Я опешил. Конечно, стоило предполагать, что мой род находится где-то неподалёку от границы с Византийской империей. Но как-то всё было недосуг спрашивать, а где же всё-таки мои родичи.

Как-то не получалось у меня узнать это обходными путями. А спрашивать напрямую — это лишний раз заставлять задумываться своих спутников о том, что со мной что-то не так. Да и недосуг было. То одно, то другое.

— Это понятно. А ещё чьи поселения рядом? — выкрутился я из неловкой ситуации.

— Так я буду из рудавичей! — сказал Пирогост. — И мой род в союзе с твоим. И в отряде много моих родичей.

— Так я же твой родич! — словно бы обиженный ребёнок, не уточнив, выкрикнул Хлавудий.

— Я хотел бы об этом забыть, — пробурчал Пирогост.

Приходилось самого сильного воина — и за его силу, и за те заслуги, которые уже есть у великана — включать в Совет Старейшин. Да и, собственно, такие собрания проходят веселее, когда Хлавудий тупит.

— Что скажешь, мудр Доброслов? Может, нам стоит здесь обосновать своё поселение? Выше по реке должны быть и другие роды склавинов, и мы сможем с ними вести торг, — сказал я.

Опять что-то не то сказал. Все посмотрели на меня с новой порцией недоумения.

— Мы возвращаемся на свою землю, потому должны прийти в рода свои, — пожал плечами Доброслов.

В том-то и проблема. Они-то придут к своим семьям, а к кому пойду я? Ну ладно, допустим, я смогу определиться, где находится мой род. Но я же не знаю, кто мои родители, и что меня вовсе там ждёт.

Ведь действительно, слишком подозрительным является то, что в моём отряде много между собой родственных людей. А вот я вышел из рода и не привёл с собой никого. Между тем, именно я у них вождь.

Уж не знаю, насколько был мудрецом и воителем мой предшественник, в тело которого я попал. Но он достаточно молод, то есть я. Вряд ли старше двадцати лет. Это возраст, когда мужчина молодой, но он уже мужчина и должен иметь свою семью. И никто не знает, есть ли у меня жена, может быть, у меня детей столько, что на лавках не помещаются.

Совещание продолжалось. И все же мы решали, как будем выдвигаться, а не обустраиваться тут. То, что у нас осталось всего лишь сорок семь коней, — это, конечно, потеря. Но ещё большей потерей для нас является то, что у нас нет наших привычных фургонов, в которых можно и жить, и перевозить то добро, которое сейчас просто было разгружено на берег.

— Кабы всё это перенести, нам нужно десять раз туда-сюда сходить! — выдал цифры мудр.

Кстати, насчёт цифр. А ведь в моём отряде есть уже два человека, которые умеют прибавлять и знают индийские цифры, которые в будущем чаще всего называли арабскими.

Во время наших переходов по Месопотамии, а потом и по феме Первая Армения, я тросточкой на земле вырисовывал цифры, объяснял, как прибавлять и умножать.

Кроме того, я уже начал троим людям этого мира рассказывать о таинстве славянского письма. Конечно же, использовал я при этом и буквы, и алфавит будущего. Он и намного проще, чем «аз, буки, веди, глаголь, добро». А ещё я, по крайней мере, знаком с таким письмом и с его грамматикой.

Созданием письма, а также введением прогрессивных цифр, я делаю свое пребывания в этом мире уже не праздным.

— Получается, — единственное, что мы сможем сделать, — это оставить здесь часть людей, а с остальными отправиться в ближайшее славянское поселение, чтобы там просить о помощи и о телегах, — после более получасового спора, что нам делать дальше, резюмировал я.

Все присутствующие кивнули.

Я больше не говорил о том, что был бы не против даже обосновать вот такое сугубо мужское поселение в том месте, где когда-то располагалась Ольвия. Понял, что подобное решение будет принято более чем в штыки и останется непонятным для людей. Тогда зачем зря тратить и свои силы и свой авторитет. Если люди пойдут против моего решения, то и после будут оспаривать сказанное мной.

А у меня фантазия уже рисовала поселение такое, как когда-то создавался Рим. Сугубо мужское братство разбойников и воинов, которые наводили ужас на всю округу, а потом начали силой, но нередко и дипломатией, покорять людей.

А что же до того, что у нас нет женщин? Можно было поступить так, как это сделали древние римляне? Взять, к при меру, да и украсть девиц у соседних родов.

Что же, возможно, стоит вернуться к этому вопросу в будущем, если оно, конечно, будет, и если силёнок у нас прибавиться. Такими силами, а нас осталось чуть больше двух сотен, быть сильными и заявлять об этом в регионе, невозможно.

Совещание закончилось, все ушли, а я остался сидеть под навесом, размышляя о том, что мне придётся идти к своим родичам.

Можно сколько угодно бегать от своего рода, но уже здесь, почти что на родной земле, меня просто не поймут мои же люди. Они были в предвкушении того, как вернутся в свои родные поселения, как покажут там, насколько стали статными и богатыми. А многие жаждут побыстрее встретиться с девушками, считая себя завидными женихами. Скорее всего, так оно и есть.

Не получится ли так, что, выбрав путь домой, я лишился своего отряда? Не окажется ли, что я останусь один? Ни в коем случае не нужно бояться этого, потому как нельзя бояться ничего. Мои люди должны прийти ко мне, если только мне будет что им предложить. Рассчитываю, что предложения окажутся дельными.

Иной же перспективы, чтобы не возвращаться к своему племени, я не видел. Постоянно воевать за чужие интересы? Бегать по азиатским просторам? Брать персидские крепости? Это не то, что мне по сердцу. Э то не моя война!

— Я могу нарушить твои раздумья? — спросила Даная. — Я принесла тебе распаренный ячмень и мясо.

— На том благодарю, — на выдохе, словно бы уставший человек, сказал я.

— С чего кручинишься? — спросила Даная, присаживаясь рядом и передавая мне миску с кашей.

— Думаю о том же, почему и у тебя глаза грустные, — усмехнулся я.

Помолчали. А я ведь понимал, что Данае идти некуда. Вернее сказать, у неё есть свой род, который находится где-то на севере.

Но как она дойдёт? А мне разве выгодно выделять сопровождение для девушки? Ну, если она об этом меня попросит, то, скорее всего, я подумаю, что можно сделать.

Вот только, как мне кажется, дело ещё и в другом.

— Ты боишься возвращаться домой? — спросил я.

— Я боюсь, что дома у меня больше нет. В нашем роду принято: если кого-то забирают в рабство, то сооружать ему пустой курган. Я для родичей умерла, — с нескрываемой грустью говорила Даная.

— Так зачем ты отправилась с нами?

— Честно? Ответить тебе без лукавства? — как-то решительно и напористо говорила женщина.

Я кивнул головой.

— От того, что ты был первым, кто не воспользовался мной. Первым, кто захотел со мной поговорить. И ты слышал не только то, что тебе нужно, но ты и спрашивал меня, кто я такая. От тебя веет силой, я мечтала бы стать твоей женой. Но понимаю…

Да, всё правильно она делает, что понимает. Никогда не любил подобные разговоры-объяснения. Даная, конечно, девушка красивая, и я прекрасно понимаю, вернее могу найти аргументы в пользу того, чтобы обелить её прошлое. Но…

— Если дело в том, что тебе нужен рядом тот, кто защитит… — начал я говорить, повинуясь порыву.

Но взял паузу. На эмоциях такие обещания давать нельзя. Подумал, прислушался к себе. Нет, хуже буду чувствовать себя, если не скажу.

— Если тебе нужен защитник и близкий человек, то я готов стать тебе братом. Ты многое сделала для того, чтобы мы оказались здесь. Ты мудра, ты вкусно стряпаешь еду, — я приподнял миску с кашей и усмехнулся.

— Была проститутка, а стала кухаркой! — вымученно улыбаясь, сказала Даная.

— А вот об этом тебе пора забыть. Если я, как твой старший брат… — Даная усмехнулась. — Да не улыбайся. Пусть я, скорее, и моложе тебя, но я твой старший брат. Так вот, как твой родич, я теперь в ответе за тебя. Если узнаю, что ты возлегла с мужем без того, чтобы дать клятву перед богами и спросить моего благословения, то прогоню. И не посмотрю на то, что в чреве твоём будет племянник мой.