— Кто же за нами гнаться будет? Персы уже разбиты, иные в договоре с нами? — спросил Пирогост.

— Гунны, — сказал я. — Поспешайте, до возвращения гуннов мы должны уйти!

Если Велизарий не увидит, что мы собираем трофеи, то обязательно что-то еще придумает — это раз. Два — это то, что если не станем следовать воле дуки, то недолга прослыть трусами, что испугались гуннов. Тут еще и отобрать подумают то, что у нас уже собрано после боя. Три — жажда наживы. И это не чуждо ни мне, ни всем моим соплеменникам. По крайней мере, тем склавинам, что тут, рядом, в крепости.

Я хочу новую жизнь, если уж так уготовано, начинать не в штопанной рубахе и не в одиночестве. А воины могут быть со мной только мотивированными богатствами. Потом будем иные смыслы вкладывать в головы русских… черт… склавинских воинов.

Работа закипела. Я прохаживался мимо тащащих всякое добро своих бойцов и прислушивался к тому, что они говорят. Всегда важно знать настроение личного состава. Особенно, на войне или в походе.

— На своё городище приду, старейшиной стану, — говорил один боец.

— Немудрено, столь добра с собой привезём! — поддакивал ему другой воин, с натугой тянущий не менее пятнадцати небольших сумок. — А я сразу двух жен возьму. С такими богатствами прокормлю обеих.

— Нет… Уже одна жена — разорение. А вторая — голытьба. Я жениться не стану, — встрял в разговор третий боец.

Воины встретили решение быстрее убраться отсюда с большим энтузиазмом. Каждый из них предполагал, что, когда вернётся домой, станет большим человеком, так как должен получить свою долю с добычи.

Такие разговоры могли на меня навеять уныние. Ведь я не знаю, куда мне возвращаться. Кто я, какого рода. Племя — да, склавин. Но более ничего. Нужно будет всеми правдами и неправдами, но разузнать, какой у меня род и есть ли родственники. Должны же быть.

Главное сейчас — быстрее убраться. Более того, я не собирался сообщать Велизарию, что мы уходим. Насколько стало понятно, никаких договорённостей мы в этом случае не нарушаем. Договор с нами был заключён только на это сражение. Персов разбили. Плату получили. Теперь здесь нам делать нечего.

Был шанс уйти по-тихому под всеобщее ликование от победы. Вот только не одна чуйка ревела, но и логика говорила о том, что так просто добраться до мест обитания склавинов нам не дадут. И что сегодняшнее сражение — это отнюдь не главная моя битва.

Основные проблемы еще впереди!

Комнаты Велизария.

— Дука, склавины ушли, — взъерошенный и не совсем трезвый командир букеллариев, Арташес, ворвался в личные покои Велизария. — Прости, дука, неуглядел! И… за другое прости.

Арташес засмущался, застав молодого полководца, лежащим на ложе, и его жену находящуюся сверху молодого полководца. Воин-армянин напрягся и силился не поднимать свою голову. Обнажённая Антонина, сверкающая от пота и масла, показалась Арташесу ангелом. Порочным, но таким, ради которого и с дьяволу душу продать можно.

— Присоединишься? — звонким колокольчиком прозвенел голос Антонины, сделавшей вид, что нисколько не смутилась.

Арташес молчал. Велизарий же грозно смотрел то на своего телохранителя, то на жену, которая не спешила скрывать наготу.

Нет, Антонина не была развратной женщиной, по крайней мере, в сравнении с тем, какие нравы бытовали при дворе императора Юстиниана. Но ей очень нравилось, она от этого возбуждалась, когда на неё смотрят вот такими вожделенными глазами. В последнее время нечасто подобный взгляд исходил от мужа.

Но она никогда бы не далась в руки даже тому, приятной наружности и телосложения, склавину, ни уж тем более, Арташесу, который ей казался громилой, но отнюдь не милым, неинтересным. А вот склавина она почему-то вспоминала с пугающей регулярностью. И не могла понять, почему. Или не хотела понимать.

— Так что случилось, Арташес? — накидывая полупрозрачную тунику на своё влажное тело, спросила почему-то Антонина, а не Велизарий.

Арташес посчитал, что женщина уже одета, и он может поднять глаза. Впрочем, тайком, но он посматривал и когда склонял голову. Рассмотрел и грудь женщины, и другие не менее притягательные части её тела. Антонина видела, чувствовала, что на неё смотрят, возможно, потому и не спешила одеваться.

А вот её подруга, императрица Феодора, непременно пригласила бы армянина к себе на ложе. Правда, тут надо было обратить внимание на то, какое настроение у василевса. Порой император Юстиниан был недоволен тем, что на его глазах… Впрочем, важнее сейчас другое.

— Как ушли склавины? Я не дозволял им никуда уходить. Догнать и вернуть! — будучи тоже нетрезвым, сегодня пьющим вино неразбавленным, встрепенулся командующий.

— Не спеши действовать, когда голова буйная, — посоветовала жена мужу.

Велизарий недовольным взглядом посмотрел на свою женщину. Мало того, что их соитие не достигло кульминации, так ещё Антонина позволяет себе давать советы в присутствии других людей.

— Не злись, Великий дука, — Антонина подошла и начала ластиться, как кошка, изгибаясь, тереться о щёки и плечи своего супруга.

Велизарий стоял обнажённым и своим видом показывал, насколько он любит и хочет свою жену. Ему-то стесняться и скрывать что-либо не было никаких смыслов. Господь наделил всем тем, что нужно каждому мужчине, и даже немного более того.

Женщина мастерски демонстрировала себя, показывала грацию и пластику. Но при этом говорила:

— Договор со склавинами закончился? Можешь не отвечать, Великий дука, я знаю, что закончился он со всеми варварами, которые сражаются в пешем строю. Так как ты можешь их догнать и вернуть склавинов? Или хочешь, чтобы другие варвары подумали, что Великий дука Месопотамии не выполняет договорённости? Бунта тебе не хватает?

Велизарий сам всё это понимал, но выпитое вино требовало действий. А теперь он уже и успокоился, и внимательно слушал Антонину. Взял её во все свои походы, сам был инициатором этого, забеспокоился отставлять молодую и красивую жену в полном разврата Константинополе? Велизарий опасался того, что его жена станет поступать таким же образом, как и ее подруга, императрица.

И не то чтобы ревновал… Или всё же ревновал. Сам Велизарий не мог ответить на этот вопрос [о ревнивости Велизария есть свидетельства, когда он агрессивно реагировал на измены жены. Ну или Прокопий Кесарийский опять же нафантазировал].

— Арташес, ты можешь уходить! — повелительным тоном сказал командующий.

Не стоит ему лишний раз слушать о том, какие интриги плетут супруги. Итак, скорее всего, знает. Может даже проболтаться какой срамной девке, к которым, как знал Велизарий, его телохранитель бегает почти всегда, как только пообщается с Антониной.

— Мы не успеем кого-то другого подставить под гнев Суникаса. И оставлять этого гунна без внимания нельзя. Именно он сейчас гонит остатки персов и уничтожает их. И гунны возьмут большую часть добычи, чем усилятся. Василевс Юстиниан не станет с ними ссориться из-за тебя. И тогда… Не быть тебе дукой Мессопотании, а Суникас вернет себе это место, — сказала Антонина, как только за занавесками скрылся телохранитель.

Если в военные дела Велизарий даже близко не подпускал свою жену, то вот в процессе плетения интриг он прислушивался к ней постоянно. Во многом благодаря именно Антонине он, молодой и ранее особо ничем не отличившийся военный, был назначен командовать очень важной и богатой провинцией-фемой.

— А зачем кого-то ещё искать, если можно всё что угодно свалить на ушедших склавинов? Разве сложно распустить слух, что они забрали лучшие доспехи и лучших коней, много золота и серебра с убитых персов, которые пали от стрел и сабель гуннов? — резонно заметила Антонина. — Даже если они этого не делали… Или то, что они утащили два таланта серебром.

— Ты сделаешь это для меня? Сможешь такие слухи распустить через своих служанок? — спросил Велизарий.

— Если ты что-то сделаешь для меня… — игриво сказала Антонина, изгибаясь и томно поглядывая на своего мужа.