На втором этаже раздались всхлипы. Георгию захотелось посмотреть, у кого случилась истерика, но он медлил. Наверху отдыхали офицеры и, возможно, не стоило туда соваться. И всё же пошёл. Тихо поднялся по ступеням и застыл. У окна спиной к лестнице стоял поручик Веселовский. Его плечи вздрагивали, а из груди вырвались сдавленные звуки, похожие на стон. Пожалуй, не стоило ему мешать. Всё равно словами горю не поможешь. Георгий уже хотел спуститься, но случайно шаркнул ногой по ковру.

— Кто здесь? — резко обернулся поручик и уставил на незваного гостя пятнами засохшей крови на серой повязке.

Георгий не ответил и медленно спустился на первый этаж.

Из-за другой двери доносились голоса, стук посуды, клацанье железа. Там расположились десятка два солдат, обложенные ранцами и прочим барахлом. Кто-то чистил винтовку, кто-то спал, кто-то завтракал. Раздразнённый запахом пищи, желудок вновь напомнил о себе. Сухари почти закончились, на дне сумки остались жалкие крохи, а обшарить вещи убитых ни Георгий, ни его спутники не успели: были заняты поиском телеги для пулемёта.

Решив поспать ещё немного, он вернулся в комнату, да так и замер в дверях. В углу стоял человек в офицерском мундире с эполетами, в фуражке и высоких сапогах. Незнакомец был неестественно длинным, чуть ли не под потолок ростом, а лицо его скрывала тень. Георгий отшатнулся. Чем-то потусторонним веяло от незваного гостя. Жуткая чёрная фигура казалась призраком, а то и демоном, явившимся с того света.

Душу сжала костлявая рука ужаса. Георгий выскочил из комнаты и выбежал на улицу. На каменном крыльце, украшенном декоративными мраморными вазами, сидели солдаты, болтали о чём-то, дымили самокрутками и ржали, как кони.

— А хотите ещё анекдот? — спросил один из них и уставился на Георгия, пулей выскочившего из двери. — Э, ты чего, брат?

Георгий помолчал немного, собираясь с мыслями, и произнёс:

— Да так… подышать захотелось свежим воздухом. В груди спёрло.

— Да… бывает, — боец затянулся самокруткой последний раз и выбросил окурок в снег. — Слышал, вы в самое пекло попали.

— Не то слово, — Георгий спустился по ступеням и отправился под навес, где стояла привязанная лошадёнка. Подумал, раз уж не спится, то хоть дела какие-то надо сделать.

Унтер-офицер Пятаков скоро поднял своих, и Георгий вернулся в комнату. Загадочной фигуры в помещении больше не было, но разум дорисовывал её очертания. Жуткий гость незримо присутствовал здесь.

Пятаков распределил задания: двоим приказал отвести раненных на вокзал и посадить на поезд, а остальных послал в город по разным направлениям искать обозы и прочие отколовшиеся части двести двенадцатого полка. Сам же он вместе с парой солдат вознамерился добыть немного провианта, поскольку еды у бойцов не осталось, кроме неприкосновенного запаса, который было приказано пока не трогать.

Георгий и Гаврила выложили лишние пачки и обоймы с патронами, набранные у мёртвых солдат, и с полегчавшими ранцами отправились в город.

В городе, который напоминал скорее большой посёлок, дороги были ненамного лучше, чем в полях. Вездесущая грязь покрыла улицы, запруженные телегами, лошадями, солдатами. А по обочинам белел робкий, подтаявший снежок. Катились грохочущие обозы, сталкиваясь и перемешиваясь на перекрёстках, шли куда-то солдаты с ружьями на плечах и вещмешками за спиной, а некоторые, наоборот, отдыхали, разводя костры прямо на улице.

Сами же Сувалки представляли собой печальное зрелище: окна в некоторых домах были заколочены, другие здания стояли разрушенными ещё с осени, когда в окрестностях шли бои. Руины занесло снегом. Но не все гражданские лица покинули город. Среди забитых солдатами и телегами улиц, среди покалеченных артиллерией домов теплилась обычная, мирная жизнь, и нет-нет, да проскакивал где-нибудь человек в штатском, или бричка с извозчиком, петляя среди военных обозов, везла кого-то по своим делам.

Чувствовал себя Георгий хуже некуда. Озноб, ломота, слабость, голод, боль и першение в горле — всё навалилось одновременно, подкосив молодой организм. Довершала картину страданий ноющая поясница. А перед глазами до сих пор стояла длинная, тёмная фигура, появившаяся сегодня в комнате. Но на фоне всех остальных бед угроза помешательства беспокоила не так уж и сильно.

Георгий знал, что причиной галлюцинаций может стать сбой в работе теменной доли. Если во время взрыва бомбы мозг получил контузию, стоило ли удивляться, что начались проблемы? Подобный рациональный подход успокаивал и отогнать назойливые мысли о мистической природе происходящего, хотя жуткое видение всё равно не выходило из головы. Слишком уж реалистичным оно выглядело.

Гораздо больше тяготили мысли о будущем. Куда погонят остатки батальона? Соберут и бросят в очередной бой или отправят в тыл на перегруппировку? До города уже долетали отзвуки канонады, бой продолжался, и, возможно, очень скоро германцы пойдут на штурм, а подготовки к обороне не наблюдалось. Наоборот, складывалось впечатление, что задерживаться в Сувалках никто не собирается.

Наткнувшись на отдыхающих у костра солдат, Георгий и Гаврила спросили их про двести двенадцатый полк и пятьдесят третью дивизию, но бойцы лишь разводили руками, мол, никто ничего не видел. То же самое ответили и артиллеристы, обедающие возле батареи трёхюймовых пушек, которые вместе с прицепленными передками расположились вдоль каменных зданий с фасадами, испещрёнными осколочными ранами. По другую же сторону улицы среди груды обугленных досок, припорошенных снегом, торчала печная труба.

— И эти ничего не знают, — с досадой произнёс Гаврила, отойдя от артиллеристов.

— Откуда им знать? Они не знают, что на соседней улице происходит? По-хорошему, надо в штаб. А где он, тоже непонятно.

— Пошли дальше. Может, кто видел. Не мог же обоз целого полка потеряться?

— Здесь-то? Ещё как мог… Интересно, куда дальше нас погонят?

Гаврила махнул рукой:

— Да какая разница? Куда бы ни погнали — всё одно, на смерть. Так что не знаю, как ты, а я бы поехал домой.

— До сих пор сбежать хочешь?

— А что мне здесь делать? В грязи валяться? Видишь, какая суета? Сбежим, никто не заметит. Господам офицерам уже не до нас, они в земле все лежат. А я не хочу в могилу. Рано мне. Вчера нам повезло, считай. Другой раз не повезёт. А чего ты боишься, я в толк не возьму.

— Нет-нет, я не хочу, чтобы меня расстреляли, как труса и дезертира.

— А кто расстреляет? Если попадёшься полиции, скажешь, мол, заблудился, и тебя обратно отправят. Так что в худшем случае просто вернёшься в часть.

Георгий покачал головой:

— Понятия не имею, как будет. Да и куда бежать? Похоже, германцы нас окружают.

— Думаешь?

— Я в штабе не сижу, не знаю. Куда все так торопятся? Сдаётся мне, всё очень хреново. Ты иди, если хочешь. Я никому не скажу. Только в расчёт придётся нового человека искать. Как нам втроём с пулемётом и повозкой управляться? К тому же враг наступает, а я побегу, да?

— А мы и так бежим. Посмотри вокруг, — Гаврила обвёл рукой улицу, которую пересекали нестройные ряды помятых, потрёпанных солдат. — Все бегут. Никто не хочет костьми ложиться зазря. И от того, что ещё один чудак голову сложит, не изменится ровным счётом ничего. Соберут нас да кинут на убой под германские пушки. Старым дуракам, что в штабах сидят, до жизней людских никакого дела нет. Хватит! Я достаточно повидал. Видел я, как народ головы складывает за царя батюшку, который во дворце жирует, жрёт от пуза, да по театрам и балетам разъезжает, пока мы с тобой тут… да и весь народ надрывается, кровью истекает. Не знаю, как ты, а с меня довольно.

Слова спутника были не лишены смысла, и Георгий засомневался:

— А ты думаешь, мне это нравится? Я видел то же, что и ты. Только вот нам одним, боюсь, уже не выбраться. Сейчас у нас хотя бы пулемёт есть…

— По лесам пойдём. Глядишь, и проскользнём мимо германцев.