В воскресенье едва доползаю до дома, устала до чёртиков перед глазами. Но Миша смотрел с одобрением, и Вилле похвалил несколько раз, а значит, завтра могу надеяться на предложение, от которого невозможно отказаться.

— Почему ты так долго? Совсем тебя не щадят, разве можно по пятнадцать часов работать? — рассыпается бисером Сёма, забирая из рук пакеты. Я так устала, что даже языком шевелить не хочется. Надо ещё китель постирать, утром встать пораньше, чтобы погладить. Ничего не хочется, монотонная речь Сёмы, как белый шум, убаюкивает. На автомате ставлю стирку, прошу его развесить белье, когда достирается, и наконец ложусь спать.

Утром, конечно же, нахожу скомканное, закисшее бельё. Сёма уже ушёл, мне к десяти. Матерясь сквозь зубы, снова запускаю стирку. Ещё шесть дней, и он свалит, немного потерпеть осталось. Конечно, китель уже не успеет высохнуть, приходится брать старый, выцветший. Хорошо, что не выбросила, решила оставить, пока второй не куплю — профессиональная одежда недёшево стоит. Фартук хоть новый. Сегодня посетителей не будет, блистать не перед кем, так что неприятность эту мы переживём.

Моросит дождь, от реки тянет сыростью, дома потемнели от влаги. Люблю такую погоду. Вообще, в родном городе я любую люблю. До работы вприпрыжку, с каждым шагом наполняюсь волнением и предвкушением.

— Эля, привет! Ты чего в такую рань? Поставщики только к часу приедут, — удивляется Виена.

— Решила начальство удивить, — подмигиваю. — Он у себя?

— У себя, но… Эль, — Виена понижает голос, — он взял нового шефа, прикинь?! Я думала, это место тебе достанется… Правда, там такой профи, что любой бы не устоял.

Нового шефа? Реально? Я тут жилы рву, а приходит какой-то суперспец, и всё, сходу место его?! Возмущение и обида толкают к кабинету, распахиваю дверь и поражённо смотрю на Рому. Не может быть.

— Вы знакомы? — удивляется Миша. Зря, ох, зря он поддерживал на работе панибратские отношения. Не будь их, я бы не надеялась на чудо, не думала бы, что мы друзья, а значит, он поддержит и повысит.

— Нет, — отвечаю быстро. Не хватало ещё, чтобы все знали о той ночи. На работе я до сих пор в отношениях с Сёмой, как выпру, так и расскажу, что расстались. Рома приподнимает бровь, но молчит, поддерживая мою ложь.

— Тогда знакомься, Роман, наш новый шеф. А это Эльвира, твой су-шеф.

— Су-шеф, значит, — с едва уловимой насмешкой говорит Рома. — Что ж, су-шеф, покажете мне кухню?

— Переоденусь сперва, — бурчу и спешу в комнату для отдыха. Она крохотная, тут только узкий диван и шкафчики. Застёгиваю последние пуговицы на кителе, когда заходит Рома.

— Что ты тут забыл? — спрашиваю обо всём и сразу.

— Переодеться пришёл, — он кивает на шкаф. — Разрешишь?

Не дожидаясь ответа, Рома начинает снимать свитер, за ним футболку. Отлично помню твёрдость этих мышц на плечах и спине, отворачиваюсь, потому что вдруг становится неловко. Он приглушённо фыркает.

— Ты же уже всё видела.

— Предпочитаю забыть.

— Почему? — он вдруг оказывается близко, прямо за спиной. — Я бы с удовольствием повторил.

— Я не завожу отношения на работе. Уволишься — приходи.

— Хм, — выдыхает прямо над ухом, — кажется, эта работа нужна мне больше, чем секс. Даже такой потрясающий.

— Вот и отлично, — оборачиваюсь, рискуя потерять рассудок от его близости. — Значит, только работа.

— Только работа, — улыбается, как Чеширский кот. Протягивает руку. — Будем знакомы, Эльвира, надеюсь, сработаемся.

— Сработаемся, — отвечаю твёрдо и пожимаю руку. Мать моя женщина, как ему идёт белоснежный китель! И поварской фартук дорогущий, качественный. Как хотелось бы сейчас блеснуть своим новеньким кителем, чёрным, стильным! И почему у Ромы такая рука горячая? Он отпускает медленно, намеренно мажет пальцами по ладони. Жар от запястья бежит к сердцу.

— Где твоя шапочка? — спрашивает деловито, завязывая фартук, как ни в чём не бывало. — На кухне должен быть головной убор.

Шапочки сушатся дома, все три. Волосы я обычно на работе зачёсываю гладко, собираю в плотный пучок.

— Дома осталась, — говорю нехотя.

— На первый раз прощаю. Но на будущее запомни… — он смотрит строго, — халатности на кухне я не терплю.

— Запомню.

Выхожу в коридор, прижимаю ладони к щекам — полыхают. Чувствую себя так, словно отчитали перед всем классом. Не уверена, что мы сработаемся.

Эльвира

Рома приступает к осмотру кухни с полной отдачей. Проверяет холодильники, довольно кивает на товарное соседство, хвалит за свежее масло во фритюрнице. Подходит к вытяжке, проводит пальцем и цыкает:

— Когда в последний раз мыли?

— Две недели назад, — вру, не моргая. Да, я сказала месяц назад помыть, но не проверила, Вилле, судя по всему, уже мысленно был в Финляндии, не стал заострять внимание.

— Помыть, — бросает Рома.

— Помоем, — отвечаю нехотя. Косяки начинают сыпаться один за другим: сколотая тарелка, плохо протёртые стаканы, высохшая зелень… Щёки и шея полыхают, от стыда хочется испариться. Понимаю — злиться на Рому мне не за что, он действует, как настоящий профессионал, подходит к делу тщательно, дотошно. Но обида на то, что место досталось не мне, продолжает глодать, ещё обиднее от того, под чьим руководством придётся работать.

— Под мойкой грязь, — замечает Рома, присаживаясь. Приходится сесть рядом, заглянуть. Да, пара пятен от масла, но в основном чисто.

— Может, тебе перчатки белые выдать, Татьяна Прыгучая? — Ну, правда, нашёл, к чему докопаться! Взгляды пересекаются в опасной близости, но я не чувствую возбуждения, только раздражение.

— На кухне должно быть чисто, как в операционной. Это не обсуждается. Завтра все недочёты должны быть устранены.

— Предлагаешь мне самой кухню мыть? — шиплю возмущённо.

— А, что, переломишься? — ехидно улыбается.

— Это не прописано в моей должностной инструкции.

— Если я отдаю приказ, ты должна сказать: «Да, шеф!», поняла?

— Иначе что?

— Иначе вынесу тебе первое предупреждение.

— Выговор с занесением в трудовую книжку? — мне вдруг становится весело. Такой серьёзный, суровый. Прям начальник-начальник.

— Я не шучу, дисциплина превыше всего. Не нравится — я тебя не держу.

— Вот, значит, как заговорил?! И двух часов тут не работаешь, уже увольнять собрался? — опираюсь ладонью о пол, тянусь к нему, почти касаюсь носом носа. — Будь ты хоть поваром от Бога, с таким отношением к персоналу не задержишься здесь ты, не я.

— Проверим?

— Проверим!

— Вилле, ты тут? Эля? Есть кто живой?

Отшатываюсь от Ромы, ударяюсь затылком о мойку, поднимаюсь, потирая голову. Поставщик Ефим заходит на кухню с большой коробкой в руках. Водружает её на стул, с интересом смотрит на выбравшегося из-под мойки Рому.

— Наш новый шеф, Роман, — представляю, забирая лист приёмки. Удивлённый взгляд, который Ефим перевёл с меня на Рому, согревает душу. Да, тут все были уверены, что место будет моим. Живи с этим, захватчик!

— Ладно, был рад знакомству. Я пошёл. — Ефим собирается уходить, но Рома останавливает, хмурится.

— Сперва я проверю продукты, а потом подпишу лист.

— Вообще-то мы тут привыкли доверять друг другу, — замечаю едко. На лице Ефима недоумение — его за годы работы ни разу не проверяли, а он, в свою очередь, никогда не подводил. Своим недоверием Рома заполучил если не врага, но обиженного поставщика точно. Я едва заметно пожимаю плечами, всем своим видом говоря: человек новый, остаётся только понять и простить. Рома взвешивает каждый кусок мяса, каждую рыбину, замечает, что некоторые не соответствуют весу по накладным — весят больше.

— Я не торгуюсь за копейки с друзьями, — возмущённо сопит Ефим в ответ на предложение доплатить.

— За что мы особенно тебя ценим, — спешу сгладить неловкость. Рома молчит, только глубоко вздыхает. После ухода Ефима трёт лоб, бормочет: