд, первостатейная!

— Да! И не скрываю! Не нравятся мне они. Не наши.

Меня вся ситуация забавляла. Это же надо один иномирный подселенец называет «ненашими» других подселенцев. Лепота!

— Конечно, не ваши, — продолжал я мысленно стебаться над Войдом. — Они же индусские, раджпутанские. Ты сам-то тоже далеко не наш, а вон как отзываешься. Или уже обрусел?

— Ай, отстань. Всё равно я себя с тобой идентифицирую, поэтому и опасаюсь, и переживаю, и прикрываю тебя. Кто меня ещё кормить будет? Понятно, что я бы с радостью всё сам сожрал, но здесь и правда избыток будет, — с неохотой признал мой пустотный собрат.

— Хорошо, — примирительно заметил я. — Я запомню насчёт часа. В крайнем случае начну создавать армию химер, чтобы хоть как-то потратить полученную энергию, ну или устрою здесь безмагическую зону, как мы делали вокруг деда Юмэ.

— Ну-ну, и разрядишь весь склад с артефактами.

— Где я, а где склад!

— У тебя возможности выросли! — словно маленькому втолковывал мне Войд. — Так что лучше химеры!

Приняв к сведению комментарии Войда, я отправился беседовать с Белёвым.

— Я бы на твоём месте, — возразил Войд, — после того, как выпил конструкт вместе с накопителем, лишив его рычагов влияния, попросту грохнул бы засранца.

— Войд, Войд, тебе совсем не понять происходящее. То, что у меня нет детей, не значит, что их нет ни у кого. Вот у тебя дети были?

— У прошлого носителя — нет, — возразил тот, — да и у тебя пока нет. Поэтому мне сложно что-то по этому поводу сказать. Но предполагаю, что в своей естественной среде обитания могли быть, вполне, — заметил он.

— Кстати, вопрос: вы у нас внутри носителей размножаться можете?

Тот только хмыкнул:

— Нет. Размножаемся мы в естественной среде обитания, на родине. Находясь в подселении, плодиться и размножаться мы не можем.

Ещё плюс один интересный познавательный факт в копилку знаний об астральных сущностях. Иначе, скорее всего, они бы попросту заполонили наш мир демографической экспансией. Будем иметь в виду. Сам же принялся просвещать астральную сущность:

— Так вот, дорогой Войд, в этом мире всё делается по разным причинам, жадность, жажда власти, гнев, зависть… но ради любви к прекрасным дамам и ради любви к детям люди готовы пойти на страшные вещи. Вот и наш добропорядочный отец Белёв пошёл на такое. Посему будем разбираться. Убить мы его всегда успеем.

— Дело твоё, — пошёл на попятную Войд. — Ну что, начинаем жрать?

— Начинаем, — дал отмашку я Войду. — Только сделай так, чтобы свечение отчасти ещё осталось от накопителя и от его конструкта, на остаточных кондициях. И лишь потом допьём в случае необходимости единым махом.

— Как скажешь, как скажешь. Глядишь, и продержаться сможем дольше.

Ну что сказать? Ощущения были странные. По сути, резерв мой все-таки увеличился, причём увеличился кратно. А вместе с тем я подозревал, что подобное потребление энергии может мне ещё аукнуться в будущем. Бездонный «желудок»-резерв заполнять в разы сложнее. Но об этом следовало подумать позже.

Пока же, дождавшись заполнения собственного резерва субъективно где-то на три четверти, я, нарочито громко топая ногами по лестнице, спустился в подвал. Стоило отдать должное Белёву, он даже не дёрнулся. Абсолютно спокойно обернулся и, чуть подслеповато щурясь в очках, принялся разглядывать мою фигуру. Поскольку спускался я против солнца, которое подсвечивало мне со спины, рассмотреть меня прямо так сразу у него не вышло.

— А, ваше сиятельство, — наконец разглядел он меня. — Документы принесли? Разработки? Это хорошо, это правильно. А то ребятам на холодном полу спать нехорошо. Далеко не все из них маги, и после этого им ещё помощь понадобится лекарская. Но у вас же больница есть. Так что, если денег хватит, смогут подлечиться и от банальных простуд избавятся.

Голос при этом у Белёва был уставший и отчасти даже безразличный. Будь он психопатом, возможно, он бы радовался и наслаждался сложившейся ситуацией, но ничего подобного не было и в помине. Сидел он прямо-таки на каменном полу, не особо отличаясь от всех остальных, то есть не пытаясь даже минимально создать для себя более комфортные условия, хотя мог бы это сделать. А это значило, что он пытается исподволь, даже в таких мелочах, наказать себя. Очень явный звоночек о наличии у человека чувства вины, с которым ему приходилось жить и которое всё явней пробивалось наружу.

— Нет, Иван Сергеевич, документы не при мне. Их подвезут чуть позже, потому что выдернули меня во время светского визита сюда. Должен признать, что ваше письмо прочитал со всей тщательностью и внимательностью и…

— И возненавидели меня, да? За то, что своими мелким вымогательством отвлёк вас от великих дел?

В голосе Белёва слышался не то разочарование, не то яд.

— А вы меня, Иван Сергеевич, ни с кем не путаете? Моя фамилия не Светлов, — вздёрнул я бровь, усаживаясь на пол напротив Белёва. — Моя фамилия Угаров, и к своим людям я отношусь несколько иначе. Именно поэтому сейчас сижу напротив вас и пытаюсь выяснить, что же такое произошло в вашей жизни, что вы решили надеть на себя детонатор от бомбы? Или что же такое произошло с вашей дочерью, которой вы ещё пять минут назад обещали со всем справиться и спасти?

— Вам всё равно не понять. Вы исключительно далеки от проблем нас, простых смертных. Да и, насколько я знаю, детей у вас нет. Слишком молоды вы для этого. Поэтому… вряд ли вы поймёте всю глубину той пропасти, в которой я оказался. Однако же я вам благодарен уже за то, что вы общаетесь со мной, а не попытались взять штурмом эту мастерскую, тем самым подставив под удар всех здесь присутствующих, хотя… Вы правы, были бы вы Светловым, вас бы такая мелочь, как гибель трёх десятков работников смены, вместе с охраной и подсобниками не остановила бы.

— Вот! Если даже вы сами признаёте, что разница между мной и Светловым всё-таки присутствует, так, может, поделитесь происходящим в вашей жизни? Вы же профессионал своего дела, спокойный, уверенный, с очень плодотворными идеями, с просто-таки стальной задницей и внутренним стержнем, занимающийся разработками. Что случилось? Можете считать, что я сейчас с вами разговариваю не как начальник, а как обычный мужчина, который за сухими обстоятельными строчками увидел очень глубокую боль и неимоверное чувство вины. Именно поэтому я здесь. Не хотите говорить ради себя? Расскажите хотя бы ради дочери. Говорить всяко проще, чем переступить через себя и совершать террористический акт в столице.

И Белёв заговорил.

— Чуть меньше недели назад я остался на дополнительную смену здесь же, на третьем этаже, в конструкторском бюро, разбирался с ёмкостными показателями проникновения эмпатических конструктов в разные виды металлов и древесины.

Увидев моё недопонимание, артефактор пояснил:

— Пытаюсь выполнить заказ императрицы на мебель для административных учреждений. И где-то ближе к рассвету, когда вернулся, обнаружил бардак у себя в домашней лаборатории и отсутствие жены с дочерью. Сперва даже, грешным делом, подумал, что их выкрали, чтобы меня шантажировать. Соседям жена растрепала, что на моё имя появились патенты. Могли позавидовать, потребовать долю с патента. Не знаю, — он запустил пятерню в волосы, пытаясь собраться с мыслями. — К тому же нас всех Юматов предупреждал, что к нам начнут искать подходы, чтобы подобраться к вам. Уж лучше бы меня шантажировали.

Лицо у Белёва при этом было печальное, с кривой улыбкой на лице. Смотрел он в одну точку, вглубь себя.

— Я боялся сообщить кому-либо о пропаже семьи, но к утру жена вернулась — осунувшаяся и едва держась на ногах, с почерневшим от горя лицом. Настя вечером забралась ко мне в лабораторию и перевернула себе на руки раствор, который я готовил для очистки артефактов от органики. А это такая дрянь, очень похожа на серебристую пыльцу фей, но при этом сжигающая органику на своём пути влёт.