Он на секунду замолчал, потом сказал ниже, глухим голосом:

— Но самое странное — жертв нет. Ни одной. Мы нашли всех, кто когда-то жил там, и каждый рассказывал одно и то же: за несколько дней до пожара все внезапно уехали. Кто-то — к родственникам, кто-то — по непонятным «очень срочным и весьма важным делам». Многие даже не могли объяснить причину, по которой они уехали

Волков наклонился чуть ближе и понизил голос:

— Всё указывает на то, что им… очень умело подчистили память. Или, возможно, использовали «Империо».

Он покачал головой, задумчиво глядя в сторону:

— Масштаб вмешательства, сила… Мистер Малфой, это сделал не рядовой волшебник.

— Да и само пламя, — продолжил Волков, понизив голос, — такой силы может быть вызвано только заклинанием адского огня.

Он ненадолго замолчал, подбирая слова.

— Но чтобы управлять им и удерживать в пределах деревни… нужна колоссальная сила и контроль. — Он чуть приподнял бровь, словно признаваясь в неприятном. — Я, пожалуй, смог бы вызвать нечто подобное, но продержался бы максимум пару минут.

Он покачал головой.

— А там, если верить словам прибывших на место пожарных, пламя бушевало несколько часов. Потушить его было невозможно. Да что там — они даже приблизиться не могли. То двигатель глох, то техника просто отказывалась работать, то людей будто отталкивало. Как если бы кто-то намеренно не позволял им войти.

Волков наклонился вперёд и переплёл пальцы на столе.

— Поэтому, к сожалению, нам не удалось найти то, что вы просили. Всё оплавлено. Невозможно даже понять, где стоял нужный дом — буквально ничего не осталось.

Он коротко выдохнул.

— Даже кладбище… — произнёс тихо. — Огонь добрался и туда. От каменных плит почти ничего не осталось. А выкапывать каждую могилу… — он развёл руками. — Сами понимаете, мистер Малфой, в этом нет смысла. Найти среди всех тел нужное — невозможно.

После его слов в комнате повисла тяжёлая тишина.

Драко сидел, уставившись в одну точку, сосредоточенно о чём-то размышляя.

— Мистер Волков, — наконец произнёс он ровно, — оставьте деньги себе. Несмотря на то, что задание не выполнено, вы проделали немалую работу. Считайте это компенсацией.

Он поднял взгляд на наёмника.

— И ещё… прошу вас и ваших людей пока остаться в Британии. Возможно, позже у меня появятся к вам новые поручения. А теперь — идите. Видит Мерлин, отдых вам сейчас не помешает.

Радомир кисло улыбнулся, но всё же поднялся, пожал Драко руку и коротко кивнул в знак благодарности.

Драко вышел из комнаты и медленно спустился вниз. У выхода остановился, глубоко вдохнул сырой воздух и шагнул наружу.

С неба снова начинал накрапывать дождь.

Он поднял голову, позволяя холодным каплям стекать по лицу.

Мгновение постоял так, закрыв глаза, потом выдохнул, распахнул их снова — взгляд стал твёрдым, собранным.

Не вызывая Фликси, он направился пешком в сторону Хогвартса, пытаясь упорядочить мысли и решить, что делать дальше.

Была поздняя ночь. Хогвартс погрузился в привычную тишину: лишь факелы тихо потрескивали на стенах, а сквозняки лениво перекатывались по коридорам.

И именно в эту тишину ввалились двое — настолько несовместимые, что даже портреты, кажется, с интересом приподняли брови.

Впереди шла девушка, подпрыгивая почти на каждом шаге, как ребёнок, которому выдали слишком много сахара перед сном. Нимфадора Тонкс сияла так, что казалось — гаснущие факелы разгораются ярче, стараясь не проиграть ей в свете.

Позади, на почтительном расстоянии — таком, что будто говорило само за себя: «Ещё сантиметр ближе — и я кого-нибудь убью. А может, себя» — шагал профессор Снейп.

Он двигался с видом человека, для которого одно лишь присутствие этой ведьмы представляло прямую угрозу душевному равновесию.

— Профессор Снейп, — радостно протянула Тонкс, подпрыгнув чуть выше обычного, — почему у вас такое лицо, будто кто-то из студентов снова испортил ваше любимое зелье?

Снейп повернулся к ней медленно — с выражением обречённости человека, которому только что сообщили, что оставшуюся жизнь он проведёт в компании вечной оптимистки.

Тот, кто составлял график вечерних обходов, определённо ненавидел его всей душой. Иначе как объяснить, почему именно его, Северуса Снейпа, человека, чья нетерпимость к Тонкс уже давно стала легендой среди старшекурсников, снова поставили рядом с этой ходячей катастрофой цвета радуги?

Они шли рядом — идеальная иллюстрация принципа Инь и Ян:

Тонкс — светлая, шумная, будто воплощение солнечного утра.

Снейп — мрачная, холодная тень, словно сама полночь решила проклясть всё вокруг своим присутствием.

Она сияла.

Он мрачно поглощал свет.

Вместе они выглядели настолько абсурдно, что даже доспехи в коридоре, казалось, слегка дребезжали — то ли от смеха, то ли от жалости к профессору.

Нимфадора, будто вовсе не замечая, как с каждой её фразой по лицу Снейпа всё шире расползается трагическая гримаса, продолжала болтать, подпрыгивая на ходу:

— Последний раз, когда у вас было такое выражение лица, — радостно напомнила она, — это когда я на экзамене слегка разлила зелье.

— Слегка разлили? — процедил он сквозь зубы. — Да вы, мисс Тонкс, чуть не упали в котёл. Я чудом успел вас вытащить.

— Вот! — оживилась она. — И этим вы записали себе одно доброе дело. Вы спасли жизнь своей любимой, но совершенно незадачливой студентке.

Снейп тяжело, обречённо выдохнул. Настолько обречённо, что ближайший портрет придержал рамку — на всякий случай.

— Да ладно вам, профессор, — протянула Тонкс, улыбнувшись так ярко, что он инстинктивно дёрнул плечом, будто от солнечного удара. — Признайтесь честно: вы скучаете по моей харизме.

— Мисс Тонкс, — холодно произнёс он, — это не харизма. Это нарушение техники безопасности, правил поведения и элементарного здравого смысла, которого у вас, напомню, нет.

Тонкс ухмыльнулась, наклонив голову набок:

— Ага. Вот он — первый комплимент. Запишу в дневник: «Профессор Снейп назвал меня человеком здравого смысла… в отрицательной форме, но всё же».

Снейп остановился и смерил её тяжёлым взглядом:

— Если вы всерьёз собираетесь фиксировать каждый мой комментарий, мисс Тонкс, вам придётся завести энциклопедию.

— Я бы вела! — с энтузиазмом отозвалась она. — Только придётся зарисовывать и ваши выражения лица.

Она начала загибать пальцы:

— Их, кстати, ровно три: «хмурюсь», «очень сильно хмурюсь» и «ужасно разочарован во всём мире».

Снейп прищурился, глядя на неё, как на особенно редкий экземпляр глупости и безрассудства, и медленно произнёс:

— Благодарю, мисс Тонкс, за столь глубокий анализ моей богатейшей эмоциональной палитры. Завтра непременно передам ваши наблюдения в Отдел исследований душевных травм. Возможно, им пригодится.

Тонкс удивлённо округлила глаза и едва не прыснула, прикрыв рот рукой.

— Вот видите, профессор, — выдохнула она, с трудом сдерживая смех. — Я знала, что у вас есть чувство юмора! Просто глубоко законсервированное.

— Ошибаетесь, — холодно парировал Снейп. — Это не чувство юмора. Это сарказм. Помогает от…

Он осмотрел её с головы до ног — медленно, выразительно — и закончил:

— …особенно устойчивых раздражителей.

Тонкс усмехнулась, не моргнув:

— О, значит, я всё-таки на вас хоть как-то действую! Отлично, прогресс налицо.

Снейп шумно втянул воздух, словно боролся с искушением выпить прямо здесь зелье забвения, и процедил:

— Мисс Тонкс, ещё одно слово — и я попрошу Филча выдать вам швабру. Для перевоспитания. Раз у вас так много времени для разговоров во время дежурства — сможете помочь нашему завхозу, помыв полы в коридорах.

— Профессор, вы такой милый, когда угрожаете, — с кокетливой улыбкой произнесла она, шагая рядом.

Снейп закатил глаза к потолку. Он был уверен — этот обход станет для него самым длинным в жизни.